Глава 3
Узкая дорожка вдоль берега вильнула в сторону леса, сбежала по склону к бурной речушке, заросшей черемухой и красноталом. Мелкая, летом -- не шире ручья, весной она превращалась в грозный поток, сносивший берега с растущими на них деревьями. И вся эта масса вперемешку с камнями и грязью неслась, как таран, на старый деревянный мост, выбивая бревна и доски настила.
Пару недель назад его отремонтировали всем селом. Лесопильщик Байстрюков подогнал КамАЗ с лиственничными плахами и брусом, а сельские мужики устроили субботник – заменили старое полотно, укрепили быки железными полосами и арматурой. Кто-то принес краску, и перила выкрасили в красный цвет, отчего мостик точно повеселел и гордо расправил грудь.
Надежда миновала его с удовольствием. Велосипедные шины весело прошуршали по новому настилу. Хорошо, что не нужно теперь опасаться гнилых досок и зияющих проломов, но на выезде с моста пришлось налечь на педали.
Дорога резко пошла в гору. Подумала, что не вытянет, а нет, с некоторым усилием, но преодолела склон. Наверху остановилась, чтобы перевести дыхание и в который раз полюбоваться открывшемся видом. Там Енисей с дикой мощью, стремительно, точно из плена, вырывался на простор из-за скалистого мыса, принуждая расступиться лесистые горы. Туман отошел от берега и поднялся вверх над водой. Над темными гребнями сопок висело огромное пушистое облако с легкой синевой понизу.
А на мысу, на высоком берегу, точно сказочный город из белого камня – с высокими стенами, башнями, зелеными крышами и куполами, сиявшими под утренним солнцем. То был мужской монастырь, который начали восстанавливать лет десять назад: некоторые здания и часть кирпичной ограды до сих пор оставались в строительных лесах. Но по вечерам, когда замирала природа и суета на реке, а тишина становилась густой, как патока, в нее врывался далекий колокольный звон, который дрожал, звенел и переливался, словно горный ручей на перекатах, наполняя душу необъяснимым трепетом.
И был он, этот мир колокольных звуков, столь же естественным, как солнечный свет или дуновение ветра…
Но истошный женский крик вмиг разрушил очарование.
– Надежда! Стой! Погоди!
Путаясь в густой траве, сквозь редкий березняк, к ней приближалась Тамарка Голубева, дородная грудастая деваха лет тридцати, заведующая молочной фермой. Ее, Надеждиной, фермой.
- Что случилось? – Надежде очень не понравились вопли, которые грозили задержать ее надолго. – Чего орешь, как с перепугу? Корма кончились? Электричество отключили?
Тамарка остановилась на взгорке и, тяжело дыша, вытерла покрасневшее лицо концом головного платка. Затем, махнув рукой, сделала вид, что перекрестилась:
- Упаси, Господь, все в порядке! Увидела с горки тебя на велосипеде, думаю, куда лыжи навострила?
- А чтоб тебя! - рассердилась Надежда. – В кои-то веки в район собралась. То Ивасик, то ты… Всю дорогу закудыкали.
- Ну, прости, - насупилась Тамарка. – Предупреждать надо! Смотрю, третий день на ферму не заходишь… Думаю, уж не заболела ли…
- Не заболела! – отрезала Надежда. – Дела у меня! Я зачем тебя на ферму поставила? Чтобы каждый день туда, как на работу бегать? Ты и без того хорошо справляешься! До конца месяца без сбоев сработаете, всем премию выпишу, тебе в размере оклада.
- Спасибо, - расплылась в улыбке Тамарка. – У нас, кстати, удои почти на пол-литра повысились. Только я почему про болезнь спросила? Мамка говорит, третьего дня тебя за магазином полоскало. Отравилась, или…
- Отравилась! - глаза Надежды яростно блеснули. – Мне что отравиться нельзя? Чего там еще мамка наговорила?
- Да ничего особенного, - притворно засмущалась Тамарка и опустила глаза. – Слух пошел, что ты вроде понесла от своего Упыря…
- Какого Упыря? Участковый он, или по буквам продиктовать, чтобы запомнила? И он такой же мой, как и твой.
- Ага, - фыркнула Тамарка. – Мой, конечно, только у тебя в доме ночует, когда приезжает, а не у меня…
- Так приглашай, а то шарахаетесь от него, как черти от ладана. Боитесь, что сети найдет, или бочки с рыбой?
- Ладно тебе, - виновато улыбнулась Тамарка и тяжело вздохнула. – Батя его терпеть не может, а то бы… - и вяло махнула рукой. – Поезжай, коли надо.
Надежда проводила Тамарку взглядом и выругалась сквозь зубы.
- Черт! Никуда от вас не скроешься!
Настроение безнадежно испортилось. Ее односельчане были большими мастаками по части слухов. Нет, они не были зловредными или чрезмерно назойливыми, скорее, чересчур любопытными. Сказывался недостаток ярких событий, поэтому все выпадавшее из привычного жизненного распорядка, вызывало живейший интерес и обсуждалось на каждой лавочке с неподдельным удовольствием.
Что ж, в первый раз, что ли? Не привыкать!
Надежда взглянула на солнце, которое неумолимо поднималось над кромкой серых скал, и опять налегла на педали. Преодолела еще одну горку, и, считай, добралась до пристани. Вернее, к тому, что от нее осталось. Вон она, внизу, как на ладони. Длинные деревянные мостки на толстых бревнах-сваях, когда-то они вели к плавучей пристани-дебаркадеру. Теперь это причал для лодок – «казанок», плоскодонок, обласок ( сибирская долбленая лодка) Без них на Енисее не обойтись.
Их владельцев Надежда знала с незапамятных времен, но рядом с лодками покачивался на волне большой катер Yamarin Cross – весьма дорогой для здешних мест. Надежда видела его впервые и очень по этому случаю удивилась. Обычно о появлении чужих в селе она узнавала через пару-тройку минут.
Дом её добровольного осведомителя стоял на вершине горушки, за которой и начиналось собственно Загадаево. Дед Николай, которого на селе прозвали Тунгусом за узкий разрез глаз и лицо, словно подкопченное на таежном огне. Когда-то он служил матросом на пароме и по старой памяти исправно обозревал Енисей и пристань в мощный полевой бинокль. И стоило появиться чужакам, высоко над крышей взмывал желто-красный корабельный вымпел «Боевая готовность №1», оповещавший об опасности дружков, промышлявших незаконной рыбалкой.
Одновременно Тунгус звонил Надежде, так как проверяющие на ее голову прибывали тоже по воде. Но ни вчера, ни утром дед не объявлялся. Не видно было и вымпела над его избой, что успокоило Надежду: значит, кто-то из своих приобрел катер. Деньжата у ее земляков водились, хотя с незапамятных времен в Загадаево не слишком любили афишировать свои доходы.
Велосипед весело покатился вниз, туда, где выше мостков на поросшем травой песчаном откосе, густо усеянном темными пятнами – гнездами ласточек-береговушек, виднелся покосившийся столб с синей табличкой и надписью крупными белыми буквами: «Пристань Загадаево», а ниже, веером, еще тремя – указателями расстояний до Москвы, Красноярска и Дудинки. Рядом - два длинных бревна, наполовину вросших в землю. А на них – несколько теток и два мужика. Не факт, что все намылились на другой берег, наверняка кто-то из них – «группа поддержки» - сумки тяжелые донести, под ручку свести с обрыва, в лодку подсадить, а кто-то приковылял попросту языком почесать, коли заняться больше нечем.
Метрах в двухстах от пристани ржавела и догнивала на берегу баржа парома. С нее удили рыбу, размахивая спиннингами, местные и заезжие рыбаки, щучкой ныряли в воду ребятишки, а Надежда смотрела на нее и вздыхала, всякий раз вспоминая отца.
В советские времена к здешнему дебаркадеру приставали и теплоходы, и суда на подводных крыльях. Место было людным и оживленным. По сходням спускались и поднимались лесорубы, геологи, охотники, заготовители потребкооперации, старатели, шоферы и трактористы. Густо шли, людно тогда было в Загадаево: леспромхоз, база геологов, биостанция от Красноярского университета, старательская артель…
Раскачивались на толстых цепях и лихо, с кувырками, прыгали в воду мальчишки. Магазинчик на дебаркадере был единственным на много верст окрест, где торговали пивом, поэтому никогда не пустовал. А продавец, хромой Сидор, был активным посредником между капитанами судов и местными рыбаками, и, похоже, не только рыбаками, потому что в 90-х его нашли задушенным после жестоких пыток в собственной бане среди развороченных досок. Что-то искали под полом, но нашли или нет, и что именно, осталось загадкой даже для милиции.
Но то была давняя история, про Сидора почти забыли, как забыли про дебаркадер, который сгорел отчего-то в начале девяностых, а вот про паром помнили, и его капитана Якова Васильевича Сергеева – отца Надежды, тоже поминали добрым словом.
Чуть дальше по берегу, в бревенчатой избушке с единственным, затянутым решеткой оконцем, построенной им лет сорок назад, всю зиму хранилась её лодка. И, как всякое деревянное плавсредство, она нуждалась в тщательном осмотре перед спуском на воду. За долгую морозную зиму корпус рассыхался и трескался, поэтому требовалось заново просмолить и покрасить лодку.
Занятие трудное, нудное, грязное. Надежда нанимала двух мужиков из деревни – выпивох и бездельников, но если стоять рядом и зорко следить за их манипуляциями, то дело продвигалось довольно быстро. Уработавшись на жаре, мужики оставались ночевать в избушке среди старых бакенов, буев, и бухт толстенных канатов, затвердевших от времени и погодных катаклизмов.
Надежда приносила работягам большую ковригу хлеба, пятилитровый бидон окрошки и жбан кваса. Единственно, просила не курить в избушке. И мужики слово держали. Знали прохиндеи, обманут, в другой раз Надька не позовет. Платила она хорошо, да еще подкармливала не в пример другим загадаевским владельцам лодок. Но и лодка у нее была знатной, самой большой и надежной в селе - почти пять метров длиной, с четырьмя сидениями и двумя парами крепких весел. Мощный «Меркурий» в добрых пятнадцать лошадиных сил позволял развивать приличную скорость даже против течения…
Смастерил ее в позапрошлом году Тунгус. В былые времена его лодки славились по всему Енисею. Заказчики приезжали из Енисейска, Мотыгино, и даже Туры. Но её лодка стала последней. Постарел дед и, лет десять как, оставил своё ремесло. На уговоры долго не поддавался, но Надежда, в конце концов, уломала его. На предложение заплатить за работу, Тунгус замахал руками, дескать, лишь оттого согласился, что она дочь его старинного друга.
Вскоре пришлось отвезти Тунгуса в райцентр на операцию. Старику удалили грыжу. Надежда быстро подогнала бригаду строителей, и за неделю старая изба преобразилась. Заменили нижние подгнившие венцы, установили новые оконные рамы и двери. Подлатали крышу. Конечно, ремонт обошелся Надежде в кругленькую сумму, но она ни о чем не жалела. Тунгус, по сути, был ее единственным другом в Загадаево, сильно сдавшим в последнее время, но десять лет назад именно он помог ей встать на ноги после исчезновения отца. И эта лодка, наверно, не зря оказалась лучшей в его жизни...
- Ну, что, бабоньки, живы-здоровы? – прокричала весело Надежда, объезжая откос по каменистой тропке. – Кто сегодня на тот берег?
- О, Надюшка наша пожаловала! - загомонили тётки, и дружно снявшись с брёвен, засеменили по тропке к берегу.
Надежда притормозила у галечной кромки, кивнула одному из мужичков.
- Сеня, подержи велосипед, - и направилась ко второму причалу, совсем крошечному, но ее личному причалу. Ведь она числилась индивидуальным предпринимателем, и в число её трудовых занятий входила перевозка людей с одного берега на другой. Причем это было самое невыгодное занятие, вернее, откровенно, убыточное, но прибыль Надежда получала от других занятий, а перевозом занималась исключительно в память об отце.
Чуть выше причала и находилась та избушка, из которой лодка недавно перекочевала на воду. Но в ней хранился лодочный мотор, и спасжилеты для пассажиров. Технику безопасности Надежда соблюдала строго. Двое мужчин – заведующий почтовым отделением здоровяк Пятаков и жилистый крепыш физрук местной школы – Карпов помогли вынести и установить на корму мотор. Сами они оставались в селе, но провожали, первый - мать, второй – жену.
Ритуал подготовки к переправе через Енисей был известен всем в Загадаево до мелочей.
Пассажиры, кроме Семена, местного ветеринара, пятеро женщин, безропотно натянули жилеты. И выстроились рядком на мостках в ожидании посадки. Багаж у ног, лица сосредоточены. «Точно новобранцы в военкомате!» - усмехнулась про себя Надежда. И подхватив велосипед, с помощью Семена, устроила его на носу лодки. Женщины молча проводили их взглядами. Знали, что Надежда не терпит суеты и скандалов. Все равно рассадит на сидения как ей виднее.
Но крайняя справа, ветеран лесозаготовительного труда, бойкая черноглазая Мироновна, видно, заметила в ее глазах какую-то брешь, потому что умильно улыбнулась:
- Так ты, Надюша, тоже в райцентр собралась? На велосипеде?
- На велосипеде, - буркнула Надежда.
- По делам или как? – не унималась Мироновна.
Остальные пассажирки забыли об осторожности и придвинулись к старухе. Явно «или как» интересовало их гораздо больше, чем дела Надежды.
Надежде хотелось ответить, что никого не касается, зачем она отправилась в райцентр, но тут ее взгляд упал на большой причал, и она, будто пропустив мимо ушей вопрос Мироновны, спросила:
- Чей это катер интересно?
- Так тож к Тунгусу гости с вечера пожаловали, - отозвался Семен.
Он уже стоял в лодке, приготовившись принимать пассажирок в свои объятия и рассаживать их по сидениям.
– Аж четверо, и все мужики. Один шибко важный. И взгляд наглый.
- Знаешь их? – спросила Надежда и перевела взгляд на дом деда – большую крепкую избу о шести окнах в окружении вековых сосен на вершине крутого холма.
Почему она упустила момент, что Тунгус, словно не заметил ее появления на пристани, не вышел к воротам, чтобы приветствовать ее лихим взятием под козырек и веселой флотской прибауткой? А то спустился бы к причалу заранее, чтобы обсудить последние политические новости с пассажирами, и непременно крутился бы на мостках при посадке в лодку, покрикивая на кота Матроса, не отстававшего от хозяина ни на шаг.
А тут глубокое утро, а на причале ни Тунгуса, ни Матроса! И странных гостей, которых не знает Семен. А он то, кажется, знаком со всеми на двести верст в округе.
- Сёма, - крикнула она ветеринару, который уже примерился, как спустить в лодку Мироновну – самую пожилую из пассажирок. – Отбой!
- Как отбой? – загалдели наперебой тетки. – На базар опоздаем! Глянь, уже девятый час!
- А мне в больницу, - запричитала мать почтаря Пятакова. – Опоздаю на прием, кто мне рецепт выпишет?
- Погодите, бабоньки! – Надежда смерила их сердитым взглядом. – Я быстро! Только до Тунгуса поднимусь! Посмотрю, что за гости, и назад!
- И мы с тобой, - шустрая Мироновна выступила вперед и оглядела товарок. – Ведь и вправду странно, что Тунгуса с утра не видно. Пошли, проверим!
Надежда вздохнула: отговаривать бесполезно, и направилась к земляным ступеням, что через весь склон вели к дому Тунгуса.
- Погоди, - ее догнал Семен и придержал за руку. – Послушай, мужики, скажу тебе, приехали серьезные. Два - явно охрана, у каждого кобура на боку. А главный у них… Такой… - ветеринар выразительно покрутил растопыренными пальцами перед физиономией. – Мордатый… В черных очках, важный… А с ним типа шестерки, мужичок какой-то, на вид, алкаш алкашом, но одет вроде прилично…
- И что? – уставилась на него Надежда. – Предлагаешь забить на ситуацию? Мало ли кто сейчас ходит с кобурой. От всех убегать и прятаться!
- Давай, Надюх, мы к деду зайдем, - физрук Карпов встал рядом с Семеном. В руках он сжимал весло, впрочем, весло было и у Пятакова, стоявшего за его спиной.
- Ребята, вы с ума сошли? - засмеялись Надежда и осеклась…
Калитка распахнулась, и один за другим на лужайке перед домом появились те, кого так живописно описал Семен. Но не это взволновало Надежду, да и всех, кто наблюдал представление снизу. Последней из калитки показалась инвалидная коляска, которую катил коротко остриженный парень с мощными бицепсами, выпиравшими из-под рукавов футболки. А в коляске сидел Тунгус. Странно сидел, перекосившись, с запрокинутой головой и свисавшими безвольно руками...