Не забывай, что ты пришла к нам нищебродкой, каждый раз напоминает свекровь. Мы познакомились с Никитой на городской ярмарке, где я продавала бабушкины варенья и соленья. Он подошёл, попробовал малиновое, улыбнулся и купил сразу три баночки.
Потом пришёл на следующий день. И ещё через день. А через месяц уже провожал меня до дома, хотя ему было в другую сторону.
Никита ухаживал красиво, приносил цветы, читал стихи, звал в театр. Я краснела, когда он представлял меня друзьям. Это Аня, у неё самые вкусные пироги в области.
Тогда мне казалось, что я самая счастливая, пока он не привёл меня в их трёхэтажный коттедж в престижном районе. «Мама, это та самая Аня», — с гордостью сказал он. Людмила Сергеевна медленно окинула меня взглядом от стоптанных ботинок до самодельной сумки.
Очаровательно, произнесла она так, будто это было ругательство. На свадьбу мои родители привезли гусей, медовуху и те самые перьевые подушки. Бабушка, утирая слёзы, шептала «Береги семейный очаг, внученька».
«Какое трогательное приданное», — сказала свекровь громко, чтобы слышали все гости. «Особенно эти. Подушки.
Наверное, ими ещё твоя прабабка пользовалась». Никита жал мою руку, но промолчал. Тогда я впервые поняла, в этом доме я всегда буду чужой.
Я понимала. Понимала, что моё деревенское приданное — смешно. Что мои родители не могли подарить нам квартиру, как родители Никиты.
Что мой отец, прощаясь, сунул мне в руку пять тысяч, и это были все его накопления. Но я не понимала одного, почему Людмила Сергеевна, моя свекровь, считает, что бедность — это позор. «Не забывай, что ты пришла к нам нищебродкой», — напоминала она каждый раз, когда я покупала дешёвый йогурт вместо правильного, или когда предлагала починить сломанный стул, а не выбросить.
Прошло три года. Три года, за которые я научилась различать оттенки её презрения. Опять тряпки с рынка? Презрительно фыркнула свекровь, увидев моё новое платье с масс-маркета.
А как-то раз я тихо попросила передать мне соль. Она же щедро наградила меня очередной дозой презрения. В деревне, наверное, по столу стучали, если что-то нужно.
Самое страшное Никита перестал замечать. Мама просто своеобразная. Бормочет он, уткнувшись в телефон.
Вчера я разбила её любимую фарфоровую чашку. Руки дрожали так, что я не могла собрать осколки. «Нищебродка», — вздохнула Людмила Сергеевна, — «даже посуду нормальную держать не умеешь».
И тогда во мне что-то сломалось. Да, закричала я, впервые глядя ей прямо в глаза. «Я нищая.
У меня нет ваших денег, ваших связей, вашего фарфора. Зато я знаю, как вставать в пять утра, чтобы подоить корову перед школой. Как штопать одну-пару колготок всю зиму.
Все в комнате замерли. Даже Никита оторвался от телефона. Но я никогда не продавала свою душу», — прошептала я, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы.
Сегодня утром Никита впервые в жизни не ужинал со мной, а в обед прислал СМС, что будет ночевать у родителей. Неужели это конец?