Я всегда думала, что свекровь — это как старая мебель в доме: привыкаешь, не замечаешь, но иногда она так скрипит, что хочется вынести её на помойку. С Тамарой Ивановной мы жили в одной квартире уже десять лет, с тех пор, как она "временно" переехала к нам после смерти свёкра. "Временно" растянулось, как резинка от трусов, и теперь я не помню, когда в нашем доме было тихо.
В этот вечер я стояла у плиты, помешивая борщ, и слушала, как Тамара Ивановна в очередной раз учит моего мужа, Сергея, как правильно жить. "Сергей, ты опять не поел толком? Маргарита, ты что, не кормишь его?" — её голос был как пила по дереву, высокий и настойчивый. Я молча добавила лавровый лист и подумала, что, может, пора добавить в борщ мышьяка. Шучу, конечно. Но иногда такие мысли лезут в голову.
Сергей сидел за столом, уткнувшись в телефон, и только кивал. Он всегда так: не спорит с матерью, не защищает меня, просто кивает и ждёт, когда она угомонится. А я? Я молчу, потому что "нельзя обижать старушку". Мне пятьдесят два, а я всё ещё боюсь показаться плохой невесткой.
— Маргарита, а почему ты не добавила морковку? — Тамара Ивановна заглянула в кастрюлю. — В моём борще всегда была морковка. Сергей любит с морковкой.
— Я добавила, — ответила я, стараясь не сорваться. — Просто она мелко нарезана.
— Мелко? — она фыркнула. — В моё время резали крупно, чтобы витамины сохранялись.
Я почувствовала, как внутри закипает раздражение. "В моё время" — её любимая фраза. В её время всё было лучше: еда, люди, даже погода. А я — вечная неудачница, которая не умеет готовить, убирать и вообще жить.
Сергей наконец оторвался от телефона.
— Мам, давай не будем. Борщ и так хороший.
— Хороший? — Тамара Ивановна всплеснула руками. — Ты что, не видишь, что она его пересолила?
Я повернулась к ней, чувствуя, как щёки краснеют.
— Тамара Ивановна, если вам не нравится, можете не есть.
— Ой, ну что ты, — она улыбнулась, но глаза были холодными. — Я просто советую. Ты же знаешь, я для вас стараюсь.
Старается. Конечно. Она "старается" каждый день: переставляет мои вещи, критикует мою уборку, учит, как воспитывать внуков, которых у нас нет. А Сергей? Он молчит. Всегда молчит.
После ужина я ушла в спальню, села на кровать и уставилась в стену. В голове крутились мысли: "Почему я терплю? Почему он не встанет на мою сторону? Может, я сама виновата, что не поставила границы раньше?" Тревога нарастала, как ком в горле. Я люблю Сергея, но эта жизнь с его матерью душит меня, как тесный воротник.
Утром я решила поговорить с ним. Мы пили кофе на кухне, Тамара Ивановна ещё спала.
— Сереж, нам надо что-то делать, — тихо сказала я. — Я больше не могу так жить.
— Что ты имеешь в виду? — он нахмурился.
— Твою маму. Она везде суёт нос, критикует, командует. А ты молчишь.
— Она старая, — пожал плечами Сергей. — Куда ей деваться? Давай потерпим.
— Потерпим? — я почувствовала, как раздражение перерастает в гнев. — Я терплю десять лет! А ты хоть раз её остановил?
— Не начинай, — он отставил чашку. — Она моя мать.
— А я твоя жена! — я повысила голос. — Или ты забыл?
Он встал и ушёл на работу, не сказав ни слова. Я осталась одна, с грязными чашками и ощущением, что моя жизнь — это бесконечная уборка после чужого праздника.
Вечером Тамара Ивановна опять взялась за своё. Мы ужинали, и она начала: "Маргарита, ты опять не помыла полы? Смотри, крошки везде". Я молча встала, взяла тряпку и начала вытирать. Но внутри всё кипело. "Ещё один день — и я взорвусь", — подумала я.
На следующий день я позвонила подруге, Нине.
— Нин, я на грани, — сказала я. — Свекровь меня доконает.
— Приезжай ко мне на дачу, — предложила она. — Побудешь пару дней, развеешься. А Сергей пусть сам с ней разберётся.
— Может, и правда, — вздохнула я. — Я устала быть буфером между ними.
Вечером я собрала сумку и сказала Сергею:
— Я уеду на дачу к Нине. Мне нужно отдохнуть.
— Ты что, сбегаешь? — он удивлённо посмотрел на меня.
— Нет, — ответила я. — Я даю тебе шанс подумать, кто для тебя важнее: жена или мама.
Он промолчал, а Тамара Ивановна, услышав, фыркнула: "Ой, ну и езжай, раз такая нервная".
В электричке я сидела у окна, смотрела на мелькающие деревья и чувствовала, как тревога сменяется странным облегчением. Может, это начало конца. А может, начало чего-то нового. Я не знала. Но впервые за долгое время дышала свободно.
На даче у Нины было тихо, как в другом мире. Никаких скрипучих голосов, никаких советов, как резать морковку. Мы пили чай на веранде, ели свежую малину с куста, и я впервые за долгое время почувствовала, что могу говорить, не оглядываясь.
— Расскажи, что там у вас, — сказала Нина, наливая мне вторую чашку.
— Всё то же, — вздохнула я. — Тамара Ивановна командует, Сергей молчит. Я как прислуга в собственном доме.
— А ты ему говорила прямо?
— Говорила. Он только плечами пожимает: "Мама старая, потерпи". А я терпеть больше не могу. Я устала быть невидимой.
Нина кивнула, её глаза были полны понимания. Она сама пережила развод десять лет назад и теперь жила одна, но счастливо — с садом, книгами и редкими гостями.
— Может, пора поставить ультиматум? — предложила она. — Или она уезжает, или ты.
— Боюсь, он выберет её, — честно сказала я. — Он всегда выбирает лёгкий путь.
Вечером позвонил Сергей. Его голос был раздражённым, как будто это я виновата во всём.
— Ты когда вернёшься? — спросил он без приветствия.
— Не знаю, — ответила я. — Мне здесь хорошо.
— Мама обиделась. Говорит, ты её бросила.
— Бросила? — я почувствовала, как раздражение перерастает в гнев. — Это она меня доконала! Десять лет я терплю её придирки, а ты даже слова не сказал в мою защиту!
— Ну, ты же знаешь, она такая, — пробормотал он. — Давай не будем ссориться по телефону.
— Нет, давай будем! — я повысила голос. — Ты думаешь, я не вижу, как ты её боишься? Ты взрослый мужчина, а ведёшь себя как мальчик! Я устала быть буфером между вами!
— Ты преувеличиваешь, — отрезал он. — Возвращайся, и всё наладится.
— Наладится? — я горько усмехнулась. — Ничего не наладится, пока ты не выберешь: или я, или твоя мама. Я не могу жить втроём.
Он замолчал. Я слышала, как в трубке шумит телевизор — наверное, Тамара Ивановна смотрит свои сериалы.
— Ладно, подумай, — наконец сказал он. — Я не хочу, чтобы всё кончилось.
— А я хочу, чтобы что-то началось, — ответила я и положила трубку.
После разговора я долго сидела на крыльце, глядя на звёзды. Гнев кипел внутри, как борщ на плите. "Как он может быть таким слепым? — думала я. — Десять лет я жертвовала собой, а он даже не замечает". Слёзы подступили, но я не заплакала. Вместо этого почувствовала странную ясность: если ничего не изменится, я уйду. Навсегда.
На следующий день Тамара Ивановна позвонила сама. Её голос был сладким, как сироп, но с ядом внутри.
— Маргарита, ну что ты там сидишь? Сергей без тебя как без рук. Возвращайся, я борщ сварю, твой любимый.
— Мой любимый? — я не выдержала. — Вы десять лет критикуете мою готовку, а теперь вдруг борщ варите? Хватит притворяться!
— Ой, ну что ты, — она фыркнула. — Я просто помогаю. Ты же знаешь, я для вас стараюсь.
— Стараетесь? — гнев вырвался наружу. — Вы разрушаете нашу семью! Вы везде суёте нос, командуете, унижаете меня! А Сергей молчит, потому что боится вас обидеть! Я больше не буду терпеть!
— Ну и не терпи, — холодно сказала она. — Если ты такая нервная, может, тебе и не место в нашей семье.
Я бросила трубку, чувствуя, как слёзы текут по щекам. Это был разрыв — не громкий, не с криками, но окончательный. Я не вернусь в тот дом, где меня не ценят.
Вечером снова позвонил Сергей. Его голос дрожал.
— Мам сказала, вы поругались. Что произошло?
— То, что должно было произойти давно, — ответила я. — Я не вернусь, пока она там. Выбирай: или она уезжает, или я ухожу навсегда.
— Ты серьёзно? — он растерялся. — Мы же семья…
— Семья? — я горько рассмеялась. — Семья — это когда все равны. А у нас ты и мама — команда, а я — прислуга. Я устала.
Он молчал долго, потом тихо сказал:
— Я поговорю с ней. Но дай время.
— Времени было десять лет, — отрезала я. — Решай сам.
После этого разговора я почувствовала облегчение. Как будто сбросила тяжёлый рюкзак. Нина обняла меня, сказала: "Ты сильная, справишься". Я знала, что справлюсь. Даже если Сергей выберет мать, я не пропаду. У меня есть подруги, работа, жизнь, которую я могу построить заново.
Через неделю Сергей приехал на дачу. Один. С цветами и виноватым видом.
— Мама уехала к сестре, — сказал он. — Я сказал ей, что так больше нельзя. Прости, что раньше не понял.
Я посмотрела на него, почувствовала, как гнев уходит, оставляя место для чего-то нового.
— Я тоже прости, — сказала я. — Но если она вернётся, я уйду.
— Не вернётся, — пообещал он.
Мы обнялись, и я почувствовала, как внутри разливается тепло. Не любовь, как в молодости, но что-то похожее на свободу. Я наконец-то стала хозяйкой своей жизни. И это было лучшее, что могло случиться.