Осень в этом году началась рано и злая --- с заморозков еще в сентябре. Пожелтевшие листья устилали дорожки, а по утрам иней серебрил умирающую траву. Глеб потянулся за папиросой, но вспомнил, что бросил четвертый раз за год, и с досадой сплюнул в раскисшую землю. Из дома доносилась ругань сыновей, не поделивших планшет --- обычное субботнее утро.
--- Ты до ночи собираешься тут топтаться? --- Татьяна высунулась из двери, кутаясь в старую фуфайку Глеба. --- У меня картошка сама себя не пожарит.
--- Иду, чего орешь-то, --- буркнул он и бросил последний взгляд на размытую дождем улицу. --- Машину надо бы на подъемник загнать, стучит чего-то справа... Да только кому у нас тут загонять, в такую-то даль к Митричу не наездишься.
Почему-то пустая улица вызывала у него муторную тревогу, как тогда, семнадцать лет назад, когда он первый раз поехал забирать брата из вытрезвителя. А потом еще сто раз.
Через час его древняя «Нива», подпрыгивая на колдобинах, уже ползла в сторону райцентра. Звонок из администрации был сухим и каким-то бесчеловечным: «Брат ваш преставился. Приезжайте, документы оформлять надо, ребенка решать куда определять».
В кронах деревьев виднелись первые цветы. Подснежники --- эти дурацкие, упрямые цветы, непонятно зачем лезущие наверх раньше всех. Они проросли сквозь промерзшую землю, чтобы увидеть солнце.
«И ведь не сдохли подо льдом. А должны были, по всем правилам», --- думала Татьяна, вспоминая, как еще месяц назад метель укрывала их сад сугробами.
Она развешивала белье, когда заметила Маринку у забора. Девчонка сидела на корточках перед крохотной проталиной и что-то разглядывала в примятой траве.
--- Что там нашла-то? --- окликнула ее Татьяна.
Девочка не ответила, только вздрогнула, но не убежала, как раньше. Прогресс.
Татьяна подошла ближе. В проталине, сквозь прошлогодние листья, проклюнулся зеленый росток с белым бутоном.
--- Подснежник, --- сказала она, садясь рядом на корточки. --- Знаешь, есть такая сказка, про девочку, которая пошла зимой за подснежниками... Да ты, небось, и сказок-то не знаешь толком.
--- Знаю, --- неожиданно отозвалась Марина. --- Только там не девочка, а падчерица.
--- Так ты разговариваешь? --- опешила Татьяна.
Марина снова замолчала, как будто захлопнулась, но не убежала. И это уже было победой.
Когда Марина появилась на пороге их дома в тот осенний вечер, Татьяна запекала в духовке остатки вчерашней картошки, чтоб хоть как-то скрасить ужин --- денег до аванса оставалось всего ничего. Стук дверного молотка --- редкость, обычно все без церемоний лезли в дом --- заставил ее вздрогнуть.
«Неужто Петруха опять за деньгами? Говорила же, что до среды ни копейки», --- подумала она, вытирая руки о замызганное кухонное полотенце.
В сенях стоял Глеб, весь какой-то почерневший, ссутуленный.
--- Ты чего так рано? --- нахмурилась она, и тут заметила за его спиной маленькую фигурку. --- Это еще что за...
--- Тать, короче, принимай пополнение, --- голос Глеба звучал не то чтобы виновато, а как будто он сам себя уговаривал, что сделал как надо.
Татьяна вытерла руки о полотенце, выходя в прихожую. Её муж, весь промокший от дождя, стоял на пороге, загораживая кого-то.
--- Каких таких гостей? --- Татьяна вопросительно подняла брови.
Глеб отступил в сторону, и она увидела девочку лет пяти-шести в обтрепанной курточке с чужого плеча и дырявой шапке-ушанке, сползающей на глаза.
--- Маринка это, --- сказал Глеб. --- Племяшка. Лёхина дочка.
Татьяна почувствовала, как что-то оборвалось внутри. Алексей --- младший брат Глеба, непутевый алкаш и, как выяснилось позже, наркоман, не объявлялся уже лет восемь, с тех пор как взял у них по случаю рождения дочки двадцать тысяч в долг, якобы на коляску.
--- Чё за хрень? --- вырвалось у Татьяны. --- Почему она здесь? Лёха объявился?
--- Да сдох твой Лёха, --- вдруг рявкнул Глеб, нервно дернув плечом. --- Печень отказала. И баба его откинулась, от передоза. Девку соседи нашли, три дня с мертвой мамашей в квартире проторчала. Орала, говорят, так, что стены тряслись.
Татьяна ошеломленно переводила взгляд с мужа на девочку и обратно. У них и так впритык выходило сводить концы с концами. Три пацана-тройняшки, сейчас в четвертом классе, едят как не в себя, одежда то и дело по швам трещит, учебники, кружки... да еще и ипотека эта проклятущая, которую взяли, чтобы расширить дом. И тут ещё один рот.
--- Ты сдурел, что ли? --- зашипела она, оттащив мужа к стене. --- У нас своих трое, я еще и с четвертым должна возиться?
--- А куда её, блин, девать? --- Глеб дернул плечом, как делал всегда, когда нервничал. --- В детдом, что ль? Она ж кровь моя. И твоя теперь тоже. Глянь на нее, на кого она похожа?
На самом деле, Татьяна уже заметила. Девчонка была вылитый Глеб, те же глаза, тот же упрямый подбородок. Только худющая до невозможности и взгляд такой, что мурашки по коже.
--- Ну и? Короче, значит так, раз привез --- сам и занимайся, --- отрезала Татьяна, сама понимая, что врет, что все равно на нее все свалится.
Но как иначе? Не разорваться же.
--- Да что ж такое! --- Татьяна грохнула кастрюлей о плиту. --- Марина, ну сколько можно? Ты можешь хотя бы слово сказать? Улыбнуться, хоть раз? Господи, достало! Мы же не изверги какие-то, мы хотим помочь!
Девочка вздрогнула, как от удара, съежилась в комочек на стуле. Ее глаза расширились от страха, и из них выкатились две крупные слезы.
Татьяна замерла. Потом зажмурилась. Потом медленно выдохнула.
--- Прости, --- тихо сказала она, --- я не... это я просто... нервы сдают.
Она потянулась обнять ребенка, но Марина вывернулась из ее рук и убежала в свой угол, забившись под старое лоскутное одеяло, которое не выбросили только из-за того, что его еще бабка Глеба шила.
Татьяна выскочила из дома, накинув телогрейку. Хоть снег почти сошел, мартовский ветер все еще пробирал до костей. Она вытащила из кармана помятую пачку «Явы» --- свою маленькую тайну, о которой не знал никто, даже Глеб. Курила она редко, только когда совсем уж накрывало.
«Вот дура-то! --- корила она себя, щелкая зажигалкой. --- Наорала на ребенка, который и так всего боится. И что дальше? Запинать ее совсем, чтоб сжалась и пропала?»
Почему-то перед глазами всплыла картинка из собственного детства: мать, вечно усталая, замотанная, орет на нее, маленькую, за какую-то мелочь. И отец, вздыхая, говорит: «Что ж ты, Клавдия, все орешь и орешь? Ты гляди, как она сжимается вся, прям как ёжик, того и гляди иголки выпустит».
«Вот и я, --- подумала Татьяна, --- та же Клавдия, только в профиль. Ору, как будто криком можно что-то решить».
Затушив окурок, она вернулась в дом. В детской, к ее удивлению, никого не было. Плед лежал аккуратно сложенный на кровати Маринки, но самой девочки не было видно.
Татьяну словно кипятком обдало.
--- Глеб! Пацаны! --- закричала она, выскакивая в коридор. --- Маринка пропала!
Татьяна неохотно перевела взгляд на девочку. Ребенок стоял неподвижно у самой двери, не проходя внутрь дома, не поднимая глаз. Как загнанный звереныш, которого вот-вот пристрелят.
--- И ты даже не спросил меня? --- тихо произнесла Татьяна, и в этой тишине было больше угрозы, чем в любом крике.
Глеб неопределенно дернул плечом.
--- А что спрашивать-то? Я ж знаю, что ты не зверь. Своих троих вытянула, и эту...
--- «Эту»? --- вдруг вспыхнула Татьяна. --- Она имя имеет! И не в том дело! Ты вообще подумал, что у нас и так еле-еле? Что мне еще и на эту... на Маринку времени нет? Я ж на двух работах, а ты со своим мастерским трынди-брынди когда последний раз нормально зарабатывал? А? И куда нам еще ребенок? Я с ума сойду, Глеб!
Она осеклась, заметив, что девочка еще сильнее вжалась в стену, словно хотела просочиться сквозь нее. Стало стыдно за эту вспышку, непонятно откуда взявшуюся, --- обычно они с Глебом при детях не ругались.
--- Ладно, --- вздохнула она, взяв себя в руки. --- Стоит так стоит. Хрен с тобой. Потом разберемся.
Она подошла к девочке, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал нормально.
--- Ну, здравствуй, Марина, --- сказала она, стараясь звучать приветливо. --- Давай-ка разденемся, замерзла, небось?
Ребенок послушно поднял руки, позволяя снять куртку. Когда Татьяна стянула с девочки огромный, колючий свитер, явно взрослый, то едва сдержала вскрик ужаса. Марина была так худа, что, казалось, вот-вот переломится. Но еще страшнее были синяки --- желто-зеленые, лиловые, почти черные. Они шли по тонким рукам от запястий до плеч, перетекая на ключицы и ребра. Один, особенно жуткий, напоминал по форме след от ремня с пряжкой.
Татьяна невольно заглянула за ворот застиранного платья и увидела такие же отметины на спине и шее.
--- Глеб, --- позвала она, и что-то в её голосе заставило мужа мгновенно подойти.
Он взглянул на синяки и побледнел, желваки заходили на его скулах.
--- Ну, Лёха, --- процедил он сквозь зубы, --- туда тебе и дорога, паскуда. Мало я тебя в детстве охаживал, надо было сильнее, глядишь, и человеком бы вырос...
--- Завали, — прошипела Татьяна сквозь зубы, мотнув головой в сторону девочки. — Что теперь воздух сотрясать.
Она обернулась к Марине и выдавила что-то вроде улыбки, хотя руки так и чесались врезать кому-нибудь, а к горлу подкатывал комок — то ли от злости, то ли от жалости.
--- Ты, наверное, есть хочешь? Сейчас я тебе супа налью.
Девочка не ответила, только моргнула, все так же не поднимая глаз.
--- Димка! --- крикнула Татьяна, и в дверях появился один из тройняшек, самый шустрый. --- Сгоняй к Никитичне, спроси, нет ли у неё какой-нибудь одежки для девочки. Скажи, у нас племянница приехала, лет пяти, худющая.
--- А чё эт за пигалица? --- Дима с любопытством разглядывал незнакомую девочку.
--- Рот закрой, --- беззлобно осадила его Татьяна. --- Потом объясню, давай быстрее, еще вшей от нее наберемся.
Она осеклась, поняв, что сказала, но Марина, кажется, ничего не заметила.
Нашли Маринку через час в старом курятнике. Сидела, забившись в угол, дрожала вся, но не плакала. Как Дима ее обнаружил --- непонятно, Татьяна только слышала, как сын покряхтывал, залезая в маленькую, заколоченную еще в прошлом году дверь.
--- Вот ты где, --- облегченно выдохнула Татьяна, когда девочка наконец показалась на свет. --- Я... я испугалась, понимаешь? Думала, ты ушла куда-то, потерялась...
Глеб стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу, явно не зная, что делать.
--- Пойдем домой, --- Татьяна протянула руку, но не стала прикасаться к ребенку. --- Там щи наварены, поешь... И еще там это... Паша тебе что-то сделал... подарок, вроде.
Марина недоверчиво посмотрела на нее, но из курятника вылезла. И даже руку протянутую взяла, хоть и неуверенно. Пальцы у девочки были ледяные.
Через три дня Марина перестала хватать еду. Еще через неделю начала пользоваться ложкой и вилкой, а не руками. Внешне она заметно оправилась --- щечки стали чуть круглее, взгляд посветлел. Но в остальном оставалась такой же замкнутой и пугливой.
На вопросы отвечала только кивком или покачиванием головы, а когда совсем припирали, шептала еле слышное «да» или «нет». Большую часть времени проводила в своем уголке, за шкафом, где мальчишки оборудовали ей нечто вроде отдельной комнатки.
Первое время тройняшки были в восторге от новой «сестренки», таскали ей свои игрушки, пытались развлекать. Но через пару недель даже они начали терять интерес --- девчонка была какая-то «безответная», как выразился Дима. Только Паша, самый тихий из мальчишек, до сих пор возился с ней, рассказывал что-то, показывал свои поделки.
В тот вечер Татьяна, вернувшись с подработки в сельпо, заглянула в детскую. Марина сидела на кровати, поджав колени к подбородку, и смотрела, как Паша собирает из конструктора какую-то конструкцию.
--- Что это будет? --- спросила Татьяна, присаживаясь на край кровати.
--- Кораблик, --- ответил Паша, не отрываясь от работы. --- На ручье запускать. Я Маринке пообещал.
--- Да ты что, --- удивилась Татьяна, поворачиваясь к девочке. --- Ты хочешь кораблики пускать?
Марина не ответила, только смотрела своими огромными глазами, в которых, как казалось Татьяне, было слишком много понимания для ребенка пяти лет.
--- Дим, Игорь! --- позвала Татьяна, выглянув в коридор. --- Ужинать идите! Паш, ты тоже, и Марину зови.
Марина послушно поднялась и пошла за Пашей. За столом, как обычно, сидела тихо, ела аккуратно, не поднимая глаз от тарелки.
--- А мы завтра в город поедем, в парк аттракционов, --- сказал вдруг Игорь, деловито набивая рот макаронами. --- Нас Николай Петрович свозит, весь класс.
--- Это после контрольной-то, как же, --- проворчала Татьяна. --- Марининой теткой подрабатывать буду.
--- Не, правда! --- возмутился Игорь. --- Ну скажи ей, пап!
--- Да, мы с Колей договорились, --- подтвердил Глеб. --- Он на своей газели всех повезет. Покатаются детишки, а чего? Заслужили.
--- Скоро каникулы, --- мечтательно протянул Дима. --- Вот бы на рыбалку...
--- А Маринка тоже с нами поедет? --- вдруг спросил Паша, переглянувшись с девочкой.
Татьяна поперхнулась.
--- Куда? В город? --- растерялась она. --- Да куда ж ее... У нее ж ни документов толком, ничего...
--- Ну и чё? --- упрямо сказал Паша. --- Николай Петрович и так нас всех знает. И ее возьмет.
--- Да она ж маленькая еще совсем, --- попыталась отговориться Татьяна.
--- Мне шесть, --- вдруг отчетливо произнесла Марина.
Все за столом замерли. Даже Глеб перестал жевать, уставившись на девочку.
--- Шесть лет и четыре месяца, --- добавила она и снова уткнулась в тарелку.
--- Ничего себе, --- присвистнул Дима. --- Так она разговаривать умеет!
--- Конечно, умеет, --- пробормотала Татьяна, не зная, радоваться ей или пугаться. --- Просто... не хотела. Ну так что, правда с мальчишками поедешь?
Марина подняла глаза --- впервые за все время посмотрела прямо на Татьяну --- и кивнула.
--- Я думала, ты дикая, а ты просто дурная, --- беззлобно сказала Татьяна, когда нашла ее в курятнике. --- Ну кто ж в такой холод в нетопленном сарае сидит? А если б заболела? Я ж на антибиотики денег не наскребу.
Повисла пауза, только ветер свистел в щелях дощатых стен.
--- Ты на меня сердитая, --- неожиданно сказала Марина, комкая в руках ветхий платок, которым Татьяна укрыла ее плечи.
--- Не на тебя, дурында, --- вздохнула Татьяна. --- На себя. И вообще... Много всего. Работа, деньги... Знаешь, какая ипотека зверская? Нет, откуда тебе знать. Да и незачем. Это все взрослые заморочки.
--- У нас тоже было зверское, --- вдруг сказала Марина. --- Когда папка приходил пьяный и мамка ему денег не давала. Она их прятала, а он бил ее. А потом меня. А один раз сказал, что убьет нас обеих и закопает в лесу, чтоб никто не нашел.
Татьяна похолодела. В голосе девочки не было ни страха, ни боли --- словно она рассказывала историю, случившуюся с кем-то другим.
--- Этого больше не будет, --- твердо сказала Татьяна, взяв ледяную ладошку в свои руки. --- Никто тебя больше не тронет. Клянусь тебе. Пойдем домой, а? Замерзнешь совсем.
Марина нерешительно кивнула и встала.
Следующим вечером, когда дети уже спали, а Глеб смотрел по обшарпанному телеку очередной выпуск «Своей игры», к Татьяне зашла соседка, Никитична, божий одуванчик под восемьдесят, бодрая и языкастая, как в сорок.
--- Слышь, Татьян, --- с порога начала она, цепко оглядывая кухню. --- Там девчонка-то совсем от Лехи-то? Не нагулянная?
--- Да не знаю я, --- устало отмахнулась Татьяна, наливая чай. --- Глеб говорит, копия она. Да и какая разница? Сирота и сирота.
--- Так-то оно так, --- кивнула Никитична, принимая кружку. --- Только говорят, вроде как Лехина баба эта с каким-то хахалем путалась. И вообще всякое было. А вы ее, значит, насовсем берете? Удочерять будете?
--- Да какое там удочерять, --- Татьяна потерла виски. --- Это ж через опеку, через суд... Денег, поди, немерено. Да и Глеб, хоть и храбрится, а сам не знает еще, надо ли. А пока так поживет, а там видно будет.
--- Ну да, всегда можно в интернат сдать, --- кивнула Никитична. --- Раз уж припекло.
--- Никуда я ее не сдам, --- вдруг со злостью сказала Татьяна. --- Будет жить тут. Документы ей сделаю нормальные, в школу отдам...
--- Ой, гляньте-ка, защитница выискалась! --- хмыкнула Никитична. --- Я чё-то не пойму, ты неделю назад мне чё говорила-то? Что обуза, что лишний рот, что муж без спросу приволок... А тут вдруг документы, школа...
--- Никитична, ты чего приперлась-то? --- устало спросила Татьяна. --- Поязвить? Так мне и без тебя тошно.
--- Я не языкастить, я совет дать, --- вдруг посерьезнела старуха. --- Ты девчонку-то полюби. Детей обогреть мало, их любить надо. А то вырастет такая же, как мать с отцом. Генетика, она ж не только во внешности, она в душе тоже.
--- Как это --- полюби? --- опешила Татьяна. --- Нельзя же просто взять и полюбить чужого человека по щелчку.
--- А ты попробуй, --- Никитична пожала плечами. --- Вот у меня пёс Полкан был, помнишь? Облезлый, злющий, с помойки. Я его сначала в сарай определила, только чтоб не подох. А потом привыкла, полюбила, и стал он самым верным. А тут ребенок, не псина.
--- Да что ты сравниваешь-то, --- поморщилась Татьяна. --- Собака это одно, а тут живой человек...
--- А человек, значит, любви недостоин? --- прищурилась Никитична. --- Раньше-то люди проще были. Соседские дети -- как родные. Чужие старики -- как свои. А сейчас каждый в свою норку: моя квартира, моя машина, мои дети, мои деньги. Разучились мы любить просто так, без корысти и выгоды.
--- Ой, да брось ты, --- фыркнула Татьяна. --- Своих детей я люблю больше жизни!
--- А чужих? --- в упор спросила Никитична. --- Я вот о чем. Эта девочка сейчас, считай, в приюте, только условия получше. Но она же чует, когда ее просто терпят, а не любят.
Татьяна промолчала, глядя в окно, за которым уже совсем стемнело.
На следующий день Татьяна зашла в комнату к Марине. Девочка, как обычно, сидела на кровати, завернувшись в старый плед, и листала книжку, которую ей дал Игорь.
--- Маришка, --- тихо позвала Татьяна, --- можно я с тобой посижу?
Девочка не ответила, но подвинулась, освобождая место. Татьяна села рядом.
--- Знаешь, --- сказала она, --- когда я была маленькой, примерно как ты, у меня был кролик. Пушистик. Он был серый, с белым пятном на лбу, ужасно смешной. Я его обожала. А потом Пушистик заболел и умер. Я так ревела! Мне казалось, что никогда больше не смогу смеяться.
Марина подняла глаза, и Татьяна поняла, что девочка слушает.
--- Дед тогда сказал мне, что Пушистик убежал на радужный луг. Что там, на лугу, кролики прыгают, едят морковку, им хорошо. И что когда-нибудь, очень-очень нескоро, я тоже туда приду и снова увижу Пушистика.
--- Врал, --- вдруг сказала Марина. --- Никакого луга нет. И радуги тоже нет. Это просто дождь и солнце сразу.
Татьяна опешила. В голосе девочки прозвучала такая горечь, какой не должно быть у ребенка шести лет.
--- Может, и врал, --- согласилась она после паузы. --- Но знаешь, иногда добрая ложь лучше жестокой правды. Особенно для детей.
--- Я знаю правду, --- тихо сказала Марина. --- Папка сказал, что мамка сама виновата, потому что дура. А ее парень сказал, что он меня в окно выкинет, если не заткнусь. Как котят.
--- Господи, --- вырвалось у Татьяны. Ей хотелось обнять девочку, но она не решилась, боясь напугать. --- Маринка, послушай... Это все неправда. Точнее, это все в прошлом. Больше никто не посмеет тебя обижать, обещаю. И если ты хочешь, мы можем... ну... помочь тебе забыть все это. Начать сначала.
--- Нельзя начать сначала, --- убежденно сказала Марина. --- Это только в сказках так.
--- А давай попробуем? --- предложила Татьяна, осторожно погладив девочку по плечу. --- У нас тут, конечно, не дворец, но зато тепло. И никто не обижает. И мальчишки тебя вроде полюбили уже.
Марина подняла на нее глаза:
--- А ты?
--- И я, --- неожиданно для себя твердо сказала Татьяна. --- Только я еще не привыкла. Но ты мне нравишься. Ты сильная, умная.
К ее удивлению, Марина вдруг придвинулась ближе и положила голову ей на плечо. Впервые сама, по собственной воле, позволила обнять себя. Они сидели так довольно долго, пока девочка не уснула, все еще держась за руку Татьяны.
Аккуратно укрыв её пледом, Татьяна вышла из комнаты на цыпочках, чувствуя странную легкость. Как будто что-то сдвинулось внутри, дало трещину --- но не разрушилось, а наоборот, открылось.
Машину нашли Марина и Паша. Вернее, так получилось. Пошли кораблики запускать на ручье, а там Лехин «жигуль» в овраге, носом в воду, и сам Леха за рулем, синий уже весь, и баба его рядом с какими-то следами уколов на руках. Хорошо, Маринка домой прибежала, а не стала туда лезть, хотя с нее бы сталось.
Потом менты понаехали, труповозка, Глеба дернули как родственника. Девчонку забрали в опеку, сказали временно, пока не определят в детдом. Но Глеб уперся --- моя племянница, мы ее заберем. Потом, правда, дома чуть не поседел, когда понял, что жена его за такую самодеятельность живьем закопает.
Но Татьяна тогда только зыркнула на него, губы поджала, а наутро уже бегала с документами, ребенка забирать. И ведь забрала, хоть и орала потом, что сама не знает, какого рожна ей это надо.
Татьяна вернулась под вечер, усталая и не в духе --- начальница в сельпо опять докопалась до недостачи, хотя какая недостача, когда у них там тетрадки учета как при царе Горохе. Вместо приветствия буркнула что-то и ушла переодеваться.
В доме было непривычно тихо.
--- А пацаны где? --- спросила она, выйдя на кухню, где Глеб что-то сосредоточенно строгал.
--- Так в город уехали, ты ж сама разрешила, --- он поднял бровь. --- С Колькой, на газели.
--- А, точно, --- она потерла виски. --- Совсем забыла. А Маринка что, тоже с ними?
--- Да нет, она...
Договорить он не успел --- на кухню вошла Марина, неся перед собой какую-то конструкцию из веточек, проволоки и цветной бумаги.
--- Вот, --- сказала она, протягивая это Татьяне. --- Это тебе.
--- Что это? --- удивилась та, разглядывая странный предмет.
--- Это дерево, --- пояснила Марина. --- Которое под окном растет. Я его нарисовать хотела, но не получилось. Тогда решила сделать. Оно как ты. Кривое, но сильное.
Глеб фыркнул, подавившись смешком, но тут же принял серьезный вид.
--- Спасибо, --- растерянно сказала Татьяна. --- Очень... красиво.
--- Врешь, --- сказала Марина без обиды. --- Некрасиво. Но я старалась.
И вдруг улыбнулась --- первый раз на памяти Татьяны. И улыбка эта озарила осунувшееся личико, сделав его детским, живым. Татьяна поставила «дерево» на полку, а потом неожиданно для себя обняла девочку.
--- Не важно, красиво или нет, --- сказала она. --- Важно, что ты сделала.
Вечером, когда дети уже спали, Татьяна и Глеб сидели на крыльце. Влажный весенний ветер трепал только что распустившиеся почки на яблонях, где-то далеко лаяли собаки.
--- Знаешь, --- сказала Татьяна, --- я, кажется, начинаю понимать, что имела в виду Никитична.
--- О чем ты? --- Глеб набросил ей на плечи свою телогрейку.
--- О том, что любовь к ребенку не всегда приходит сразу. Иногда нужно время. Но она приходит.
Глеб улыбнулся, разглядывая первые звезды, пробивающиеся сквозь тучи.
--- Я ж говорил, что у тебя не каменное сердце.
--- Дело не в сердце, --- покачала головой Татьяна. --- Дело в том, что если долго заботишься о ком-то, если видишь, как человек оживает благодаря тебе... это меняет и тебя самого.
Из дома донесся тихий плач. Татьяна вскочила --- Марина опять. Кошмары все еще мучили ее.
--- Иди, --- кивнул Глеб. --- Ты ей нужна.
Татьяна поспешила в дом. Марина сидела на кровати, вцепившись в плед, по щекам текли слезы.
--- Что такое, солнышко? --- Татьяна присела рядом, обняла девочку.
--- Мне приснилось, что я опять там, --- всхлипнула Марина. --- Что папка кричит, а мамка плачет. И страшно очень, темно...
--- Тише, --- Татьяна прижала девочку к себе, баюкая. --- Ты никогда туда не вернешься. Никогда. Ты теперь с нами, и мы тебя никому не отдадим.
--- Правда не отдадите? --- Марина подняла заплаканное лицо. --- Даже если я плохая буду?
--- Правда, --- твердо сказала Татьяна. --- Плохая, хорошая --- не важно. Ты наша девочка теперь. И мы тебя... я тебя люблю, малышка.
Марина улыбнулась сквозь слезы и прижалась к Татьяне.
--- Я тебя тоже, мама Таня.
За окном светили звезды --- миллионы далеких солнц. Татьяна смотрела на них, укачивая постепенно засыпающую девочку, и думала о том, что жизнь, даже самая тяжелая и безнадежная, может однажды измениться. Как подснежник, который пробивается сквозь снег и лед к весеннему солнцу.
Если история Маринки и Татьяны тронула вас так же, как и меня, не забудьте поставить лайк этому рассказу. Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые истории о непростых человеческих судьбах и неожиданных поворотах жизни.
А вы когда-нибудь сталкивались с ситуацией, когда чужой ребенок стал родным? Как, по-вашему, что важнее в воспитании: родственные связи или душевная близость? Поделитесь своим мнением в комментариях — ваш опыт может быть очень ценным для других читателей.