Его звали Хусто Лопес де ла Фуэнте. Он был испанским коммунистом и стал советским десантником. В 1936 году он защищал Мадрид, а осенью-зимой 1941-го – уже Москву. В Красную Армию он записался добровольцем в первые дни войны.
В июле 1942 года командир испанской роты майор Перегрин Перес получил приказ выделить опытного бойца роты для выполнения особого задания в глубоком тылу у немцев в лесах Белоруссии. Хусто был самым опытным: в Испании он командовал сначала знаменитым «Стальным батальоном», а под Мадридом – уже бригадой.
В 1943 году Хусто Лопес в составе специального отряда «Соколы» из 12 бойцов-десантников, атакует конвой Генерального комиссара Белоруссии Вильгельма Кубе, захватывает важные документы и оружие и ликвидирует гаупткомиссара Фридриха Фенца, обергруппенфюрера СС Захариуса, восемь эсэсовских офицеров, двух комендантов полиции и почти всю их охрану.
Палачи возвращались с кабаньей охоты. По их приказу сжигались белорусские деревни вместе с жителями. 12 часов пришлось десантникам – среди них был и Лопес – пролежать в снежных ямах в февральскую стужу, чтобы подкараулить возвращение гитлеровцев с охоты. В ходе выполнения задания Хусто Лопес вытаскивает из-под огня и спасает тяжело раненого командира – майора государственной безопасности К.П. Орловского.
Кирилл Прокофьевич Орловский вспоминал: «Вот враги едут мимо засады. В собачьей дохе, развалившись в санях, полулежит Фридрих Фенц. Вскакиваю на колено, кидаю первую толовую шашку. Взрыв! Вновь поднимаюсь, чтобы кинуть вторую шашку, взмахнул рукой, но… Но шальная пуля попала в детонатор. Шашка взорвалась в руке. Меня отбросило в сторону. Из обоих рукавов хлынула кровь. Заметив ранение командира, смуглый, черноглазый партизан быстро подполз ко мне, и положив под меня свой полушубок, вытянул из-под огня. Это был Хусто Лопес. Перебив всех офицеров и эсэсовцев охранников, партизаны скрылись в лесу. А Хусто потащил меня на ближайшую партизанскую стоянку, где был врач. Но хирургического инструмента у врача не оказалось. Не было и наркоза. Медлить с операцией невозможно. Потеря крови критическая. Решили оперировать любым способом. Хирургическую пилку заменила начищенная до блеска и прокипячённая слесарная ножовка; вместо скальпеля – обычный нож. Всё предрешало мне близкий конец. Но после операции Лопес ухаживал за мной, как за ребёнком. Почти полностью потеряв слух, лишившись рук, я не обходился без посторонней помощи при самом необходимом: при умывании, еде, бритье. Во всём мне помогал верный друг Хусто. Не лекарство, а тепло его сердца выходило меня. Такое никогда не забудешь».
Прошло немало лет, и уже в шестидесятые годы полковник Кирилл Орловский, будучи в мирные дни председателем колхоза «Рассвет», узнал из печати, что его испанский боевой товарищ Хусто Лопес де ла Фуэнте после окончания Великой Отечественной войны не прекратил своей боевой деятельности. Он перебрался на родину в Испанию и там продолжил борьбу против фашистской диктатуры генерала Франко. В 1964 г. его арестовали за принадлежность к коммунистическому движению. Суд приговорил его к 23 годам тюрьмы. Судебный процесс над Хусто Лопесом и его товарищами вызвал протесты во многих странах Европы.
«Я знал, что он опять подался на родину. – Кирилл Прокофьевич отложил газету, в которой сообщалось, что правительство Франко бросило Хусто Лопеса в тюремный застенок. – Прекрасно понимал, на что идёт, но жить иначе ему не дано… Хусто – это рыцарь борьбы за народную волю. Есть особая жилка у этих людей большой, сильной, неукротимой страсти… Хусто из таких. Командир интернациональной бригады, он, как нянька, как мать, выхаживал меня в партизанском лесу: брил, мыл, одевал, кормил с ложки… Я обязан ему жизнью. Говорят о собачьей преданности, – нет в природе верности надёжней и прочней человеческой… Лопес знал, что его ждёт в Испании, но жить без борьбы ему не дано».
Спустя несколько дней после известия Кирилл Прокофьевич выступил в «Правде» с гневным протестом против произвола франкистских тюремщиков.
Ещё спустя несколько месяцев пришла весть о смерти Хусто. «Коммуниста можно убить, физически уничтожить, – сказал тогда Орловский, – но его идеи неистребимы и вечны как жизнь».
