20 апреля (3 мая) 1917 года в Петрограде начались демонстрации с требованием отставки «министров-капиталистов».
Предоставим слово будущему белогвардейскому генералу Петру Врангелю. «Услышав первые выстрелы, я вышел на улицу. Толпа в панике бежала к Михайловской площади. Нахлестывая лошадей, скакали извозчики. Кучка грязных, оборванных фабричных в картузах и мягких шляпах, в большинстве с преступными, озверелыми лицами, вооруженные винтовками, с пением Интернационала двигалась посреди Невского. В публике кругом слышались негодующие разговоры. Ясно было, что в большинстве решительные меры правительства встретили бы только сочувствие».
Предпринять эти решительные действия предстояло командующему Петроградским военным округом генералу Лавру Корнилову. Генерал, не одержавший ни одной крупной победы, волею судьбы оказался вытолкнут на авансцену политики.
Идеальная характеристика
Будущий вождь Белого дела родился 18 августа 1870 года в сибирском городе Усть-Каменогорске в семье отставного хорунжего. Отец его был казаком, о матери же вообще ничего неизвестно.
Сидевший с Корниловым в одном лагере генерал Евгений Мартынов считал, что «в нем, несомненно, текла кровь сибирских инородцев, так как он отличался ярко выраженными чертами монгольского типа, делавшими его похожими на бурята».
Детские годы Корнилова связаны со станицами Каркаралинская и Зайсанская.
Знания, полученные в церковно-приходской школе, позволили ему, хотя и с трудом, поступить в Омский кадетский корпус, который он закончил первым на курсе.
Выданная там характеристика рисует идеальный образ: «Скромен, откровенен, правдив. Трудолюбив и постоянно с охотою помогает товарищам в занятиях. Серьезен. Послушен и строго исполнителен. К порядкам и правилам, установленным в заведении, относится с полным вниманием. К родным относится с любовью и часто пишет им письма. Со старшими почтителен и приветлив. Товарищами очень любим и оказывает на них доброе влияние. С прислугою обходителен».
Впрочем, при случае Корнилов показывал норов.
Получив в качестве лучшего выпускника право на выбор любого училища, Лавр выбрал Михайловское артиллерийское. Столкнувшись здесь с неким подобием дедовщины, он едва не устроил драку со старшекурсником. От исключения его спасло только заступничество начальника училища — полковника Чернявского.
История тем не менее не забылась, так что при выпуске Корнилов удостоился малой серебряной медали. Мог бы получить и большую, но все испортила оценка по поведению.
Еще одной неприятностью стало назначение в Туркестанскую артиллерийскую бригаду. Существовал только один способ вырваться из этого медвежьего угла — поступить в Академию Генерального штаба. Пришлось снова засесть за учебники, и в 1895 году этот рубеж был преодолен.
В Петербурге Корнилов женился на Таисии Марковиной — дочери статского советника. Вскоре на свет появились двое детей — дочь Наталья и сын Юрий.
Впрочем, личная жизнь Лавра Георгиевича протекала на заднем плане. На первом месте для него была служба.
Солдат и разведчик
В 1898 году Корнилов снова оказался в Туркестане. И хотя время было мирное, сумел отличиться.
Переодевшись туркменом, он пересек афганскую границу и произвел разведку крепости Дейдади. Попадись Лавр Георгиевич афганцам, они посадили бы его на кол. Но все кончилось благополучно.
В последующие пять лет Корнилов еще не раз выполнял миссии разведывательного характера в Персии, Северо-Западном Китае и Индии.
Следующим этапом стало участие в войне с Японией. В качестве начальника штаба 1-й стрелковой бригады Лавр Георгиевич сражался при Сандепу, под Мукденом и Телином.
В феврале 1905 года его соединение было окружено около местечка Вазые. Начштаба возглавил ночную контратаку и опрокинул превосходящие силы самураев. Три полка, вместе со всеми ранеными, благополучно вырвались из ловушки, а сам Корнилов получил орден Святого Георгия 4-го класса.
Помимо этого, в целом неудачная для России война принесла ему чин полковника и престижное назначение на должность военного атташе в Китае.
Биографы, склонные изображать Корнилова как простодушного и неискушенного в политике военного, несколько ошибаются. Во всяком случае, в мутной воде китайского императорского двора он барахтался с видимым удовольствием.
Однако в 1911 году его отозвали обратно в Россию на должность начальника Заамурского отряда пограничной стражи.
Выяснилось, что вверенные ему части снабжаются очень плохо, а выделенные казной деньги разворовывают подрядчики. Корнилов добился организации следствия, вступив в конфликт с самим министром финансов Коковцевым. В результате Лавра Георгиевича перевели во Владивосток, но с повышением — командиром дивизии.
«Не человек — стихия»
Первая мировая война не принесла Лавру Георгиевичу легкой славы.
В сентябре 1914 года в ночном бою у Лупковского перевала его 48-я пехотная дивизия захватывает 1 200 пленных и получает почетное наименование «Стальная».
Захваченный тогда же австрийский генерал Рафт сказал о Корнилове, что это «не человек — стихия»…
Зарвавшись в своем наступательном порыве, дивизия угодила в окружение, вырваться из которого удалось с большими потерями.
Непосредственный начальник Корнилова, командующий 8-й армией Брусилов, впоследствии утверждал, что его подчиненный игнорировал предостережения, поступавшие из штаба армии.
Сторонники Лавра Георгиевича, напротив, доказывают, что сам Брусилов проморгал готовящийся контрудар неприятеля и вовремя не подвел резервов.
Учитывая, что самый удачливый русский военачальник той войны — Алексей Брусилов — закончил жизнь инспектором кавалерии Красной армии, а Корнилов стал иконой Белого дела, из сферы военной теории эта дискуссия переместилась в сферу политическую.
Бесспорно, что, превосходя Лавра Георгиевича стратегическими талантами, Брусилов уступал ему как лидер. И сам это сознавал: «Странное дело. Генерал Корнилов свою дивизию никогда не жалел. Во всех боях, в которых она участвовала под его начальством, она имела ужасающие потери. А между тем офицеры и солдаты его любили и ему верили. Правда, он и себя не жалел. Лично был храбр и лез вперед очертя голову».
Привычка «лезть вперед очертя голову» была в Корнилове неискоренима. Так что в апреле 1915 года его дивизия снова попала в окружение в районе горы Хирова.
Как сообщалось в сводке германского Генштаба, «на предложение немецкого парламентера сдаться начальник дивизии ответил, что он не может этого сделать, сложил с себя командование и исчез со своим штабом в лесах. Вслед за этим 3 500 человек сдались корпусу Эммиха. После четырехдневного блуждания в Карпатах генерал Корнилов 12 мая со всем своим штабом также сдался одной австрийской воинской части».
Брусилов, разумеется, снова попытался взвалить вину на Корнилова. Однако командующий Юго-Западным фронтом Николай Иванов смотрел на события несколько по-иному и представил Лавра Георгиевича к ордену Святого Георгия 3-го класса.
Пешком из плена
Корнилов узнал эту новость не скоро. Пока же он находился в плену и готовился к побегу.
Дважды дело срывалось. Однако из расположенного в селении Кассек лагеря-госпиталя знакомые военнопленные дали знать, что у них имеются надежные документы. Чтобы перевестись туда, Лавр Георгиевич почти перестал есть, пересел на чифир и добился усиленного сердцебиения.
В Кассеке лечением генерала занялся фельдшер, чех по национальности, Франтишек Мрняк. Как и большинство чехов того времени, в душе он был панславистом, ненавидел Габсбургов и желал русским победы. А обещанные за спасение Корнилова 20 000 крон сделали его убеждения несокрушимыми.
Разыгрывая из себя тяжелобольного, Лавр Георгиевич почти не выходил из палаты. Пищу ему доставляли соучастники — денщик Цесарский и пленный русский доктор Гутковский.
Когда часовые привыкли к тому, что генерала не видно и не слышно, Корнилов и Мрняк воспользовались чужими документами и, переодевшись в австрийскую форму, свободно покинули территорию лагеря.
В одной из приграничных деревень фельдшер заглянул за едой в харчевню и наткнулся на жандармов. За сопротивление, оказанное при аресте, его приговорили к смерти.
Впрочем, смерть заменили каторгой. После падения Габсбургов Мрняк вышел на свободу и жил долго и счастливо…
Ну а Корнилов? Он видел, как, заломив руки, жандармы вытаскивают фельдшера из харчевни. Потому поспешил скрыться в лесу. А через несколько дней добрел до Дуная и вплавь перебрался на другой берег.
В Румынии Лавра Георгиевича ждало интернирование. Однако, на его счастье, страна как раз объявила войну Австрии…
В местечке Турну-Северин, представ вместе с другими бежавшими из плена солдатами перед русским атташе капитаном Ратмановым, он вышел из строя и хриплым, срывающимся голосом крикнул: «Я — генерал-лейтенант Лавр Корнилов!»
Революционный командующий
Осенью 1916 года о Корнилове писали все российские издания. Он был первым и единственным за всю войну генералом, сумевшим бежать из вражеского плена.
Но затем внимание публики переключилось на другие, более важные события. Что же касается Лавра Георгиевича, то он снова отправился на фронт — командовать 25-м корпусом.
И вот грянула Февральская революция. Временному правительству понадобился новый командующий Петроградским военным округом — авторитетный, лояльный, не скомпрометировавший себя близостью к трону.
Первой тогда прозвучала фамилия лихого кавалериста генерала Алексея Крымова. Но тот, оказавшись в столице и посмотрев на бесчинства местного гарнизона, устроил Временному правительству выволочку: «Как вам не стыдно! Вы все тут мямли, нюни распустили! Первая солдатская депутация, которая ко мне придет, — я ее нагайками встречу!»
В тогдашней нервной обстановке подобное заявление выглядело, мягко говоря, неадекватным. И тогда военный министр Гучков остановил свой выбор на Корнилове.
От Лавра Георгиевича ждали, что он сумеет подтянуть дисциплину и при этом не рассорится с Петросоветом, чья Военная секция занималась «демократизацией» гарнизона, да и армии в целом.
Вступив в должность, Корнилов первым делом посетил Александровский дворец и взял под арест императорское семейство.
«Нонче свобода!»
Поведение Корнилова в марте 1917 года дает почву для пересудов по поводу его политических убеждений.
Был он в глубине души монархистом или же ратовал за республику? С самого начала метил в диктаторы или захотел взвалить на себя этот крест позже, когда разочаровался в других политиках?
Во всяком случае, в качестве командующего округом он вел себя дипломатично и осторожно. Пытался взаимодействовать с созданными в частях солдатскими комитетами. Часто выступал на митингах. Приветствуя новую власть, заявлял, что надеется на победоносное завершение войны обновленной армией.
Однако армия и петроградский гарнизон разлагались такими темпами, что для кадрового военного это казалось нестерпимым. Будущий белогвардейский генерал Петр Краснов рассказывал, что на солдат не действовало никакое красноречие.
«Я собирал офицеров и полковые комитеты. Вел с ними горячие, страстные беседы, возбуждая в них прежнее полковое и войсковое самолюбие, напоминая о великом прошлом и требуя образумиться.
“Правильно! Правильно!” — раздавались голоса. Толпа как будто бы понимала и сознавала ошибки свои, хотела становиться на правильный путь. Но уходил я, раздавался чей-нибудь бесшабашный голос: “Товарищи! Это что же, генерал нас к старому режиму гнет? Под офицерскую значит, палку?” — и все шло прахом.
В голове все решили, что война кончена. “Какая нонче война? Нонче свобода!”»
Если такой была ситуация во фронтовых частях, то оставалось ждать от петроградского гарнизона? Тем более что в качестве оратора Лавр Георгиевич на порядок уступал Краснову.
Говорил отрывисто, резким, каким-то каркающим голосом. Враждебность аудитории быстро выводила его из себя. В такие минуты он не мог скрыть раздражения. В его словах начинали слышаться угрозы. В результате контакт с аудиторией оказывался потерян...
Вспоминается и еще один рассказ — тоже будущего белогвардейского генерала Деникина. В юности, командуя ротой, он решил сделать ставку на сознательность, действовать убеждением. В результате дисциплина начала падать. И падала до тех пор, пока не вмешался фельдфебель. Он выстроил роту и, показав свой пудовый кулак, пояснил: «Это вам не штабс-капитан Деникин». После чего дисциплина восстановилась.
Вот только в 1917 году такие рецепты уже не работали.
«Российский Бонапарт»
Поняв, что до слушателей его речи не доходят, Корнилов решил действовать более хитроумным способом. Он задумал отправить части петроградского гарнизона на фронт и заменить их более надежными фронтовыми соединениями.
Подобное предложение выглядело разумным и справедливым. Многие фронтовые дивизии действительно заслужили отдых, а размещенным в столице «героям революции» не мешало бы побывать в окопах.
Однако Петросовет заявил, что никогда этого не допустит. Мол, те, кто делали революцию, будут лучшими ее стражами.
Формально Петросовет вообще не должен был высказываться по этому вопросу. Но мнение столичных депутатов оказалось решающим.
Однако Корнилов не собирался отступать.
Теперь речь шла о создании так называемого Петроградского фронта. Планировалось, что в его состав, помимо столичного гарнизона, войдут войска, расположенные в Финляндии и Эстонии. Это были надежные части, и в экстремальной ситуации их можно было бы ввести в город.
К тому же, став командующим фронта, Лавр Георгиевич получил бы дополнительные полномочия, которые собирался использовать для подавления беспорядков...
Между тем именно в апреле—мае 1917 года произошел перелом в настроении тех, кого принято называть обывателями. Эйфория свободы сменилась тоской по сильной власти. О восстановлении монархии, правда, не говорилось. Общество, надругавшись над прежними идеалами, не было готово признать, что при царе-батюшке жилось не так уж плохо. И это — после стольких речей о свержении тирании и обновленной России.
Публика ожидала диктатора, «российского Бонапарта», и Лавр Георгиевич казался подходящей кандидатурой.
Журналист Владимир Завойко писал: «Его демократическое происхождение, его выдающиеся способности и гонение при прежнем режиме, наконец, чудесное бегство и спасение из плена — все вместе взятое как бы велением судьбы указывало в нем человека, предназначенного к спасению России».
Волнения, произошедшие 20 апреля в Петрограде, стали для Корнилова первым экзаменом.
Обманчивое успокоение
Демонстрации, организованные Петросоветом, привели к столкновениям между сторонниками и противниками Временного правительства.
Корнилов был настроен решительно и ночью приказал вывести верные Временному правительству части на Дворцовую площадь.
Петросовет, в свою очередь, постановил: подобные приказы должны приниматься к исполнению только в случаях, когда на них стоят подписи как минимум двух членов Исполкома.
Таким образом, командирам и войсковым комитетам предоставлялось решать самим, слушаться Корнилова или депутатов.
В результате количество вышедших на Дворцовую соединений оказалось достаточным, чтобы показать: Временное правительство способно защищаться.
Петросовет дал задний ход, а его председатель Чхеидзе заверил Лавра Георгиевича, что примет все меры «к успокоению города». Корнилов свой приказ отменил, и город действительно «успокоился».
26 апреля было опубликовано специальное сообщение Петросовета. В нем говорилось, что депутаты действуют в полном согласии с командованием округа. «В штаб округа, в согласии с генералом Корниловым, были посланы постоянные комиссары исполнительного комитета — в целях взаимодействия и контакта. Эти комиссары имеют целью согласовывать действия исполнительного комитета и генерала Корнилова в отношении регулирования политической и хозяйственной жизни воинских частей».
Незаконченный поединок
Поиграв мускулами, а затем демонстративно помирившись, ни одна из сторон не чувствовала себя проигравшей. Корнилов оказался первым за последние два месяца деятелем, который ухитрился демонстративно щелкнуть по носу зарвавшийся орган народной демократии. Но это был именно щелчок, а не нокаут.
Теперь стороны изучали друг друга и готовились к новой схватке.
Корнилов проталкивал идею Петроградского фронта и заменял ненадежных офицеров испытанными в боях ветеранами. Петросовет все его приказы саботировал и устраивал дискуссии в комитетах.
Лично для Лавра Георгиевича важнее было другое. Офицерство увидело в нем человека, способного восстановить в армии дисциплину.
К тому же правая пресса сделала из него национального героя, вспомнив все, в том числе и весьма спорные подвиги. От двух окружений и полного разгрома Стальной дивизии остались только героический и неравный бой с превосходящим по силе противником. И даже его имя-отчество — Лавр (лавровый венок) Георгиевич (аналогия с Георгием Победоносцем), казалось, обещало победу.
Наконец, у офицерства попросту не оказалось других лидеров.
Тогдашний главком Алексеев, сделавший кабинетную карьеру, был потрясен царившим в армии бардаком и подал в отставку.
Его преемник Брусилов выбрал другой путь и начал заигрывать с солдатскими комитетами.
Герой Кавказского фронта Юденич, твердый монархист, попал в опалу.
Известность Колчака пока еще не выходила за пределы Черноморского фронта.
В общем, благодаря проявленной во время апрельских событий решительности, именно Корнилов стал знаменем тех, кто мечтал о восстановлении порядка.
В его свите появился ординарец, а фактически пресс-секретарь — журналист и издатель Владимир Завойко. Имелись и собственные финансовые ресурсы, идущие из созданного крупными промышленниками и финансистами Республиканского центра.
В этой ситуации Корнилов подал в отставку с поста начальника округа и отправился на фронт — командовать 8-й армией и добывать столь ему необходимые полководческие лавры.
Пьеса под названием «Сотворение героя» близилась к кульминации.
Парадоксально, но в удалении Корнилова из столицы оказались заинтересованы и его сторонники, и противники.
Первые побаивались слишком активного командующего. Вторые рассчитывали, что готовящееся на Юго-Западном фронте наступление оживит боевой дух войска и принесет Корнилову славу выдающегося полководца. Ему даже подыгрывали, поставив перед 8-й армией самые легкие и почетные задачи.
Так заурядный военачальник на глазах превращался в избранника судьбы, вождя, от которого ждали чуда. Но станет ли это чудо реальностью, зависело не только от Корнилова.
Дмитрий Митюрин, историк, журналист
Санкт-Петербург