До того лета жизнь Кати была как слепленные наспех горшки, функциональные, но без души.
Город пылился в окне ее маленькой комнаты в общаге, учеба на экономиста давила грузом надо, а сердце… сердце давно перестало петь. Оно тихо ныло, как старые трубы, чувствуя себя не в своей тарелке среди цифр, графиков и тревожных мыслей о будущем.
Было ощущение, что она потеряла что-то важное , саму себя, может быть? Детскую веру в чудеса, в то, что мир может быть мягким и добрым.
Спасибо тете Люде, которая, глядя на ее потухший взгляд в мае, просто сказала.
Поедешь в Крым. К подруге моей юности, Марьяне. У нее домик у моря, да мастерская керамики. Поможешь по хозяйству, воздухом подышишь. А то скиснешь тут совсем.
Крым встретил Катю оглушительным светом и терпким запахом полыни, смешанным с соленым дыханием моря.
Домик Марьяны был стареньким, беленым, утопающим в буйстве роз и винограда. А сама Марьяна… Катя ожидала увидеть бабушку. Вместо этого навстречу вышла женщина с седыми, заплетенными в толстую косу волосами, в просторном платье, выцветшем от солнца, и глазами – глубокими, темными, как море перед грозой, но бесконечно спокойными и теплыми.
Приехала, Катюша? Заждалась! – голос у Марьяны был низкий, грудной, как шум прибоя в раковине. И в нем не было ни капли наигранности или жалости, только искренняя радость.
Первые дни Катя металась, пытаясь помогать по хозяйству с привычной городской суетливостью.
Марьяна же жила в другом ритме ритме приливов, восходов и неторопливой работы руками. Она не заставляла, не торопила. Просто делала свое дело, месила глину в прохладном полумраке сарайчика-мастерской, поливала огород, варила на старой плите варенье из инжира.
И Катя, глядя на нее, начала замедляться. Дышать глубже. Слушать тишину, наполненную стрекотом цикад, шелестом листьев и далеким плеском волн.
Она созревала, как крымский персик на солнце. Сначала это были вечера на веранде. Марьяна молча лепила что-то удивительно живое из бесформенного кома глины, а Катя читала вслух старые книги Чехова, Куприна.
Потом Марьяна стала показывать ей простые движения, как смочить глину, как почувствовать ее податливость, как центровать ком на гончарном круге который жужжал, как задумчивый шмель.
Катя боялась прикоснуться. Казалось, ее неуклюжие пальцы только испортят эту совершенную податливость.
Но Марьяна просто взяла ее руки в свои сильные, шершавые, знающие и положила поверх холодной, влажной массы.
Не бойся, Катюша. Глина она живая. Она все помнит. Помнит руки, которые ее добыли, помнит солнце и ветер. Она просто ждет, чтобы ее услышали. Как и ты.
И что-то щелкнуло внутри. Не страх, а… любопытство? Жажда? Под теплыми, уверенными руками Марьяны ее собственные пальцы начали чувствовать.
Чувствовать сопротивление и податливость, влагу и форму. Первая чашка вышла кривой, смешной. Марьяна рассмеялась не над ней, а вместе с ней, радостно и громко. Первая! Воскликнула она. Она самая честная! Видишь, какой характер?
Катя забывала о времени. О тревогах. О душащей неопределенности будущего.
Весь мир сузился до круга вращающейся глины, до ощущения прохлады под пальцами, до сосредоточенного дыхания.
Она лепила горшки, миски, смешных зверушек. И с каждым куском глины, с каждым ошибочным движением, исправленным терпеливым наставлением Марьяны с нее будто спадала старая, тесная кожа.
Марьяна не учила ее жизни нравоучениями. Она просто жила. Жила в гармонии с землей, морем, своим ремеслом. Она рассказывала истории о море, о штормах, о потерях и находках, о том, как глина спасла ее в самые темные времена.
Жизнь, Катюша, она как глина, сказала она однажды, глядя на закат, окрашивающий небо в персиковые тона. Иногда ее мнет и бросает.
Но всегда можно взять новый ком, смочить слезами или потом, и вылепить что-то новое. Главное не бояться испачкать руки.
К концу лета Катя была неузнаваема. Не только внешне загорелая, с легкими веснушками на носу, с сильными руками.
Внутри горел огонек. Огонек уверенности, тихой радости и понимания. Она поняла, что счастье не в идеальной карьере, которую выбрали за нее, а в моменте.
В шершавости глины под пальцами. В запахе моря и полыни. В терпком вкусе чая с чабрецом на веранде. В тихом мудром присутствии Марьяны, которая стала не просто наставницей, а самым настоящим другом, маяком в ее личном море сомнений.
Последним вечером они обжигали в маленькой печи Катины работы. Среди них был маленький глиняный колокольчик подарок для лучшей подруги из общаги, которая всегда верила в нее.
Марьяна молча обняла Катю. Помни, внученька, она впервые так назвала её, глина всегда помнит форму руки. И твоя жизнь теперь в твоих руках. Лепи ее смело.
Возвращение в город было другим. Тот же шум, та же учеба. Но Катя была иной. Она несла в себе тишину крымских холмов, тепло солнца и крепкие объятия Марьяны.
Она записалась в вечернюю студию керамики. Ее кривые, но удивительно душевные чашки и миски начали появляться в комнате, а потом и у друзей.
Она не бросила учебу сразу, но перестала бояться. Она знала, что у нее есть дар дарить тепло через то, что создают ее руки. И это знание было тверже любого диплома.
Прошло время. Катя открыла свою маленькую мастерскую-магазинчик. Назвала ее «Письма от Марьяны». На полках стояли ее работы простые, теплые, с историей. А на самом видном месте та самая первая, кривая чашка. И фотография, две женщины одна юная, с еще неуверенной, но уже светящейся улыбкой, и другая седая, мудрая, с бездонными глазами цвета моря.
Они сидят в мастерской, руки их испачканы глиной, а на лицах абсолютное, тихое счастье от сотворенного вместе чуда.
То крымское лето не просто изменило жизнь Кати. Оно вернуло ее себе. Оно подарило ей счастливую встречу не с принцем, а с самой сутью жизни, с ее простыми, вечными радостями, воплощенными в мудрой женщине по имени Марьяна и в податливой, живой глине.
И теперь Катя знала, счастье, когда твои руки творят то, о чем поет твое сердце.
#рассказ #рассказы