В небе появились вертолеты и мы двинулись в ущелье . Впереди танк, за ним 36 БМП с пехотой на борту. Слева от колонны не глубокая речушка, за ней до подножья склонов гор поросших елью, пшеничное поле. Пшеница еще зеленая.
Сейчас 26 или 27 марта, точно не помню. С утра узнали, что вышел приказ о демобилизации. Я уже дембель, но домой попаду только через два с половиной месяца. Мы уже несколько раз зачищали ущелья и уже поняли психологию душманов и их тактические приемы. Даже знаем, что через пять минут подорвется на мине наш танк и образует пробку на дороге на несколько часов, дальше пойдем пешком.
Слышим впереди взрыв и колонна встает. Одновременно со склона, что за пшеничным полем, по нам открывается огонь. В основном одиночными. Рядом с головой засвистели пули. Мы спрыгиваем с брони и двигаемся рассыпным строем к склону, откуда ведется огонь. Психология момента такая, если мы не пойдем к ним, они придут к нам и не дожидаясь, когда мы остынем, начнут снимать с нас сапоги.
Переходим пшеничное поле, и оказываемся в мертвой зоне, а может душманы сместились вверх по ущелью, поэтому перестали вести огонь.
За пшеничным полем, узкая грунтовая дорога. Поперек дороги лежит сноп кукурузной соломы, явно не случайно. Бойцам говорю, чтобы не трогали, возможно заминированно. Аккуратно перешагиваю через него и тут же у моих ног поднимается фонтанчик земли поднятый пулей хорошего калибра. Я машинально шарахнулся назад и упал споткнувшись о кукурузный сноп .
Правей дороги, по середине пшеничного поля, метров четыреста от меня, группа глинобитных домов. Оттуда ведётся огонь.
Начинаем двигаться к этой группе домов по пшеничному полю короткими перебежками. (команд никто ни каких не подает, все действуют на рефлексах, если отстанешь от основных сил, шансы вернутся домой стремительно уменьшаются.)
Делаю очередную перебежку и падаю. В то же мгновение бегущий за мной боец вскрикнув упал и продолжал стонать издавая звук ой..., ой..., ой... По голосу узнал, Айдогдыев, звать как не помню. Пока я размышлял вернутся мне к нему или нет. Слышу по голосу, к нему подполз Олег Пак (сейчас живет в Керчи) и пытается оказать помощь. Айдогдыев поймал пулю предназначавшуюся мне и умер там же на пшеничном поле.
Я вскочил и побежал вперед. В двадцати шагах было одиночное дерево. Я добежал до него и прислонился к нему спиной, затем резко сел на землю. В том месте, где секунду назад была моя голова, пролетает пуля того же стрелка, и влетает в дерево.
Еще пару перебежек и я уже в тени дувала и перехожу на шаг. Следом подтягивается вся рота. Все перевернув, обыскали все дома. Никого не нашли, ни людей, ни животных.
Двигаемся по долине дальше. Через каждый километр кишлаки, перед ними перестрелки, а в кишлаках никого нет. К обеду у нас уже несколько раненых, а прошли только десять километров.
Долина сильно сузилась, и впереди по курсу был большой (относительно) кишлак, зажатый с двух сторон скалами.
Не доходя двести метров до кишлака, росло тутовое дерево с раскидистой кроной. Вся рота расположилась на привал, в тени этого дерева.
Во мне адреналин еще не кончился, и я пошёл в кишлак проверить есть ли там душманы. Проверяю дом за домом. Иногда заходя в темное помещение даю в лево, вправо по короткой очереди. В отличие от предыдущих кишлаков, где вообще никого не было, здесь были куры. Они бегали туда сюда и я отшугивал их короткими очередями ,чтоб не путались под ногами. Дошел до середины кишлака, где находились их дуканы, все закрыто на замки . И тут слышу голос старшины, кричит, зовет меня. Пошёл ему навстречу. Старшина говорит, что рота дальше не пойдет, пошли назад. Для роты пока приказ стоять на месте, ждать дальнейших распоряжений.
На склоне горы, в метров 300 от нас, отдельно стоявшая усадьба. Предлагаю старшине, пройтись проверить ее. С нами пошёл еще один боец Дроздов. Поднялись к усадьбе, Дроздов уже вошёл в дом, а старшина шел на три метра позади меня. Вхожу в дверной проем, тут же слышу звук залпа неуправляемых снарядов, и непрерывный гул четырехствольного пулемета вертолёта ми - 24 (крокодил).
Сначала смотрю в потолок, нет ли дыр, дыр не было, но и из видимости пропал старшина. Я поворачиваюсь назад, стоит пыль, ничего не видно. Пыль оседает и сначала показывается поднятая рука, а затем и сам старшина. Я подбегаю к нему и тут второй вертолет заходит на атаку. У меня была дымовая шашка с оранжевым дымом, активировал ее. Увидев дым, второй вертолёт не стал атаковать.
У старшины два ранения в ногу, а у нас на троих ни одного жгута ни одного перевязочного пакета, все израсходовали на предыдущих раненых. Мы не перешли еще на летнюю форму и носили под х.б. белое белье. Я снимаю гимнастерку, снимаю рубаху ,чтобы порвать ее на бинты, тут же первый вертолет заходит на нас. Я начинаю махать рубахой над головой, стоя с голым торсом. Вертолёты ушли. Разрезаю штыкножом голенище сапога и штанину, голень пробита насквозь и в выходном отверстии торчит стальной сердечник от пули калибра 12,7 мм. Пальцами вытащил сердечник из ноги, наложил повязку импровизированным бинтом и вколол ему еще один Промедол (обезболивающее).
Только закончив перевязку, к нам поднимается рота, оказывать помощь. Практически сразу, по радио связи приходит ротному приказ, занять этот кишлак. Кишлак мне был уже не интересен и я взялся нести старшину к колонне бронетехники, которая была километров в пяти от нас.
Взял старшину на спину и пошел. Дроздов нес наши автоматы. Чтобы не привлекать внимание противника, шли по склону горы через лес. Через километр, Драздов напросился подменить меня, я отказывался. Старшина весил как и я, килограмм восемьдесят, а Дроздов килограмм на двадцать легче. Потом всё-таки дал ему попробовать, но через три метра Дроздов упал. Пришлось опять нести мне. Увидев колонну, начали спускаться вниз. Когда переходили через речку, навстречу нам побежали четыре человека из колонны, переняли у меня эстафету. Не успели подняться к колонне, как в пойме реки приземлился вертолёт, вызванный для эвакуации раненого.
Через пол часа, саперы закончили разбирать завал, колонна тронулась. Позже остановилась, не доходя примерно километра до того кишлака. Начинались уже сумерки и батальон стягивался к колонне. Возвращалась и наша рота, в кишлаке она попала в засаду и приняла бой.
После каждого боевого дня, я всегда ответственно пересчитывал бойцов, все ли вернулись. Убедившись, что в отделении все на месте, на душе становилось легче. Если во взводе все были на месте, успокаивался вообще. Также делал и на это раз, и сразу обнаружил, что нет Ярмолюка, сразу напрягся. Начал всех расспрашивать, никто не знает. И тут появляется взъерошенный, возбуждённый радист из взвода связи и докладывает. Девятый ротный и с ним семь человек попали в окружение, есть раненые. Я схватил его за грудки подтянул к себе и спрашиваю - Ярмолюк там? Да, там! Хотя возможно и не знал, кто такой Ярмолюк.
Рядом два командира взвода, открыли банки с сосисечным фаршем и готовились к приему пищи. Я подбегаю к ним и говорю - ротный в окружении, надо идти отбивать. Взводные как по команде начали быстро есть. Я наклонился к ним и почти кричу им в уши - командира роты надо спасать!... (Хотя спасать ротного мне вовсе не хотелось.) Взводные как по команде наклонились еще ближе к консервам. Я отошёл от них, стал кричать и собирать добровольцев. Моментально откликнулось 20ть человек, все славяне, причём десять человек из других рот.
Начали движение по серпантину в сторону кишлака. Через триста метров разделились, одной группе поставил задачу подниматься в гору, а как стемнеет спустится. С остальными двинулся вперед. Через сто метров встречаем сержанта раненого в руку, в полушоковом состоянии не вполне понимающим где находится. Объяснили ему куда идти.
Дорога идет зигзагом и видимость очень ограниченная. Уже метров через двести выходим на группу ротного. Душманов уже и след простыл, но они еще не поняли этого. Заминка вышла еще из-за офицера сапера, который был с группой и пытался взорвать три трофейных управляемых противотанковых снаряда. Уже практически стемнело, когда сапер поднялся из кувета, где проводил свои опыты. Затем сразу прогремел взрыв. У одного снаряда включился двигатель, он взлетел, сделал у нас над головами круг почета и упал в ущелье, так и не взорвавшись.
Рейд в кишлак не обошёлся без потерь, ротный потерял четыре магазина и у него заклинил автомат. Зато все живы, к тому же, командир затрофеил кресло качалку, плетенное из лозы. Еще в кишлаке нашли мешок американских медикаментов и американскую радиостанцию .
Командование сделало вывод, что в кишлаке какой-то важный транзитный пункт и через день решили повторить поход на кишлак. План похода был изменен, по долине пошла вомьмая рота, моя по левому склону, седьмая по правому.
Не смотря на все потуги командования, к кишлаку подошли только к концу дня. Восьмая рота зашла в него, но там никого уже не было. У нас был ранен зам полит роты, еще в районе обеда. Эвакуировать его поручили трем азербайджанцам. Азербайджанцы побоялись нести его к колонне, и уже когда стемнело и мы спустились к кишлаку, они догнали нас. Они бросили замполита. пришлось назад нести его мне, по очереди с Ярмолюком. Но это цветочки по сравнению с тем, что в седьмой роте не вернулся с гор целый взвод во главе с командиром Александром Стовбой.(после смерти узнали ,что он был поэтом).
Батальон остался ночевать в горах, а утром пошли на поиски пропавших. Нашли тринадцать человек. Все кто не погиб сразу, подвергались физическим истязаниям.
Седьмая рота была экспериментальная и соответственно обреченная на вымерание. Эта массовая гибель бойцов, в роте была не последняя. Рота стала жертвой пресловутой борьбы с дедовщиной.
Все бойцы и командиры в роте, были одного призыва и отсутствовала какая либо структура и вертикаль власти. Все друг друга куда-то посылали, никто ни к кому не подчинялся. В роте отсутствовал авторитет у младших командиров, отсутствало слаживание. Под слаживанием я понимаю появление в подразделениях неформальных лидеров, которые соответственно чувствуют ответственность за тех, кто на них ровняется. Когда каждый уверен, что его не бросят в трудную минуту. В ротах, в которых не было слаживание гибли взводами, а иногда и ротами целиком, как первая рота нашей бригады, которая считалась элитной. (О ней я расскажу в следующих рассказах.)
Еще одна причина потерь, это ложное представление о том, что в обороне потерь меньше, чем в наступлении. Практика войны с горскими народами показывает, что находящиеся в обороне обычно гибнут все, а потери атакующей стороны близки к статистической погрешности. Вместо того, чтобы командованию сделать анализ потерь и провести работу над ошибками, министерство обороны тиражирует мифы о необычайной стойкости противника, чем деморализует свой воцска.
Третья причина потерь - командиры неудачники. В мирной жизни они могут быть очень удачливыми, но в боевых действиях совсем наоборот. При командире, чьи первые массовые потери личного состава (больше двух), делать анализ причины. И переводить этих командиров подальше в тыл.