Найти в Дзене
ЧЁРНАЯ ЛЕТОПИСЬ

Как Линкольн устроил крупнейшую массовую казнь в истории США

Оглавление

Обычно, когда слышишь имя Авраама Линкольна, перед глазами встаёт мудрый человек в чёрном костюме. Но история, как известно, любит держать тузы в рукаве. И в биографии Линкольна есть эпизод, который не показывают в кино, не цитируют на официальных церемониях и стараются обойти стороной даже в американских школах. Эпизод, в котором он подписал приказ о самой массовой официальной казни в истории США.

Авраам Линкольн
Авраам Линкольн

Голод и презрение

Всё началось с того, что в середине XIX века коренной народ дакота оказался в крайне тяжёлом положении. Американское правительство заключало с ними один договор за другим, обещая деньги, еду и защиту в обмен на землю. Индейцы соглашались. А потом — оставались с пустыми руками.

Поставки продовольствия задерживались, деньги не приходили, обещания оставались только на бумаге. Народ голодал. Женщины варили кору деревьев, старики собирали мох, дети умирали от истощения. И в этот момент местный торговец, белый поселенец, сказал им: «Ешьте траву». Как будто это была не человеческая трагедия, а повод для насмешки.

Эта фраза — как искра, от которой загорелся весь пороховой склад. И очень скоро от отчаяния дакота перешли к открытому восстанию.

Война, которую никто не хотел замечать

В августе 1862 года начались нападения. Индейцы атаковали фермы, сторожевые посты, небольшие поселения. За шесть недель погибло около пятисот белых поселенцев. Не щадили ни мужчин, ни женщин. Да, это было страшно и жестоко. Но в глазах самих дакота — это была не агрессия, а последняя попытка выжить.

Правительство быстро отправило войска. К сентябрю всё было подавлено. Большинство восставших либо погибло, либо сдалось. Почти две тысячи человек оказались в плену.

Судить взялись всех подряд. Без разбирательств, без переводчиков, без адвокатов. Некоторые судебные заседания длились меньше пяти минут. Люди даже не понимали, за что их обвиняют. Но суд уже знал: надо показать, кто в доме хозяин.

Между совестью и политикой

-2

Когда на стол к Линкольну легли списки приговорённых — а их было 303 — он оказался в непростом положении. С одной стороны — здравый смысл. С другой — Миннесота, требующая мести. С третьей — Гражданская война, которая только набирала обороты. Ошибись — и потеряешь поддержку.

Линкольн, как юрист, понимал, что процессы были фикцией. Но пересматривать дела официально — значило затеять скандал. Он пошёл другим путём: приказал выделить тех, кто был обвинён в изнасилованиях и убийствах. Остальным — помилование.

Так 265 человек получили шанс на жизнь. А 38 — остались в списке на казнь. Один из них был исключён буквально в последний момент — из-за путаницы в именах. Остальные — нет.

Не суд, а спектакль

-3

26 декабря 1862 года, город Манкейто. Утро. Мороз. На центральной площади — огромная виселица, сделанная в спешке. Толпа собралась заранее: пришли семьями, с детьми. Кто-то взял фляжку, кто-то — псалтырь. Как и ожидалось, это было публичное зрелище: ликующая толпа распевала гимны осуждённым, а сами заключенные пели и скандировали гимны до самого конца.

Их повесили всех разом. Так Америка сделала из правосудия массовое зрелище — и поставила жирную точку в истории народа дакота.

Позже выяснилось: двоих повесили по ошибке. Один был признан невиновным, но остался в списке. Другого перепутали по имени. Ни одного нового суда, ни одного извинения. Казнь состоялась — и точка.

Послесловие, которого не было

После казни остатки народа дакота выгнали из Миннесоты. Их отправили в резервации, лишив земли, договоров, защиты. Всё, что было обещано — аннулировали. Индейцы стали «внутренними изгнанниками», чужими в собственной стране.

А Линкольн... Линкольн остался Линкольном. Великим реформатором. Отцом нации. Но этот эпизод — казнь 38 человек — навсегда останется тенью на его биографии. О нём не любят вспоминать. И всё же это тоже часть истории. Та часть, где нет чётких героев и злодеев, а есть трагедия, равнодушие и удобное забвение.

Сегодня в Манкейто стоит памятный камень. На нём не высечены имена. Только память — без громких речей, без фанфар, без оправданий. Потому что иногда честнее просто молчать. И помнить.