Она выбрала вечер посвежее, в Тутаеве редко бывают такие даже летом — воздух влажный, но прохладный ветерок с Волги стягивал липкую жару с асфальта. Анна сидела на кухне за старым обшарпанным столом с бокалом дешёвого красного, но за его рубиновым цветом скрывалось не вино — боль. Её тридцать восемь как будто случились в один день. Дом — ипотечный, в сером панельном доме на Лесной улице. Ремонт — руками Анны. Она красила стены, выбирала шторы, всё — чтобы ему было уютно. А он…
Евгений стал исчезать месяцами назад: "Планёрки", "авралы", "партнёрские встречи". Но сегодня всё встало на свои места. Обычная невинная ошибка: он забыл ноутбук на кухне, а она собиралась заказать билеты на автобус до сестры. Открыла крышку — и там всё сразу.
В переписке с Леной — той самой бухгалтершей из их конторы, румяной, вечно в облегающих юбках, вызывающе ярких, с этим её нарочитым смехом — всё было тихо. Никаких признаний. Но слова... Они были страшнее измены: "Ты сегодня пахла клубникой... я скучаю". Лена отвечала смайликами и сердцами. Это была та самая семейная близость, к которой Анну больше не допускали.
Она наливала себе второй бокал, когда в дверь влетел Евгений, с ворохом объяснений, заранее заготовленных, с уставшими глазами и телефоном в руке, который не выпускал даже в прихожей.
— Ань, ты чего сидишь? Ночь уже! — Он снял куртку, бросил на кресло.
Она смотрела на него и вдруг поняла: всё. Не злость даже — пустота.
— Женя, выбирай. Либо я, либо твоя Лена. — Сказала почти шёпотом.
Он застыл, как глупый мальчик перед строгой учительницей.
— Ань, да ты чего! Лена? Это просто рабочее! Переписываемся иногда, для смеха…
Она подняла глаза, холодные, как вода в Волге в апреле:
— Я читала. Собирай вещи.
Он пошёл на кухню, протянул руки, как будто хотел её обнять.
— Ну погоди… ну не горячись… Мы ведь… семья же!
— Женя, нет у нас семьи. — Голос её звучал ровно, даже удивительно спокойно.
Она стояла в проёме, преграждая дорогу в комнату. Открыла дверь настежь.
Он посмотрел на неё так, как смотрят на пропавший последний шанс. Но уже ничего не сказал. Натянул кроссовки и вышел. Не хлопнул дверью.
Анна осталась одна в квартире, в этой кухне с облезлыми обоями, где всё пахло — и свежей краской, и чужой ложью.
Ночью она вытащила с антресолей старый дорожный чемодан — тот самый, в который они вместе когда-то складывали вещи на море. Аккуратно складывала его рубашки, ремни, галстуки. Пусть завтра забирает.
Но наутро всё стало ещё острее. Позвонили в дверь. На пороге стояла мать Евгения — Вера Константиновна, высокая, всегда с прямой спиной, с надменным лицом. Её недовольный тон слышали все соседи на лестнице:
— Анна, ты в своём уме? Это просто переписка! Что ты творишь? Разве можно семью рушить из-за смс-ок?
Анна поставила перед ней чемодан, спокойно:
— Ваш сын рушил семью. Я просто больше не вру сама себе.
Вера Константиновна замолчала. Её глаза встретились с глазами Анны, и там было всё: усталость, разочарование, но больше — решимость. Она повернулась и ушла, прихватив чемодан.
Вечером снова стук. Евгений стоял в дверях — неуверенно, с мятой футболкой и тем самым виноватым выражением, за которое раньше Анна его прощала.
— Может, поговорим? — Он пытался улыбнуться.
Она показала на пустой коридор:
— Ты слишком поздно вспомнил, что у нас было о чём говорить.
Он ещё стоял несколько секунд, потом только кивнул и ушёл. Не оглянулся.
А она закрыла дверь и не заплакала. Нет. Пошла на кухню, открыла форточку. Волга пахла прохладной вечерней водой.
И впервые за много лет ей стало дышать легче.
БУДУ БЛАГОДАРНА ВАШЕЙ ПОДПИСКЕ! ДЗЕН СОВСЕМ НЕ ПРОДВИГАЕТ НОВИЧКОВ, ПОЭТОМУ МОТИВИРУЕТЕ ТОЛЬКО ВЫ - ЧИТАТЕЛИ. ПОМОГИТЕ НАБРАТЬ 1000.