Когда-то я думал, что знаю Марину насквозь. Почти тридцать лет вместе — дети, работа, пять переездов, ремонты, отпуск на Волге и бесконечные разговоры за чаем, когда за окном стрекочут февральские фонари.
Я знал, как она складывает полотенца, какие комедии смотрит снова и снова — до дыр на кассетах. Казалось, и сама она уже не удивится ничему в себе.
А прошлой осенью всё вдруг пошло не по сценарию.
— Ты правда записалась на французский? — спросил я однажды при ужине, когда она снова, уже который вечер, ушла к компьютеру к шести вечера и ни разу не застонала, что устала.
— Да, — пожала плечами Марина, не глядя. — Просто так. Интересно… Ну, и для саморазвития, как сейчас все говорят.
Я молча кивнул, хотя внутри сжалось что-то странное.
Французский — в нашем-то городе! Ни у кого из знакомых к Франции интереса нет, до Парижа лететь, как на Марс, а у Маринки только что все мысли были про дачу и новую серую плитку в ванную.
Каждый вечер она запиралась на кухне с ноутбуком: в Zoom мелькали какие-то новые лица, женские и даже какие-то пожилые мужчины… Смех, слова — половину не понимал…
Время шло, и даже интонация у неё стала другая, в речи мелькали «бьен сюр», «мерси» и загадочные «шансоны» вместо обычных наших романсов.
Однажды вечером я подошёл, когда она собиралась — накрасила губы, провела рукой по волосам, задержалась у двери. Хотел было поцеловать, как всегда… Но она только чмокнула меня в щёку — сухо, как-то чуждо. И я вдруг почувствовал: вот оно, расстояние.
— Ты куда опять? — спросил, стараясь пошутить, но голос дрогнул.
— Занятие, Игорь. Не начинай… — И взгляд у неё, как у человека, которого ловят на чём-то личном.
А я, как мальчишка, прилип к двери, провожая её в коридоре. Мир вдруг стал тесен и, почему-то, очень холоден.
Люди говорят: не ищи подвох — не найдёшь беды. Только у меня будто зуд — всё тянет разобрать жизнь под лупой: где она задержалась, с кем переписывается, что шепчет в телефоне, когда думает, что я не слышу.
Утром я незаметно заглядываю в её смартфон — всего на миг, будто случайно приношу кофе. Она ловит взгляд, и я улыбаюсь нарочито беспечно, а внутри опять холодок: что она там читает?
Контакты... Но всё привычное: Лена, "французский клуб", Ольга-Врач… Только вот один новый номер. Заезженный — не мужское ли имя?
Чёрт, до чего низко я дошёл… Никогда бы не подумал о себе так.
Вечерами она возвращается с занятий, и между нами словно невидимая стена.
— Как дела? — спрашиваю нарочно бодро, чтоб не показать обиды.
— Нормально, устала, — кивает в сторону кастрюли с супом, и улыбается будто мимо меня.
Пару раз она говорила что-то по-французски, когда думала, что я не слышу. Смеялась какой-то шутке преподавателя… Так легко и по-настоящему, что у меня сердце ёкнуло.
Неделю спустя я случайно слышу обрывок разговора.
— Oui, monsieur Sapin… demain, bien sûr…
Звенит звонок, Марина сразу же убирает ноутбук, лицо настороженное.
— Опять эти онлайн-встречи? — спрашиваю с попыткой поддразнить.
Она лишь кивает, как будто даже не хочет объяснять.
А за ужином вдруг бросает вскользь:
— У нас поездка в Париж планируется, по языковой программе. На две недели.
— Ого! — я чуть не поперхнулся. — Ты серьёзно?
— Да. С языковой школой, со всеми.
— Ты ведь никогда не была в Париже!
— Вот и поеду впервые, — говорит, глядя мне прямо в глаза. Взгляд будто другой стал, уверенный, твёрдый… И, кажется, слегка жалостливый.
С тревогой я всё чаще ловлю себя на том, что хочу тайком проверить её сумку, ноутбук, почту. Раздуваю из мухи слона: может, там не просто курсы? Может, этот профессор…
Пару раз доходит до смешного: не выдерживаю и «случайно» заезжаю домой пораньше с работы. Марина смотрит с удивлением, но ничего необычного я не вижу — только её французские учебники, чашка кофе с помадой на краю, плед на спинке дивана. Опять ощущение ненужности.
Дома всё чаще молчание. Она сама — как человек, который не узнаёт старую квартиру после ремонта: всё знакомое, а ничего не радует.
Меняется взгляд, походка, даже платье надела в цветочный принт — разве она такое носила?
А я становлюсь всё меньше… Всё беспокойнее. Как будто конкурирую не с мужчиной, а с её новой собой.
Наконец, однажды вечером, когда она возвращается с занятий, я просто сижу на кухне, смотрю в окно.
— Марин, я так больше не могу…
Она медлит, а потом идёт к себе, не сказав ни слова — только легкий, ледяной поцелуй на скулу.
В это мгновение мне захотелось кричать от бессилия — не понимаю, что теряю, но уже отпускаю что-то незаметно важное.
Однажды я не выдержал. Собрал волю в кулак, придумал корявую причину и под вечер, будто бы по дороге из офиса, заехал… не домой, как обычно, а к зданию языковой школы, где Марина занималась французским. Сердце колотилось — зачем я тут? Подглядываю за собственной женой, точно мальчишка под чужими окнами…
Вошёл, будто случайно, хмуро растерянный у охранника спросил, где кабинет французского. В длинном коридоре шёл, как по минному полю — ноги ватные, в голове шум.
Пугает не то, что узнаю что-то страшное. Пугает, что не узнаю ничего. Что правда окажется… обыденной, а беда — внутри меня.
Я встал в дверях аудитории. Зал невелик — круглый стол, за ним несколько женщин примерно Мариных лет, парочка неулыбчивых бабушек с тетрадками, худощавый мужчина лет шестидесяти с аккуратной бородкой что-то читает по роли.
Марина смеялась чему-то детскому — и вдруг подняла на меня глаза.
В этот момент бесследно рассеялись все мои фантазии про любовников, скрытых поклонников и прочую чушь. Она была… своей, живой. Окончательно не моей.
Взгляд — не испуг, не упрёк. Там было утомление. Немое: «Неужели снова?»
Я сел в коридоре. Просто не мог уйти сразу — будто что-то надо было закончить.
Через десять минут двери открылись, Марина вышла первая.
— Ты зачем пришёл? — тихо, даже не злилась, а по-женски устала.
Сел рядом — промолчал.
— Я устала быть приложением к твоей жизни, — вдруг сказала она. — Я не изменяла тебе. Мне просто стало тесно рядом с твоим недоверием… с твоими подозрениями…
Марина будто улыбнулась сквозь усталость. — Я задыхаюсь — не от того, что кто-то есть рядом, а от того, что меня как будто нет.
Тихо, не поднимая на меня глаз, добавила:
— Я наконец-то занялась собой. Не для кого-то другого — для себя…
Всё опрокинулось. Вечная череда интерпретаций, анализа, психологических приёмов, ревности… Всё оказалось моим вымыслом.
Сколько сил потрачено на подозрения вместо того, чтобы просто выслушать?
В тот вечер мы долго ехали домой молча. В такси было глухо, как на дне колодца. Я смотрел, как темнеют за окном деревья, и думал: сейчас она уйдет насовсем. Но впервые почему-то не испугался.
Утро было странно тихим. Я проснулся рано — не тревожили ни мысли, ни сны. Марина уже не спала: собирала чемодан, перекладывала бережно сложенные рубашки, заботливо гладила пальцем швы на стильной блузке. Смотрел на нее из-за двери — чужая женщина в своей жизни. Нет, не враг и не предатель — живая, целая. Такая, какой я ее всегда боялся увидеть: не моей частью, самостоятельной.
— Я вылетаю сегодня вечером, — сказала спокойно, будто между прочим.
Пауза… Я вдохнул поглубже.
— Поезжай, — просто ответил.
Марина хватанула взглядом мое лицо — привычку к контролю победить тяжело, но на этот раз сумел.
— Ты… не против?
— Я не хочу больше бояться, — ответил. — Я хочу, чтобы ты жила, как чувствуешь.
Молчание.
Марина впервые за много лет подошла, и обняла по-человечески — не дежурно, не из вежливости. Долго стояли так на кухне, среди почти полной тишины. Потом я сел, смотрел, как она примеряет легкий шарфик, как улыбается своему отражению в зеркале… и думал: вот оно, уважение. Уважение к другому человеку — не за «моё», а за право на свое.
Вечером отвёз Марину в аэропорт. Уже в очереди на посадку она вдруг достала телефон и написала — не голосовое, а короткое текстовое сообщение, на французском:
— Merci pour la liberté!
Я улыбнулся. Дрожь была — да, страх, тревога… и вместе с ними — теплая гордость.
Гордость не за себя, а за нее.
За то, что решилась. За то, что была честна.
Вернулся домой. Долгое время бродил по комнатам, где все ещё пахло ее духами, где стопка тетрадей из языковой школы лежала на подоконнике.
Потом, немножко смешно, сел за компьютер — и впервые поискал на YouTube видеоуроки французского. Просто посмотреть… понять капельку того мира, к которому моя жена теперь принадлежит.
И вдруг ощутил — не пустоту…
А свободу: и я, и она будто начали новую главу. Пусть врозь, пусть не идеально — но честно.
Впервые за много лет я разрешил другому взрослому человеку быть собой.
А значит — что-то изменится и во мне.
