Найти в Дзене
Белка в колесе

Кража века в деревне: украли иконы... и курицу-свидетеля! Финал вас ШОКИРУЕТ

Ну, сидим мы с дедом Архипом на завалинке, чай душистый попиваем. Тихо у нас в Заречье, птички поют, трава пахнет... Красота! Только покоя этому не было суждено. Нагрянули, понимаешь, "дачники". Мужики такие, глаза бегающие, в новенькой "Ниве" цвета хаки, что сразу настораживает. Говорят, дом напротив, пустующий (хозяин в город свалил давно), купить хотят. "Для души", мол. Дед мой, Архип Лукич, человек опытный, только бровью повел: "Гм, дачники... В майках камуфляжных. Интересно, какие у них огурцы расти будут?" Я посмеялся, конечно. А на утро – беда! Пропала наша Марфа! Не просто курица, понимаешь? Звезда деревни! Несушка – золото, каждое яйцо – событие. И характер! Ходила важно, гребла лапами, как министр на субботнике. Дед чуть не плачет: "Егорка, Марфушка-то пропала! Кто ж меня теперь свеженьким яичком баловать будет?" Искали всем двором – нету. Как сквозь землю провалилась. Тут бабка Нюра, наша соседка-ведунья (ну, она так себя считает, а мы не спорим, пироги у нее отменные), под

Ну, сидим мы с дедом Архипом на завалинке, чай душистый попиваем. Тихо у нас в Заречье, птички поют, трава пахнет... Красота! Только покоя этому не было суждено. Нагрянули, понимаешь, "дачники". Мужики такие, глаза бегающие, в новенькой "Ниве" цвета хаки, что сразу настораживает. Говорят, дом напротив, пустующий (хозяин в город свалил давно), купить хотят. "Для души", мол. Дед мой, Архип Лукич, человек опытный, только бровью повел: "Гм, дачники... В майках камуфляжных. Интересно, какие у них огурцы расти будут?" Я посмеялся, конечно.

А на утро – беда! Пропала наша Марфа! Не просто курица, понимаешь? Звезда деревни! Несушка – золото, каждое яйцо – событие. И характер! Ходила важно, гребла лапами, как министр на субботнике. Дед чуть не плачет: "Егорка, Марфушка-то пропала! Кто ж меня теперь свеженьким яичком баловать будет?" Искали всем двором – нету. Как сквозь землю провалилась.

Тут бабка Нюра, наша соседка-ведунья (ну, она так себя считает, а мы не спорим, пироги у нее отменные), подходит, таинственно так: "Егор, парень, дело-то темное пахнет. Видела я вчера, как те твои дачники у старого дома что-то рыли, возле фундамента. И земля у них в багажнике... не простая. Черная, тяжелая". Глаза у нее хитрые: "А курица твоя... она свидетельница! Чует недоброе птичье сердце. Ее убрали!"

Дед махнул рукой: "Бабка, не морочь голову! Куда курице против таких мужиков?" Но я задумался. И пошел к ихнему новенькому забору глянуть. И точно! Возле калитки – следы. Не наши, деревенские (у нас или кирзачи, или босые ноги), а какие-то городские, кроссовочные. И земля там... черная, как баба Нюра и говорила. Липкая, не наша, супесчаная.

Вечером я деду говорю: "Спи спокойно, я караул у Марфы постою". Сам умостился в кустах смородины возле ихнего участка. Комары, стервецы, искусали всего. Но я терпел. Как часовой! И дождался. Часа в два ночи – шорох, скрип калитки. Выползают мои "дачники", тащат здоровенный мешок. И мешок-то... дергается! И из него доносится знакомое: "Ко-ко-ко? Ко-ко-ко-ко-ко-ко-КОХ!" – это ж Марфа, родная! Заголосила, бедолага, на всю округу.

Я чуть не засмеялся, честное слово. Представляю: воры, черные копатели (это потом уже выяснилось), а их сдает курица! Без свидетелей не обошлось! Рванул я к забору, тихо так. А они мешок в "Ниву" пихают. Один другого толкает: "Да заткни ты ее, чего орет?!" Тот мешок развязывает, сует руку... И тут ветерок подул, полог мешка откинул. И я вижу – не только Марфа там! Из-под ее перьев что-то блестит. Старинное! Лики святые... Иконы! Да не простые, а явно старинные, в окладах. Дед как-то говорил, что в старом доме у прежних хозяев иконостас был богатый, потом куда-то делся...

"Ага!" – вырвалось у меня громче, чем хотелось. Они как обернулись! Глаза, как у волков в свете фар. "Ты чё тут, сопляк?!" – один рычит и ко мне шаг делает. А я... честно? Дух перехватило. Мужики здоровенные.

Но Марфа не подвела! Видимо, руку в мешок сунули – она клюнула вора что есть мочи. Тот взвыл: "А-а-а, тварь!" – и выронил мешок. Марфа вывалилась, перья летят, кричит благим матом: "Ко-ко-ко-ко-КОХ!" (Это у нее такой боевой клич). Поднялся шум на весь поселок!

И тут – музыка моей души! Загорелись огни в окнах. Залаяли собаки. И первым, в чем мать родила (ну, почти – в трусах и сапогах), вылетел наш председатель колхоза, дядя Миша, с охотничьим ружьем (холощеным, но вид грозный). За ним – полдеревни, кто с вилами, кто с лопатой, баба Нюра с кочергой бежит! Окружили "дачников" и ихнюю "Ниву" враз. Те даже пикнуть не успели.

Дед Архип пришел, весь трясется. Ему мешок вскрыли. Он глянул на иконы – прослезился: "Батюшки... Бабушкины... Думал, навсегда пропали!" А потом увидел Марфу, которая, гордая, отряхивалась посреди дороги, будто только не в мешке сидела. Дед к ней, обнимает, гладит: "Марфушка, свидетельница ты наша ненаглядная! Героиня!" А она ему: "Ко-ко!" – типа, "Я ж говорила!"

Оказалось, ребята эти были "черными копателями". Старый дом присмотрели, знали, что там ценности могут быть. Иконы нашли, а Марфа, видимо, ночью к ним на "раскопки" набрела. Увидела что-то блестящее (она у нас любопытная) и закудахтала. Вот они ее и прихватили, чтоб не выдала. Да только куда ж Марфе против деревенской солидарности?

Правда восторжествовала. Воров сдали ментам. Иконы вернули (теперь они у нас в церкви). А Марфа? Марфа живет, яйца несет, героиней деревни ходит. Дед ее теперь пуще зеницы ока бережет. А на тех дачников, если кто в камуфляже появится, у нас теперь собаки без команды лают. Бабка Нюра говорит, что она "темные силы" отвадила. Ну, мы ей верим. Пирожки-то у нее действительно отменные. Вот такая история. Бывает же!