— Документы на квартиру лежат в нотариальной конторе, и без моей подписи вы их не получите, — Раиса Петровна произнесла эти слова с таким триумфом, словно объявляла о взятии вражеской крепости.
Марина застыла с чашкой чая в руках. Горячая жидкость плеснула через край, обжигая пальцы, но она этого не заметила. В голове билась только одна мысль: «Она знала. Всё это время она знала». Игорь сидел между ними за кухонным столом, и его лицо медленно наливалось краской — то ли от стыда, то ли от гнева, Марина не могла понять.
Три года. Три года они откладывали каждую копейку, отказывали себе во всём, мечтая о собственном жилье. Три года Марина работала на двух работах, приходила домой к полуночи, падала без сил и вставала в шесть утра, чтобы снова бежать на первую смену. Три года они жили в этой проклятой коммуналке, где через тонкие стены было слышно, как соседи ругаются, храпят и живут своей шумной жизнью. И всё это время свекровь знала, что у неё есть квартира. Двухкомнатная квартира в центре города, которую ей оставила тётка полгода назад.
— Мама, о чём ты говоришь? — голос Игоря дрогнул. Он смотрел на мать так, словно видел её впервые.
Раиса Петровна откинулась на спинку стула. На её лице играла довольная улыбка человека, держащего в руках все козыри. Она была невысокой полной женщиной с аккуратной причёской и холодными серыми глазами. В свои шестьдесят два она выглядела моложе — результат размеренной жизни без особых потрясений и полной уверенности в собственной правоте.
— О том, что тётя Валя оставила мне квартиру. Помнишь тётю Валю? Она всегда дарила тебе конфеты, когда ты был маленьким. Так вот, она умерла полгода назад и завещала мне свою квартиру. Я оформляю документы, но это долгий процесс. Нотариус сказал, что нужно собрать кучу бумаг.
Марина медленно поставила чашку на стол. Её руки не дрожали — она просто не чувствовала их, как и всё остальное тело. Зато мысли в голове метались с бешеной скоростью. Полгода назад. Когда они только начали серьёзно искать квартиру. Когда взяли кредит на первоначальный взнос. Когда она устроилась на вторую работу.
— И ты молчала? — тихо спросила Марина. Её голос звучал отстранённо, словно доносился откуда-то издалека.
Свекровь перевела на неё взгляд. В этом взгляде было столько презрения, что воздух в маленькой кухне коммуналки стал ещё более удушливым.
— А что я должна была говорить? Это моё наследство, моё личное дело. Вы взрослые люди, сами должны решать свои жилищные вопросы. Нечего сидеть на шее у родителей.
«На шее у родителей». Эти слова повисли в воздухе как пощёчина. Они не жили у Раисы Петровны. Они жили в коммуналке, которую снимали за безумные деньги. Они не просили у неё ни копейки. Но свекровь умела вот так — одной фразой перевернуть реальность, выставить их нахлебниками, а себя — страдающей матерью.
— Мам, но мы могли бы... — начал Игорь, но Раиса Петровна подняла руку, останавливая его.
— Могли бы что? Вселиться туда? И что дальше? Вы бы там жили, а я где? Или вы думали, что я вам её просто так отдам? Подарю? — она рассмеялась, и этот смех был холодным и колючим. — Нет уж. Это квартира для меня. Я планирую туда переехать. А нынешнюю продать. Мне нужны деньги на старость.
Марина посмотрела на мужа. Игорь сидел, уставившись в стол, и его челюсти были стиснуты так сильно, что желваки ходили под кожей. Она знала эту его реакцию — так он выглядел, когда пытался сдержать гнев. Но сдерживал он его всегда. Особенно перед матерью.
— То есть все эти месяцы, когда мы искали квартиру, когда я работала как проклятая, когда мы отказывали себе во всём — ты знала, что у тебя есть лишняя квартира? — Марина старалась говорить спокойно, но в голосе прорывалась горечь.
— Не лишняя, а моя, — поправила Раиса Петровна. — И вообще, что за тон? Я тебе не подруга, чтобы ты со мной так разговаривала. Я свекровь, мать твоего мужа. Уважать старших не учили?
Старая песня. Марина слышала её сотни раз за четыре года брака. «Я свекровь». Это звучало как титул, как неоспоримое право на вмешательство в их жизнь, на поучения, на критику. Свекровь приходила к ним каждую неделю — проверять, как Марина ведёт хозяйство. Находила пыль в самых невероятных местах. Критиковала готовку. Рассказывала, как правильно гладить рубашки Игоря. И всегда, всегда сравнивала с собой — какой она была идеальной женой и хозяйкой.
— Мама, дело не в уважении, — наконец заговорил Игорь. Его голос был тихим, но в нём слышалось напряжение. — Дело в том, что мы могли бы...
— Что могли бы? — перебила его мать. — Я вам ничего не должна. Вы взрослые люди. Сами зарабатывайте, сами покупайте. А то привыкли — мама поможет, мама даст. Я в ваши годы уже давно жила в собственной квартире.
Это была ложь. Марина знала семейную историю. Раиса Петровна получила квартиру от государства как молодой специалист. Бесплатно. В те времена, когда квартиры давали, а не покупали. Но спорить было бесполезно. У свекрови была удивительная способность переписывать историю так, как ей было удобно.
— Знаешь что, — Марина встала из-за стола. Что-то внутри неё надломилось. Не сломалось окончательно, но дало трещину. — Я пойду прогуляюсь. Мне нужен воздух.
Она вышла из кухни, не дожидаясь ответа. В коридоре коммуналки пахло кошками и сыростью. Соседка Нина Васильевна выглянула из своей комнаты, почуяв назревающий скандал, но Марина прошла мимо, не глядя. На улице моросил мелкий осенний дождь. Марина подняла лицо к небу, позволяя каплям смешиваться с непрошеными слезами.
Она не плакала от обиды. Она плакала от усталости. От осознания того, что все их усилия, все жертвы были напрасны. Что пока они изматывали себя в попытках накопить на квартиру, у свекрови лежало готовое решение. Но она предпочла молчать. Предпочла смотреть, как они мучаются, и получать от этого какое-то извращённое удовольствие.
Телефон завибрировал в кармане. Игорь. Марина не стала отвечать. Она знала, что он скажет. Извинится за мать. Попросит понять и простить. Скажет, что она не со зла, просто такой человек. И Марина в который раз промолчит, проглотит обиду, сделает вид, что всё в порядке. Но сегодня что-то изменилось. Та трещина внутри становилась всё шире.
Она брела по мокрым улицам без цели, и мысли в голове складывались в чёткую картину. Раиса Петровна не просто скрыла наследство. Она наслаждалась их мучениями. Наслаждалась властью. Возможностью продемонстрировать, кто здесь главный. И Игорь... Игорь позволял ей это делать.
Марина остановилась посреди тротуара. Прохожие обтекали её, как река обтекает камень. А она стояла под дождём и понимала: так больше продолжаться не может. Либо что-то изменится, либо она сойдёт с ума. Или станет такой же, как все невестки, которых она встречала на родительских форумах — усталыми, озлобленными женщинами, ненавидящими своих свекровей и презирающими мужей за слабость.
Она достала телефон. Семь пропущенных от Игоря. Два сообщения. Она открыла их:
«Маринка, прости. Мама ушла. Поговорим, когда вернёшься».
«Где ты? Я волнуюсь. Позвони».
Марина убрала телефон обратно в карман. Пусть волнуется. Пусть хоть раз в жизни почувствует, каково это — не знать, что происходит с близким человеком. Как она не знала про квартиру. Как не знала многого другого.
Она вернулась домой через два часа. Промокшая, замёрзшая, но странно спокойная. Игорь встретил её в коридоре. На его лице было написано беспокойство пополам с виной.
— Марин, ну что ты как маленькая? Могла бы трубку взять. Я же переживаю.
Она прошла мимо него в их комнату. Девятнадцать квадратных метров на двоих. Старый шкаф, скрипучая кровать, стол у окна. Всё их имущество. Вся их жизнь.
— Марин, ну поговори со мной, — Игорь встал в дверях. — Я понимаю, ты расстроена. Я тоже в шоке. Я не знал про квартиру, честно.
— Я знаю, что ты не знал, — Марина стягивала мокрую куртку. — Твоя мать много чего от тебя скрывает.
— Что ты имеешь в виду?
Марина повернулась к нему. В полумраке комнаты его лицо казалось усталым и постаревшим. Когда они познакомились шесть лет назад, он был весёлым, энергичным парнем. Сейчас от той энергии не осталось и следа. Работа, коммуналка, вечное безденежье — всё это высосало из него жизненные силы. Но больше всего его изматывала необходимость лавировать между женой и матерью.
— Игорь, твоя мать манипулирует нами. Тобой. Она наслаждается властью. Ей нравится видеть, как мы мучаемся.
— Марин, ну что ты такое говоришь? Она просто... она привыкла всё контролировать. Это не со зла.
— Не со зла? — Марина села на кровать. Пружины жалобно скрипнули. — Она полгода знала, что у неё есть квартира. Полгода смотрела, как я вкалываю на двух работах. Как ты не досыпаешь, подрабатывая по ночам. И молчала. Это не зло?
Игорь молчал. Он прислонился к дверному косяку и смотрел в пол. Марина знала эту его позу — так он выглядел, когда понимал, что она права, но не мог это признать. Признать — значит встать против матери. А этого он не мог себе позволить.
— Она имеет право распоряжаться своим имуществом, — наконец выдавил он.
— Имеет, — согласилась Марина. — Но она не имеет права издеваться над нами.
— Она не издевается...
— Игорь, — Марина перебила его. В голосе появилась сталь. — Сядь. Нам нужно серьёзно поговорить.
Он нехотя прошёл в комнату, сел на стул у стола. Между ними было два метра, но казалось — пропасть.
— Я больше так не могу, — сказала Марина просто. — Не могу жить под постоянным контролем твоей матери. Не могу выслушивать её поучения. Не могу делать вид, что всё в порядке, когда она откровенно унижает меня.
— Марин...
— Дай мне договорить. Сегодняшний случай — последняя капля. Она не просто скрыла квартиру. Она продемонстрировала, что мы для неё — пустое место. Что наши проблемы её не волнуют. Что она может играть нашими жизнями, как ей вздумается.
— Это не так...
— Это именно так, и ты это знаешь. Вопрос в другом. Что мы будем с этим делать?
Игорь поднял на неё глаза. В них был страх. Страх перемен, страх конфликта, страх потерять мать. Марина видела этот страх и понимала его. Раиса Петровна воспитала сына одна, отец ушёл, когда Игорю было пять. Она была для него всем — и матерью, и отцом, и лучшим другом. Она привязала его к себе невидимыми нитями вины, долга, зависимости. И теперь он не мог их разорвать.
— Что ты предлагаешь? — спросил он глухо.
— Для начала — перестать делать вид, что всё нормально. Твоя мать должна понять, что есть границы. Что она не может приходить к нам, когда захочет. Не может критиковать меня. Не может манипулировать нами.
— Она моя мать, Марин. Я не могу просто взять и...
— А я твоя жена, — перебила его Марина. — Или это ничего не значит?
В комнате повисла тишина. Где-то за стеной соседи включили телевизор. Голос диктора бубнил что-то о погоде на завтра. Обычная жизнь обычных людей. А у них тут ломалась судьба.
— Значит, — сказала Марина, и её голос дрогнул. — Я для тебя всё-таки на втором месте.
— Я этого не говорил!
— Но ты это показываешь. Каждый раз, когда молчишь, пока она унижает меня. Каждый раз, когда оправдываешь её поведение. Каждый раз, когда выбираешь её спокойствие вместо моего.
Игорь вскочил со стула. Прошёлся по комнате — три шага туда, три обратно. Места для нормальной ходьбы не было.
— Что ты от меня хочешь? Чтобы я пошёл и наорал на мать? Сказал ей, что она плохая? Разорвал с ней отношения?
— Я хочу, чтобы ты защитил свою семью. Свою настоящую семью. Меня.
Он остановился у окна. За стеклом мерцали огни ночного города. Где-то там были счастливые семьи, живущие в своих квартирах. Семьи, где свекрови не превращали жизнь невесток в ад.
— Я поговорю с ней, — сказал он тихо.
— Когда?
— Завтра.
— И что скажешь?
Он обернулся. На его лице была написана мука. Марина почти пожалела его. Почти. Но вспомнила все те разы, когда глотала обиды, и жалость прошла.
— Скажу, что... что нам нужно больше пространства. Что она не должна приходить без предупреждения. Что...
— Что она должна извиниться передо мной за сегодняшнее, — закончила Марина.
Игорь поморщился.
— Марин, она никогда не извинится. Ты же знаешь.
— Знаю. Но ты должен потребовать. Показать, чья сторона для тебя важнее.
Он снова отвернулся к окну. Марина видела его отражение в стекле — измученное лицо человека, разрывающегося между двух огней.
— Хорошо, — выдохнул он. — Я поговорю.
Ночь прошла в молчании. Они лежали рядом на скрипучей кровати, каждый на своей половине, не прикасаясь друг к другу. Марина не спала. Она думала о том, что будет завтра. Верила ли она, что Игорь сдержит слово? Не очень. Но надежда ещё теплилась.
Утром Игорь ушёл рано. Сказал, что заедет к матери перед работой. Марина осталась одна. Она позвонила на работу, отпросилась. Не было сил идти и делать вид, что всё в порядке.
Телефон зазвонил в одиннадцать. Номер свекрови. Марина долго смотрела на вибрирующий аппарат, потом всё-таки ответила.
— Ну что, довольна? — голос Раисы Петровны дрожал от ярости. — Настроила сына против матери? Думаешь, победила?
Марина молчала. Не было смысла отвечать. Что бы она ни сказала, всё будет использовано против неё.
— Молчишь? Правильно, молчи. Только знай — это тебе так просто не пройдёт. Я всю жизнь положила на этого мальчика. Всю жизнь! А ты пришла и за четыре года разрушила всё. Но ничего, посмотрим, что ты запоёшь, когда он поймёт, кого потерял.
— Раиса Петровна, — Марина заговорила спокойно. — Я не настраивала Игоря против вас. Я просто попросила его защитить свою семью.
— Семью? — в трубке раздался истерический смех. — Какую семью? Вы даже детей завести не можете! Живёте в коммуналке, как бомжи! Это не семья, это пародия!
Удар был точным. Дети — больная тема. Два года попыток, обследования, лечение. И ничего. Врачи разводили руками — оба здоровы, но беременность не наступает. Стресс, говорили они. Нужно расслабиться. Но как расслабиться в девятнадцати квадратных метрах коммуналки под постоянным прессингом свекрови?
— Знаете что, — Марина почувствовала, как внутри поднимается волна спокойной ярости. — Может, мы и не можем завести детей. Но знаете почему? Потому что организм умнее нас. Он понимает, что нельзя приводить ребёнка в эту токсичную атмосферу. В мир, где бабушка будет травить его мать.
— Как ты смеешь...
— Я смею. Потому что это правда. Вы отравляете жизнь своему сыну. Вы мешаете ему быть счастливым. Вы...
— Заткнись! — взвизгнула Раиса Петровна. — Ты никто! Слышишь? Никто! Временная женщина в жизни моего сына! Он одумается и вернётся! А ты останешься одна, старая и никому не нужная!
Марина отключила телефон. Руки тряслись. Не от страха или обиды. От злости. От осознания, что эта женщина никогда не изменится. Никогда не примет её. Никогда не позволит им жить спокойно.
Игорь вернулся вечером. Марина встретила его в коридоре. По его лицу она поняла всё ещё до того, как он открыл рот.
— Она в истерике, — сказал он устало. — Плачет, сердце прихватило. Я вызвал скорую, но это просто нервы. Марин, может, не стоило так резко? Может, надо было подготовить её постепенно?
Марина смотрела на мужа и видела маленького мальчика, который боится расстроить маму. Который готов предать кого угодно, лишь бы мама не плакала. И поняла — ничего не изменится. Никогда.
— Игорь, — сказала она тихо. — Я ухожу.
Он не понял сразу. Моргнул растерянно.
— Куда уходишь? Уже поздно.
— Ухожу от тебя. Насовсем.
Мир замер. Даже вечный шум коммуналки стих, словно дом затаил дыхание. Игорь смотрел на неё, и в его глазах медленно разгоралось понимание.
— Марин, ты что... из-за сегодняшнего? Ну мама перенервничала, с кем не бывает. Она успокоится, и всё наладится.
— Не наладится, — Марина прошла в комнату, достала из шкафа сумку. — Ничего не наладится, пока ты не поймёшь простую вещь. Нельзя усидеть на двух стульях. Нельзя быть одновременно сыном и мужем. Нужно выбирать.
— Марин, не надо! — он схватил её за руку. — Давай поговорим спокойно. Я понимаю, ты устала. Я тоже устал. Но мы справимся. Мы найдём компромисс.
— Компромисс? — Марина высвободила руку. — Какой компромисс, Игорь? Чтобы твоя мать оскорбляла меня только по выходным? Чтобы вмешивалась в нашу жизнь через день, а не каждый день? Нет. Я больше не буду идти на компромиссы. Я слишком долго это делала.
Она складывала вещи в сумку. Немного их было — несколько платьев, бельё, косметика. За четыре года совместной жизни она почти ничего не накопила. Всё уходило на еду, квартиру, попытки скопить на своё жильё.
— Куда ты пойдёшь? — голос Игоря дрогнул.
— К подруге. Лена давно зовёт пожить у неё. А потом... посмотрим.
— Марин, это же наш дом!
Она остановилась, посмотрела на него.
— Это не дом, Игорь. Это комната в коммуналке. А дом — это там, где тебя любят и уважают. Где ты можешь быть собой. Где не нужно постоянно оглядываться на мнение твоей матери.
— Она изменится! Я поговорю с ней ещё раз!
— Она не изменится. И ты не изменишься. Вы оба будете делать вид, что стараетесь, а потом всё вернётся на круги своя. Я это уже проходила. Хватит.
Марина застегнула сумку. Обвела взглядом комнату. Четыре года жизни. Четыре года надежд, мечтаний, планов. И вот чем всё закончилось.
— Я люблю тебя, — прошептал Игорь.
— Я знаю, — ответила Марина. — Но твоей любви недостаточно. Мне нужен муж, а не сын своей матери.
Она вышла из комнаты. Игорь пошёл за ней.
— Подожди! Давай... давай возьмём паузу. Неделю, две. Ты отдохнёшь, я поговорю с мамой. Мы всё решим!
Марина остановилась у входной двери.
— Игорь, ответь честно. Если твоя мать поставит тебе ультиматум — или я, или она, — кого ты выберешь?
Он молчал. Долго. Слишком долго. И в этом молчании был весь ответ.
— Вот видишь, — грустно улыбнулась Марина. — Ты даже соврать не можешь. Спасибо хотя бы за честность.
Она открыла дверь и вышла. Последнее, что она услышала, — как Игорь позвал её по имени. Но она не обернулась. Некоторые мосты нужно сжигать дотла, чтобы не было соблазна вернуться.
На улице было холодно. Осенний ветер трепал волосы, залезал под тонкую куртку. Марина подняла руку, поймала такси. Назвала адрес Лены.
— Тяжёлый день? — спросил таксист, глядя на неё в зеркало заднего вида.
— Тяжёлый, — согласилась Марина. — Но освобождающий.
Город проплывал за окном. Огни, люди, чужие жизни. Где-то там, в одной из коммуналок, остался Игорь. Завтра он побежит к матери, расскажет, какая плохая Марина его бросила. Раиса Петровна торжественно скажет, что она предупреждала. Что эта девица была недостойна её сына. И они будут жить дальше — мать и сын, связанные нездоровой зависимостью.
А Марина? Марина начнёт сначала. Без токсичной свекрови, без слабовольного мужа, без унижений и компромиссов. Будет тяжело. Страшно. Одиноко. Но это будет её жизнь. Честная, настоящая, без притворства.
Телефон завибрировал. Сообщение от Игоря: «Марина, вернись. Мы всё решим. Я обещаю».
Она удалила сообщение не читая до конца. Некоторые обещания не стоит слушать. Потому что они даются не для того, чтобы их выполнить, а для того, чтобы удержать. А ей больше не нужно, чтобы её удерживали. Ей нужно было идти вперёд.
Такси остановилось у дома Лены. Марина расплатилась, вышла. Постояла минуту, глядя на светящиеся окна. Где-то там её ждала подруга с чаем, пледом и готовностью выслушать. Новая жизнь начиналась прямо сейчас.
Она набрала номер домофона. В трубке раздался голос Лены:
— Маринка? Поднимайся скорее! Я уже чайник поставила!
Марина улыбнулась. Впервые за долгое время улыбка была искренней.
— Поднимаюсь, — сказала она и толкнула дверь.
Позади остались четыре года. Впереди была неизвестность. Но эта неизвестность больше не пугала. Потому что в ней не было места для токсичной свекрови, которая считала себя вправе распоряжаться чужими жизнями. И это уже было победой.