Лето в деревне Большие Луки пахло нагретой смолой на крышах, пыльной земляникой на опушке и бесконечной свободой. Для Лёвы, приехавшего из шумного города к бабушке, это было царство велосипедных гонок по проселкам, купания в прохладной речушке и ленивого созерцания облаков над бескрайними полями. До того дня, когда он увидел её.
Аня жила через три дома. Её семья каждое лето приезжала из соседнего райцентра. Он заметил её у колодца – она пыталась поднять тяжелое ведро, и соломенная шляпка съехала набок, открывая темную, собранную в беспорядочный хвост косу. Лицо было сосредоточенным, а на лбу выступили капельки пота.
– Дай помогу? – Лёва подскочил, неловко запинаясь. Его голос прозвучал хрипло от неожиданности собственной смелости.
Она вздрогнула, подняла глаза. Карие, с золотистыми искорками. Улыбнулась смущенно, но тепло:
– Спасибо. Оно сегодня какое-то особенно неподъемное.
Он легко поднял ведро, ощущая жар в щеках. Так началось. Их лето обрело новый центр тяжести.
Их дни сплелись в ритм деревенской жизни, окрашенный первым трепетом чувств. Они встречались у старого дуба на краю деревни, куда Лёва приносил книжки стихов, а Аня – пахучий пирог с малиной, который пекла сама. Говорили обо всем: о надоевшей школе, о мечтах, казавшихся такими грандиозными под этим бездонным небом, о странных взрослых, которые забыли, каково это – чувствовать ветер в волосах на велосипедном спуске.
Любовь их была негромкой, но невероятно настоящей. Она проявлялась не в громких словах, а в мелочах, от которых теплело внутри.
Сидя на теплых досках причала у реки, они могли молчать подолгу, слушая стрекоз и плеск воды. Это молчание не было неловким; оно было наполнено пониманием, что просто быть рядом – уже счастье.
Когда Лёва, помогая Ане собирать малину в бабушкином саду, укололся о шипы и вскрикнул, она не засмеялась. Она аккуратно взяла его палец, смахнула капельку крови подорожником, и ее прикосновение обожгло сильнее укола. "Дурачок," – прошептала она, и в ее глазах светилось что-то нежное и тревожное.
Когда местные мальчишки начали подтрунивать над Лёвой, городским "ботаником", Аня встала рядом с ним, не повышая голоса, но с таким спокойным достоинством в глазах, что насмешки стихли сами собой. Лёва чувствовал, как его сердце бьется в такт ее смелости.
Кульминацией стала внезапная гроза. Они заигрались на дальнем лугу, собирая васильки для бабушки Ани, когда небо потемнело за минуты. Холодный ветер рвал траву, первые тяжелые капли шлепались на землю. До деревни было далеко.
– Бежим к стогу! – крикнул Лёва, хватая Аню за руку.
Они мчались под нарастающий грохот грома, смеясь и спотыкаясь. Дождь хлестал по лицу, одежда мгновенно промокла насквозь. Спрятавшись под навесом у огромного, пахнущего медом и летом стога сена, они отдышались. Было тесно, темно и шумно от ливня за спиной. Они стояли лицом к лицу, мокрые, дрожащие от холода и адреналина. Капли воды стекали с волос Ани по щекам.
Лёва смотрел в ее широко раскрытые глаза, отражавшие вспышки молний. Он видел там страх, восторг и что-то еще... что-то, что заставляло его сердце колотиться как бешеное. Он не помнил, кто сделал первый шаг. Может, это сделал дождь, небо или сама эта сжатая, трепещущая плоть мира вокруг. Их губы встретились – неловко, сначала нос к носу, потом найдя друг друга. Поцелуй был соленым от дождя, холодным снаружи и обжигающе теплым внутри. Это был не поцелуй из кино. Это было дрожащее прикосновение, искра, пробежавшая между двумя мокрыми, потерявшими дар речи существами под грохот стихии. Мир сузился до запаха мокрого сена, стука их сердец и этого невероятного, пугающего и прекрасного ощущения – слияния.
Когда дождь стих, оставив после себя чистый воздух и алмазные капли на каждой травинке, они молча вышли из-под навеса. Руки их снова нашли друг друга, пальцы переплелись крепко, без стеснения. Они шли домой по лугу, сияющему изумрудной свежестью, не говоря ни слова. Слова были сейчас лишними. Солнце, пробившееся сквозь рваные тучи, освещало их путь, а на душе было так светло и просто, как никогда. Они знали: это лето, эта любовь под бескрайним небом Больших Луков, с ее пирогами, васильками и грозой у стога – не закончится с последним августовским днем. Оно только началось. И это было самое искреннее и огромное чувство, какое только могли вместить их шестнадцатилетние сердца.
