Что происходит, когда здравый смысл — та самая интуитивная, неписаная уверенность в том, что мир устроен логично, предсказуемо и понятно — перестаёт работать? Что, если он не просто теряется под давлением внешних обстоятельств, а сам себя отторгает , как конечность, поражённую некой внутренней болезнью? Это состояние — «самоампутация здравого смысла» — не метафора хаоса, а описание закономерного, хотя и болезненного процесса , при котором рациональность не исчезает, а трансформируется, уходя в гиперрефлексию, в логику, построенную на разрушенных основаниях.
Ведь и наука тоже проходит через своего рода самоампутацию здравого смысла , хотя и в более продуктивной, даже необходимой форме. Это не патология, а закон развития знания . На первый взгляд, наука кажется воплощением здравого смысла: логика, эксперимент, рациональность. Но на деле её история — это череда революций, в которых старый «здравый смысл» сознательно отсекается , чтобы освободить место для нового, более глубокого понимания реальности.
Наука как систематическая самоампутация
В повседневной жизни здравый смысл говорит: «Солнце встаёт на востоке». Это очевидно. Но наука однажды сказала: «Нет, Солнце не встаёт — Земля вращается». Это противоречило интуиции, зрительному восприятию, тысячелетним традициям. Тем не менее, Коперник, Галилей и Ньютон ампутировали этот базовый сенсорный опыт ради более точной модели. Это была не просто ошибка, которую исправили, — это был разрыв с естественной самоочевидностью . Мир перестал быть таким, каким кажется, и стал таким, каким его можно рассчитать.
То же самое произошло с Эйнштейном. Здравый смысл утверждает: время течёт одинаково для всех. Но теория относительности показала: время замедляется при высоких скоростях . Это нелепо с точки зрения интуиции. И всё же это — истина, подтверждённая экспериментами. Квантовая механика пошла ещё дальше: частица может быть в двух местах одновременно, состояние определяется только при измерении, причины и следствия теряют классическую однозначность. Нобелевский лауреат Ричард Фейнман однажды сказал:
«Если вы думаете, что понимаете квантовую механику, значит, вы её не поняли»
Это — апогей самоампутации здравого смысла: наука признаёт, что реальность не обязана быть понятной интуитивно.
Акт разрушения как условие роста
Наука не просто накапливает знания — она периодически их разрушает . Томас Кун в своей работе «Структура научных революций» показал, что научный прогресс идёт не плавно, а скачками. Старая парадигма (например, ньютоновская механика) работает, пока не накапливаются аномалии (например, поведение света или движение Меркурия). Тогда наступает кризис, и рождается новая парадигма, которая не просто дополняет старую, а переворачивает её с ног на голову .
В этом смысле наука — это институционализированная форма самоампутации . Она не просто допускает, что здравый смысл может ошибаться, — она обязывает его ошибаться. Учёный должен быть готов отказаться от того, что кажется очевидным, если данные указывают на иное. Это не иррациональность — это сверхрациональность, где разум подчиняется не интуиции, а структуре доказательства.
Кто ампутирует? Актёр разума
Интересно, что в науке этот процесс — не стихийный, а акторский . Это не просто «случилось». Это кто-то — Коперник, Дарвин, Эйнштейн, Кюри — сознательно решает отрезать привычное понимание мира, чтобы увидеть дальше. Как и в случае с психотиком, который строит новую логику на разрушенных основаниях, или с политиком, который игнорирует общественное мнение ради «большего видения», учёный тоже становится архитектором альтернативной реальности.
Но ключевое отличие — в обратной связи . В науке самоампутация контролируется: гипотеза проверяется, эксперимент повторяется, сообщество критикует. Если новая модель не работает, её отвергают. В психозе или политике такой механизм часто отсутствует — логика замыкается на себя. В науке же ампутация — временная мера , чтобы пришить протез, который работает лучше.
Наука как надежда
В этом смысле наука — не просто пример «самоампутации здравого смысла», а его наиболее зрелая форма . Это не бегство от реальности, а болезненный, но добровольный шаг к более глубокой реальности . Она показывает, что разум может сам себя перепрограммировать, не теряя при этом связи с действительностью — напротив, укрепляя её.
Так что да — наука тоже «самоампутирует» здравый смысл. Но делает это не потому, что он больше не хочет жить, а потому, что хочет жить по-новому. Это не деменция, а возрождение разума — через разрушение того, что уже не служит истине.
Наука — это хирург, который каждый раз, когда здравый смысл начинает мешать, берёт скальпель и, не колеблясь, отсекает то, что кажется очевидным, ради возможности увидеть то, что реально.
Психиатрия
В психиатрии этот процесс наиболее ярко проявляется при шизофрении. Хайнц Бланкенбург в 1971 году ввёл понятие «естественной самоочевидности» — неосознанной уверенности в реальности собственного тела, в достоверности восприятия, в том, что мир существует независимо от нас. Эта уверенность — фон, на котором разворачивается вся повседневная жизнь. Её утрата, характерная для шизофрении, не ведёт к когнитивному коллапсу, а запускает гиперрефлексию: пациент больше не живёт в мире, он анализирует его.
«В моём случае всё — предмет мысли»
, — говорит один из пациентов.
«Я изучаю людей. Мне интересно понять, как они устроены внутри»,
— добавляет другой. Это не иррациональность, а гиперрациональность — попытка восстановить утраченную целостность через логику.
Феномен, описанный Бланкенбургом, перекликается с поздними работами Людвига Витгенштейна, особенно с «О достоверности». Там философ утверждает, что всё знание опирается на фундаментальные убеждения — непоколебимые допущения вроде «Земля существует уже много лет». Они не доказываются, они предшествуют доказательству. Когда эти убеждения рушатся, как при психотических расстройствах, человек вынужден строить новую логическую систему, опираясь на искажённые основания. Бред, таким образом, — не сумасшествие, а логически стройная конструкция, построенная на разрушенной онтологии - экзистенциальном кризисе.
Пример: пациентка, убившая своего ребёнка, рассуждала: «Когда мы умираем, наши души судят. Мой ребёнок не совершал поступков. Следовательно, у него не было души. Следовательно, не имело значения, что я его убила». Цепочка безупречна. Проблема явно не в логике, а в постулатах.
Но в чём именно проблема и есть ли она - крайне спорный вопрос. Граница между «нормой» и «патологией», между «верой» и «бредом», между «здравым смыслом» и «иррациональностью» — неустойчива, условна и социально нагружена. Главное отличие - в изоляции больного - он сам придумал свой мир и никто не хочет туда идти, а он или не хочет никого пускать или сам не хочет выйти из него, какие бы логичные аргументы уже ни приводились. Верующие собираются в церквях, учат одни и те же книги - общаются. Без социума они бы тоже были опасны для себя или других. Вера, вплетённая в жизнь, не требует постоянного доказательства. Она живёт в практике: в молитве, в ритуале, в общении, в страдании, в благодарности.
А бред — живёт в логической замкнутости . Он не ведёт к общению, а от него отгораживается. Учёные, высказывая нелепые гипотезы, в конце концов путём диалогов формируют консенсус - гипотеза может быть абсолютно контринтуитивной, как теория относительности, но в итоге станет главной теорией или же будет отвергнута. Бред — не может ни с кем вести диалоги. Он не выносит сомнения, потому что построен на вакууме — на утрате связи с миром.
Когда же за естественную самоочевидность принимается непопулярное убеждение или то, которое требует изоляции/отличия от других или то, которое не просто говорит что-то о мире, а требует конкретного поступка - то нет пройденного пути до мысли. Есть моментальное откровение, которое не требует подготовки, не допускает сомнения, не нуждается в подтверждении. Это не вера — это логический скачок в вакуум. Однако это не когнитивный дефект — это самоампутация базового чувства реальности, и последующая попытка компенсировать его через чрезмерный анализ. Морис Манковски назвал это состояние «болезненным рационализмом» — разум, который, потеряв связь с телом и эмоциями, отступает в царство чистой метарефлексии. Когда мораль заменяется логикой, и это не вызывает страдания — это симптом психопата.
Ирония в том, что в таких состояниях разум может работать лучше, чем у «нормальных». Исследования показывают, что пациенты с шизофренией реже подвержены когнитивным искажениям, например, ошибке конъюнкции в вероятностных суждениях. Они строже следуют правилам логики, особенно когда здравый смысл противоречит формальной рациональности. Депрессивные пациенты, в свою очередь, демонстрируют «реалистичное пессимистическое восприятие» — их оценка своих возможностей ближе к объективной, чем у нейротипичных людей. Получается, что иррациональность — не признак болезни, а норма. Более 40% людей верят в ясновидение, 37% — в призраков. Здравый смысл оказывается не стабильным ориентиром, а набором противоречивых поговорок: «Победителей не судят» и «На чужой каравай рот не открывай»; «Бережёного бог бережёт» и «Кто не рискует, тот не пьёт шампанского». Он не объединяет, а выбирается по ситуации.
Именно эта противоречивость делает здравый смысл идеальным оружием в политике. Фраза «Это просто здравый смысл» — не призыв к размышлению, а риторический приём, призванный закрыть дискуссию, дискредитировать экспертизу и представить свою позицию как неоспоримую. Но что если политики сами подвергаются процессу «самоампутации» — не физической, а когнитивной?
Когда убеждения выше рациональности в политике
Рассмотрим три случая из британской политики.
В 2004 году правительство Тони Блэра разрешило гражданам стран Восточной Европы свободно работать в Великобритании, ожидая потока в 13 тысяч человек в год. Реальность превзошла прогноз более чем в 20 раз. Несмотря на растущую обеспокоенность избирателей, власти проигнорировали сигналы.
В 2010 году Либерал-демократы, подписавшие предвыборное обязательство не повышать студенческие сборы, поддержали их троекратное увеличение, полагая, что «всё рассеется». Поддержка партии среди студентов упала с 45% до 15%.
В 2012 году реформа NHS была проведена вопреки мнению врачей и общественного мнения, с обещанием не проводить «бесполезные реорганизации». Рейтинг доверия к консерваторам в вопросах здравоохранения рухнул.
Общее во всех случаях — не отсутствие данных, а их активное игнорирование. Политики не действовали хаотично, они исходили из убеждений, которые защищали, даже ценой электоральных потерь. Это не внешнее давление, а мотивированное мышление — когнитивный механизм, при котором человек отвергает диссонансную информацию, чтобы сохранить внутреннюю когерентность. Как и у пациента с бредом, логика здесь не сломана — она направлена на защиту устоявшей системы убеждений.
Таким образом, «самоампутация здравого смысла» — это не болезнь разума, а его перестройка под давлением утраты базовой уверенности. В психиатрии — это утрата «естественной самоочевидности». В политике — потеря связи с общественным сознанием, переосмысление избирателя как объекта, а не субъекта. В обоих случаях разум не умирает — он перепрограммируется. Он становится гиперрациональным, но оторванным от реальности, логически стройным, но построенным на ложных основаниях.
Этот процесс можно назвать акторским решением сознания. Здравый смысл не просто теряется — он добровольно отключается, как часть стратегии выживания в мире, который перестал быть понятным. Возможно, это форма защиты. Возможно, это путь к новому порядку. А может, это — деменция разума, когда он, не желая больше жить в старом мире, выбирает логику без оснований.
В конечном счёте, как замечает Кристофер Фрить,
не разум пациента может быть «не в порядке» — это наш собственный разум отказывается понять логику другого
Мы называем «иррациональным» то, что просто не вписывается в нашу картину мира. Но что, если иррациональность — это не отклонение, а альтернативная рациональность, возникшая после самоампутации старого здравого смысла?
Тогда «самоампутация» — не трагедия, а трансформация. И главный вопрос уже не в том, как вернуть утраченное, а в том, что строится на его месте.
Коллективная самоампутация здравого смысла
Коллективные формы самоампутации здравого смысла — одна из самых важных тем в эпоху цифровой трансформации, постправды и искусственного интеллекта. Мы уже видим, как индивидуальные когнитивные сдвиги (утрата естественной самоочевидности, гиперрефлексия, бред как логическая система) масштабируются до уровня культуры, медиа, политики, технологий . Это уже не просто "люди ошибаются" — это систематическое отключение от базовых онтологических предпосылок : что реально, что настоящее, кто я, что значит быть человеком.
При коллективной самоампутации здравого смысла - большая часть общества сознательно или бессознательно отказывается от интуитивных оснований реальности, не потому что их опровергли, а потому что новые системы значений, технологий или нарративов делают их неудобными, устаревшими или неприбыльными.
Это не психоз. Это не логическая ошибка. Это культурный сдвиг, при котором:
- Реальное и виртуальное перестают различаться,
- Факты уступают место нарративам,
- Идентичность становится проектом, а не данностью,
- Эмпатия заменяется симуляцией.
Популярность и рост фильмов о симулякрах (Матрица, Ванильное небо, 13 этаж, Исходный код и т.д.) — не просто отражение, а одновременно и симптом и ускоритель этого процесса. Они не просто развлекают. Они подготавливают сознание к принятию новых онтологий - форм бытия. Это не шутка. Это онтологический сдвиг — и он коллективный. Научившись создавать собственные общие миры - компьютерные игры, VR, большинству скоро не нужна будет реальность без прикрас.
Если симуляция работает лучше , чем реальность — зачем реальность?
Нарративы становится важнее фактов: история может быть вымышленной, но если она работает , её не проверяют — её распространяют. Здесь здравый смысл — «я верю, потому что вижу» — ампутируется. Теперь: «я вижу, потому что хочу верить» .
Болезнь общества можно увидеть по тому, сколько людей в нём считают больными
Сегодня мы наблюдаем коллективные формы бреда :
- Конспирологические миры : Плоская Земля, «вакцины — это чипы», «все знаменитости — рептилоиды». Эти идеи логически замкнуты , не подвергаются сомнению, требуют веры в «просветление».
Всё это — не сумасшествие отдельных людей, а культурные формы компенсации утраты смысла.
И да — войны, идеологии, фанатизм — это тоже формы такой ампутации.
Но тогда это коллективная патология, а не индивидуальная.
И она, возможно, ещё страшнее, потому что маскируется под здравый смысл.
Мы живём в эпоху, когда самоампутация здравого смысла — не патология, а норма. И в этом — главная опасность. Потому что когда ампутация происходит с музыкой, светом и лайками, никто не замечает, что нога уже отрезана.
Возможно, здравый смысл не нужно восстанавливать .
Он, как и телеграф или пароход, устарел.
Но тогда нужно создать что-то новое — онтологическую этику,
которая отвечает на вопросы:
- Что значит «быть реальным» в мире симулякров?
- Что значит «быть собой», если «я» можно скопировать?
- Что значит «жизнь», если она может быть сымитирована?
Пока мы не ответим на эти вопросы, самоампутация будет продолжаться — не как трагедия, а как повседневность.
[Сгенерировано Qwen]