— Я не поеду, если он будет с нами!
— Это не «он», это мой сын. Артём. Ему десять лет, и он хочет провести каникулы с отцом у океана.
— Он уже был в отпуске в прошлом году! Ему бабушка подарок делала!
— И что? Теперь до совершеннолетия ему нельзя больше никуда ездить?
Анна резко поднялась с кресла, в глазах вспыхнул гнев. Красивая женщина, особенно в минуты ярости. Особенно тогда, когда её злили. Михаил всегда восхищался этой вспыльчивостью, этой внутренней силой. Но сейчас вся эта страсть была обращена против его ребёнка.
— Ты не понимаешь! Мне и так нелегко! Я одна воспитываю дочь, бывший муж — копейки не платит! А ты еще хочешь, чтобы я занималась твоим?
— Никто не просит тебя заниматься. Артём вполне самостоятельный.
— Самостоятельный! В прошлый раз он весь дом перевернул!
Михаил тяжело вздохнул. Да, во время предыдущего визита Артём действительно устроил беспорядок. Пролил молоко на новый диван Анны, сломал пульт от телевизора, подрался с Дашей из-за телефона. Обычные детские шалости, но Анна восприняла это как личное оскорбление.
— Анечка, давай спокойно. Посидим. Поговорим.
— Нечего тут говорить! Либо мы едем втроем — я, ты и Даша, либо вообще никуда не едем!
Михаил опустился в кресло, потер переносицу. Голова раскалывалась. Уже третий день они спорили об этом отпуске. Он специально выбрал такие даты, чтобы забрать Артёма по графику, надеялся устроить семейный отдых. Пусть дети подружатся, может, Анна даже сблизится с мальчиком.
Наивная надежда.
— Пусть его бабушка заплатит! — продолжала Анна. — Почему мы должны тратиться на чужого ребёнка?
— Он не чужой. Он мой сын.
— Для меня — чужой! Он от твоего первого брака.
В этот момент Михаила будто разрядом ударило. Он поднял голову и внимательно посмотрел на женщину, с которой прожил почти два года. На ту, с кем собирался связать свою жизнь.
— А Даша для меня кто?
Анна замерла.
— В каком смысле?
— Я спрашиваю — Даша для меня кто? Это мой родной ребёнок?
— Не перекручивай! Это совсем другое!
— Чем это? — Михаил встал, подошёл к окну. За стеклом шумел вечерний город. — Я покупаю ей одежду, игрушки. Вожу в кружки, если ты задерживаешься. Помогаю с проектами. Переживаю, когда она простужается. Но она мне не родная дочь. Получается, я трачу время и деньги на чужого ребёнка?
— Миша, да что ты такое говоришь!
— Нет, давай разберёмся. Если мой сын для тебя чужой, тогда и твоя дочь для меня должна быть чужой. Справедливо?
— Это не так!
— А как? Объясни!
Анна отошла, скрестила руки на груди. Классическая поза защиты.
— Даша живёт с нами. Постоянно. А твой — приезжает раз в две недели и всё портит!
— Дети портят вещи. Это нормально.
— Для тебя нормально! А я устала! Мне и своей дочери хватает!
Михаил кивнул. Всё стало ясно. Яснее некуда.
***
Михаил долго смотрел в окно, пока Анна стояла, сжавшись в комок, в дверном проёме. Её лицо было бледным, глаза опухшими от слёз. Он не обернулся.
— Что ты решил? — спросила она тихо.
— Я решил, что вы останетесь дома, — ответил он. Голос был спокоен, почти равнодушен. Именно это спокойствие напугало Анну больше всего. Раньше он всегда вспыхивал, кричал, потом тоскливо умолял её понять. Теперь — только равнодушие.
Он поехал в отпуск с Артёмом. Мальчик сначала был подавлен, потом, словно почувствовав облегчение отца, расцвел. Они ловили рыбу, строили замки из песка, играли в футбол на пляже. Михаил ловил себя на мысли, что ему хорошо. Что он счастлив. Без ядовитых споров, без напряжённого ожидания следующего взрыва. Просто отец и сын.
Анна звонила. Сначала часто, потом реже. Просила поговорить. Обещала, что всё изменится. Что она готова принять Артёма. Что она осознала свои ошибки. Что она любит его.
Он слушал. Кивал. Говорил, что понимает. Что рад за неё. Что, может, они и впрямь смогут быть семьёй. Но в его голосе не было тепла. Только усталость.
Когда он вернулся, Анна ждала его. Она выглядела иначе. Поменяла причёску. Глаза — большие и растерянные. Она бросилась к нему, обняла его за плечи, когда он вошёл.
— Прости, — шептала она. — Прости, прости, прости... Я была ужасной. Я поняла. Я всё поняла. Я готова. Он может жить здесь. Я буду хорошей... хорошей...
Он аккуратно отстранил её. Её лицо, искажённое отчаянием и раскаянием, было таким же, как и раньше. Тем же самым отчаянием она покрывала свою злость. Теми же словами о прощении — свои упрёки. Только теперь они были перемешаны с настоящими слезами. Но это всё равно было то же самое лицо. То же самое смягчённое, хитро приправленное раскаянием, выражение, которое он так долго терпел.
— Аня, — сказал он мягко, но твёрдо. — Ты ничего не поняла. Ты просто боишься потерять меня.
— Нет! — Она схватила его за руки. — Я люблю тебя! Я люблю Дашу и твоего сына. Я хочу быть семьёй! Только дай мне шанс!
— Шанс на что? — Он с грустью покачал головой. — На то, чтобы снова начать ненавидеть Артёма, как только он разобьёт что-нибудь или просто будет мешать вашему уютному мирку? Шанс на то, чтобы снова обвинять меня, что я ставлю сына выше тебя?
— Я не буду! Клянусь! — Она плакала уже всхлипывая. — Я всё осознала! Я была эгоисткой! Но я люблю тебя! Я не могу без тебя!
Он посмотрел на неё. На женщину, которую любил. Которая, быть может, действительно любила его. Но которую он больше не мог понять. Или принять. Не потому что она плохая. А потому что она была такой, какой он её знал последние два года. И ничего не изменилось, кроме формы её отчаяния.
— Аня, — сказал он. — Ты просишь прощения. Но ты не просишь меня быть счастливым. Ты просишь себя быть прощённой. И ты не осознала, что всё это время ты делала меня несчастным. Ты осознала только то, что можешь меня потерять.
Она замерла, глядя на него широко распахнутыми глазами.
— Я не могу простить тебе это, — закончил он. — Не потому что злюсь. А потому что теперь я знаю, каково это — быть по-настоящему любимым. И я не хочу возвращаться в старую жизнь. Даже ради тебя.
Она упала на колени, рыдая. Он вышел, захлопнув за собой дверь. Впервые за долгое время он не чувствовал ни вины, ни сожаления. Только облегчение. И боль. Боль утраты. Но не той, что он потерял её. А той, что она никогда не смогла стать той, кем ему было нужно быть.