Дверь, выкрашенная когда-то в жизнерадостный, солнечно-зеленый оттенок, теперь облупилась и поблекла, словно отражение давно ушедшего лета. Она хлопнула с такой яростью, что по стенам, оклеенным наивными обоями в мелкий, блеклый цветочек, пробежала предательская, дрожащая волна. Штукатурка, и без того державшаяся на тонкой нити надежды и честном слове, осыпалась мелкой, серой крошкой, обнажая потрескавшуюся, унылую поверхность, словно напоминание о неизбежной старости и разрушении.
"Ну, вот и приплыли…" – обреченно подумала Настя, вздрагивая всем телом от неожиданного, оглушительного грохота, словно от выстрела. Сердце ее забилось учащенно, предчувствуя бурю.
С порога, словно разбушевавшийся ураган, ворвалась Людмила Ивановна, её свекровь, с неизменным, отточенным годами выражением вселенской скорби и хронического недовольства, застывшим на лице, словно маска. Это было фирменное, запатентованное выражение Людмилы Ивановны, которое она, казалось, оттачивала перед зеркалом каждое утро, словно готовясь к выступлению на сцене. Казалось, она родилась с этим выражением, и оно стало её визитной карточкой, предвестником неминуемой бури и нескончаемого потока нравоучений, словно рог изобилия, из которого сыпались упреки и наставления.
– Насть, ну что это такое?! Что за свинарник?! Опять у тебя тут бардак! Я же говорила, что сегодня приду! – прогрохотал её голос, проникая в каждый уголок скромной двухкомнатной квартирки, словно раскат грома, разносящийся по горной долине. Голос Людмилы Ивановны обладал удивительной, почти сверхъестественной способностью проникать сквозь стены, словно рентгеновский луч, и заставлять все живое замирать в ужасе, словно кролик перед удавом.
Настя устало вздохнула, стараясь сдержать раздражение, которое с каждым визитом свекрови поднималось в ней все выше и выше, словно цунами, готовое обрушиться на берег.
"Говорила… как будто я могла забыть. Да я каждый её приход помню, как день Страшного суда! Календарь перечеркиваю с замиранием сердца!" – пронеслось у неё в голове, едкое и горькое, словно полынь, отравляющая душу. Но вслух она, стараясь сохранить жалкие остатки вежливости и самообладания, сказала лишь:
– Людмила Ивановна, здравствуйте. Я только с работы, еле ноги волочу, не успела еще прибраться. Сама ведь знаете, какой сейчас аврал в конце месяца. Отчеты, проверки… Сами же работали бухгалтером, должны понимать.
– С работы! Да что это за работа такая, что ты вечно уставшая, как старая кляча, загнанная насмерть?! У меня вот, помню, три смены на заводе, да еще и огород в шесть соток! И парники, и заготовки на зиму! И всегда все блестело! Ни пылинки, ни соринки! Я как пчелка трудилась! А ты… – Людмила Ивановна окинула оценивающим взглядом скромную двухкомнатную квартирку, в которой Настя ютилась с мужем, Петей, её единственным, горячо любимым, но, по мнению Людмилы Ивановны, явно недооцененным сыном.
Квартирка, доставшаяся им от бабушки Пети, была тесновата, но уютная, и Настя старалась поддерживать в ней порядок, несмотря на усталость и вечную нехватку времени. Она развешивала занавески с цветами, словно пытаясь вдохнуть жизнь в унылые стены, расставляла на полках милые безделушки, привезенные из разных поездок, создавая атмосферу тепла и уюта, словно строила крепость от внешнего мира. Но для Людмилы Ивановны этого всегда было недостаточно. В её глазах это всегда был "притон неряхи", позор семьи и оскорбление её безупречному вкусу.
Настя и Петя поженились три года назад. Петя – добрый, немного мягкий парень, с наивным, доверчивым взглядом и золотым сердцем, работал программистом в небольшой, но перспективной IT-компании. Он был тихим и спокойным, любил проводить вечера за компьютером, разрабатывая новые программы и читая научную фантастику, словно пытаясь сбежать в другой мир от суровой реальности.
Настя трудилась в небольшой бухгалтерской фирме, где за небольшую зарплату приходилось пахать как лошадь, забывая о выходных и праздниках, словно загнанный зверь, мечтающий о свободе. Жили скромно, но дружно. Петя души не чаял в Насте, а она отвечала ему взаимностью, словно два голубка, нашедшие друг друга в огромном городе. Они любили гулять по вечерам в парке, держась за руки, фантазировать о будущем и строить планы, словно два ребенка, рисующие мир своей мечты. Если бы не Людмила Ивановна, их жизнь была бы почти идеальной сказкой, наполненной любовью и взаимопониманием, словно райский сад, в котором цвели бы только прекрасные цветы.
Свекровь невзлюбила Настю с первого взгляда, словно почувствовала в ней угрозу своему влиянию на сына.
"Не пара ты моему Пете! Он у меня умница, красавец, надежда и опора, а ты… обычная! Серая мышка! Без роду, без племени! Не ровня моему сыночку! Он достоин королевы, а ты кто?" – не раз говорила она, не стесняясь в выражениях, словно Настя была неодушевленным предметом, а не живым человеком, способным чувствовать и переживать, словно кукла, которую можно выбросить за ненадобностью.
И с тех пор жизнь Насти превратилась в настоящий кошмар, нескончаемую полосу препятствий, где главным препятствием была её собственная свекровь, словно злой дракон, охраняющий сокровище. Постоянные придирки, упреки, советы, которые никто не просил, а скорее наоборот, мечтал, чтобы они никогда не звучали, словно яд, медленно отравляющий жизнь.
Людмила Ивановна считала своим долгом контролировать каждый шаг молодой семьи, вмешиваться во все их дела и указывать, как им жить правильно, словно диктатор. По её мнению, правильно – это так, как жила она сама, следуя строгим правилам и традициям, которые она считала незыблемыми, словно священные заповеди, которые нельзя нарушать.
– А что это у тебя на ужин? Опять макароны по-флотски?! Да ты совсем не заботишься о здоровье моего сына! Петеньку надо кормить нормально! Мясо где? Рыба? Фрукты? Витамины? Ты хоть знаешь, что ему для работы мозга нужно?! Белок, фосфор, кальций! А ты его кормишь одними углеводами! Да он у тебя скоро отупеет! – Людмила Ивановна заглянула в кастрюлю, брезгливо скривившись, словно увидела там не еду, а что-то отвратительное и опасное, способное отравить её любимого сыночка, словно смертельный яд.
– Людмила Ивановна, Петя сам может сказать, что он хочет на ужин. И вообще, это наша семья, и мы сами решаем, что нам есть. – Настя попыталась возразить, стараясь сохранить спокойствие в голосе, но свекровь её перебила, даже не дав договорить, словно бульдозер, сметающий все на своем пути:
– Твоя семья?! Ты сначала стань настоящей хозяйкой, научись готовить нормальную еду, а потом будешь тут права качать! Мой Петенька достоин лучшего! Он у меня такой талантливый, такой умный, такой перспективный, а ты… ты его не ценишь! Ты его не достойна! Ты его тянешь вниз!
Слезы подступили к глазам Насти. Она чувствовала, как внутри неё нарастает волна отчаяния и бессилия, словно тонет в болоте. Ей хотелось закричать, убежать, спрятаться, чтобы больше никогда не видеть эту женщину, словно жертва, спасающаяся от преследователя.
"Когда же это закончится? Когда она оставит нас в покое? Когда она поймет, что Петя любит меня, а я люблю его? Почему она не может просто порадоваться за нас?" – подумала она с отчаянием, сжимая кулаки, чтобы не сорваться на крик и не наговорить Людмиле Ивановне гадостей, о которых потом пожалеет, словно сдерживая вулкан, готовый извергнуться.
Петя, как назло, задерживался на работе. Он всегда старался избегать конфликтов между матерью и женой, предпочитая отмалчиваться и надеясь, что все само собой уладится, словно страус, прячущий голову в песок. Но это только усугубляло ситуацию, давало Людмиле Ивановне ощущение вседозволенности и безнаказанности, позволяло ей чувствовать себя хозяйкой в их доме, словно королева, правящая своим королевством.
И в этот раз Настя уже не выдержала – слишком долго терпела. После визита Людмилы Ивановны, после потока оскорблений и упреков, после унизительных сравнений и язвительных замечаний, она собрала вещи в старый, потертый чемодан, который помнил еще её студенческие годы, и ушла. Просто ушла, не выдержав больше этого ада, этой постоянной критики и унижения, словно птица, вырвавшаяся из клетки. Оставила Пете короткую записку на кухонном столе, написанную дрожащей рукой, словно приговор: "Я больше не могу так жить. Выбирай: или я, или твоя мама. Я устала бороться за тебя. Я устала быть плохой женой, плохой хозяйкой и плохой женщиной в глазах твоей матери".
Продолжение:
Читайте также: