С предыдущими заседаниями клуба, а - соответственно - с предыдущими эпизодами "РЕИНКАРНАЦИИ", можно ознакомиться, воспользовавшись нарочно для того созданным КАТАЛОГОМ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА"
Всем утра доброго, дня хорошего, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute, или как вам угодно!
Вот и пришло время любезнейшему читателю познакомиться с последними основными персонажами РЕИНКАРНАЦИИ. Я намеренно не вводил их ранее: необходимо было проникнуться самим духом альтернативной Империи, понять - как в ней всё работает и чем она существует. Теперь - пора. Возвращаемся в столицу - ведь здесь, в неприметном особнячке плетет свои тайные нити некоторый... паучок. И, кажется, он один знает, что и как надобно сделать, чтобы это государство в одночасье вдруг перестало существовать. Да разве же это возможно? Кажется, да... Впрочем, - давайте узнаем!
РЕИНКАРНАЦИЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Только небольшой круг осведомленных – даже, может быть, очень осведомленных! – лиц в столице знал, что именно находится в ничем не приметном особнячке на Вознесенском проспекте. Вывески никакой на тяжелых дверях его не было, только зарешеченные окна первого этажа, да постоянно дежурящий полицейский могли подсказать пытливому уму, что дом этот – непростой, и что из сверкающих новеньких с правительственными номерами дорогих автомобилей, изредка проезжающих внутрь огороженного высокими решетками дворика, наверняка выходят очень значительные персоны. Самое интересное, что и не все члены правительства знали о существовании этого особнячка – настолько секретными делами занимались его обитатели!
Формально III отделение Управления имперской безопасности подчинялось премьер-министру (это он подписывал указ о его организации), курировал же деятельность отделения министр внутренних дел – но опять же номинально, ибо непосредственно делами отделения занимался товарищ министра Соколовский. Что именно входило в компетенцию III отделения – тоже знали очень немногие. I отделение ведало внешней разведкой, это было известно всем, II отделение – экономической безопасностью, что почти не скрывалось даже от прессы, а вот III… В одной оппозиционной газетенке предположили в свое время, что в обязанности отделения входит особый контроль за работой министерства внутренних дел, может быть, и за деятельностью отдела контрразведки министерства обороны, но, так как версию эту не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть, тема как-то сама собой заглохла.
Впрочем, ретивый писака все равно не угадал, ибо отделение, которое возглавлял полковник Адельберг, – да-да, всего лишь полковник, ведало другой, более изысканной и еще более секретной кухней, а именно – политической ситуацией в стране, да и не просто ведало, а полностью контролировало ее, незримо дергая за невидимые для самих политиков ниточки и придавая всему вектор, выгодный для полковника. Если бы кому-нибудь пришло в голову установить наблюдение за посетителями особнячка на Вознесенском, он бы с изумлением обнаружил бы знакомые лица лидера коммуниста Маркова, лидера Аграрной партии, вице-спикера Думы, и некоторых других, мелькающих по телевизору деятелей. Что влекло их сюда, за каким лешим эти гордые, не зависимые ни от кого личности навещали почти неизвестного полковника – тоже не поддавалось никакой логике. Для всех – кроме самого Адельберга. Только в его мозгу складывался замысловатый паззл из партийных секретов, вестей с самых отдаленных закоулков империи и настроений разнообразнейших слоев населения. Только он – как опытный метеоролог! – мог сделать самый точный прогноз политической погоды и на завтра, и на более отдаленные периоды, и неспроста – ведь это он определял те климатические условия, в которых в скором уже будущем предстояло жить обитателям огромной страны.
Станислав Витальевич Адельберг любил начинать свой рабочий день, длящийся когда и до поздней ночи, а когда и до первых петухов, с чашки крепчайшего цейлонского чаю – без сахара, но обязательно с лимончиком! Иногда под настроение можно было пропустить и глоток-другой настоящего шотландского скотча, а сразу после этого, пока во рту еще сохранялось приятное послевкусие, выкурить сигару. После этого обязательного ритуала разум окончательно включался в активную фазу, готовый впитывать десятки, сотни фактов, имен, сопоставлять их и анализировать. В такое «англичанство» он играл еще в военном училище, бессознательно подражая кому-то из литературных героев и служа предметом насмешек для своих сокурсников – пародийным дендизмом и деланой невозмутимостью. Подражательство, однако, позднее перешло в привычку, и уже спустя десять-пятнадцать лет те, кто не знал Адельберга юношей или молодым субалтерном, всерьез думали, что этот невысокий, прямой как струна, чуть полноватый человек с хитрым взглядом светлых глаз так и родился этаким Черчиллем. Последний, действительно, был кумиром Станислава Витальевича – какая проницательность, какая выдержка, какое политическое долголетие! Не то, что нынешние – особенно в России, где, по мнению Адельберга, само понятие «государственный человек» обмельчало, истрепалось и стало синонимом с нелюбимым Станиславом Витальевичем образом интеллигента – с виноватым лицом, прижатой ко впалой груди шляпой и подобострастно прислушивающимся: не задел ли кого? не обидел ли? всем ли удобно его присутствие? Ах, извините, бога ради… Нет, России более не надобны такие правители, размышлял он. Еще немного, и эта страна захлебнется в слюнтяйстве, соплях и демагогии, а там – снова анархия, развал, возможно, даже война или интервенция… Вон, Япония, ютясь на жалких своих островках и громоздясь кверху друг у друга на головах, как сладострастно облизывается на Дальний Восток… Забыли уже, черти, как их ошпарило в 45-м? Какими тихими, униженными и во всем виноватыми были они?! А с каким сожалением бывшие союзники по Антанте ушли с арендованных ими в счет долгов за копеечную плату самых жирных земель – того же Дальнего Востока, каспийского и беломорского побережий – выкачав из них все, что можно было выкачать за пятьдесят лет, оставив после себя едва ли не выжженные пустыни! Слабая империя – лакомый кусок для тех, кто выстоял, для Америки, для возрожденной после Второй Мировой Германии, Франции, Англии, Китая, наконец… Нет, пока он, полковник Станислав Адельберг жив и может кое-что предпринять для этого, подобному унижению для него – коренного русака с родословной в два столетия! – не бывать!
Вернейший помощник ротмистр Кубацкий – умница, чуткий, осторожный, предусмотрительный! – тихонько сидел в уголку, ожидая подходящего момента для ежеутреннего доклада, знал – по легкой поволоке в глазах полковника – когда следует прерваться, а когда продолжать. Задумался Станислав Витальевич, вон, как на портрет Государя смотрит – с легкой усмешкой, будто зная что-то, чего не знает сам Государь, стало быть – размышляет о чем-то приятном, рисует в голове свои блок-схемы со множеством стрелочек, кружочков и ромбиков. Кубацкий однажды посмотрел, правда, кверху ногами, на один из таких рисуночков, лежащих на столе у начальника, да так ничего и не понял – больно мудрено и мелковато подписано!
- Да, простите, Владимир Романович, отвлекся, - чуть встрепенулся Адельберг, все еще пряча полуулыбку в седоватых коротко остриженных усах. – Так что там первопрестольная?
- Агент «Пресли» прислал самую обстоятельную записку, - терпеливо продолжил Кубацкий, почти не глядя в папку, - в которой подробнейшим образом обрисовывает настроения московского студенчества, включая университет, и некоторые другие высшие учреждения. По моей просьбе он привел даже некоторые статистические данные…
- «Пресли»? – саркастически хмыкнул Адельберг. – Это ваша идея?
- Никак нет, Станислав Витальевич, выбор агентурного псевдонима принадлежит самому агенту. Он – лидер весьма популярной в молодежных кругах музыкальной группы, был завербован нами самым прозаическим образом – мы профинансировали приобретение оборудования для его творчества. Так вот, господин полковник, данные – самые неутешительные. Как считает «Пресли», не менее семидесяти процентов студенчества с симпатией относятся к идеям коммунистов, а половина из них – в случае попытки государственного переворота – примут самое деятельное участие в этом самом перевороте. Остальные тридцать делятся таким образом: около двадцати процентов – благонамеренные, еще десять – крайне скептически относятся к деятельности правительства, но, слава богу, пассивны. Примерно те же цифры – в старших классах гимназий, разумеется, мужских…
- Любопытно бы провести такие же исследования и в других городах, особенно, в окраинных губернских столицах, - заметил Адельберг, с удовольствием глядя на ротмистра – знал, что тот не его обманет его ожиданий.
- С вашего разрешения, Станислав Витальевич – уже! – потупя аккуратно причесанную голову, чтобы полковник не видел его вспыхнувшего румянца, тихо произнес Кубацкий. – Я предложил нашей региональной агентуре в Киеве, Харькове, Екатеринбурге, Иркутске и Минске сделать аналогичный анализ, и уже имею на руках некоторые данные…
- Так-так…, - нетерпеливо, с явным интересом побарабанил короткими пальцами по коже стола Адельберг.
- Показатели самые прискорбные, Станислав Витальевич. Сторонников коммунистов – явных или просто симпатизирующих им - там явное большинство – около восьмидесяти пяти процентов, плюс-минус пару процентов с учетом региональных особенностей в каждом городе. Благонамеренных – всего около десяти. – Кубацкий помолчал, пытаясь уловить какую-нибудь реакцию на ничего не выражающем лице полковника, и, не сумев, тихо закончил. – Это – осиное гнездо, Станислав Витальевич… Или – огромная куча хвороста. Достаточно легкой искры – и полыхнет!
- И полыхнет…, - нараспев неопределенно протянул Адельберг. – Однако, цифры, действительно, пугающие, Владимир Романович. Такого не было даже в семнадцатом. Как вы полагаете, в чем причина такой вопиющей непопулярности правительства среди молодежи?
- Причин множество, Станислав Витальевич, - ротмистр любил такие вопросы. Когда-то он даже учился на филологическом факультете, да вовремя осознал, в чем именно состоит его истинное призвание, любовь же к пространным, требующим проявления эрудиции и склонности к логическому мышлению, диалогам, однако, осталась. – Основная – бесхребетность правительства. Оно слишком мягкотело, слишком интеллигентно и чрезмерно прочитываемо в своем желании потрафить всем, причем, мерами сугубо деликатными… Молодежь чувствует это, а, когда нет, извините, ремня, наступает ощущение вседозволенности.
- Что вы говорите?! – несколько даже эмоционально воскликнул полковник, с теплотой глядя на своего любимца, будто считывавшего его собственные недавние мысли.
- Несомненно, - подтвердил Кубацкий, довольный тем, что, кажется, угадал-таки волну начальства. – Тут-то и приходится, что называется, «в жилу» демагогия большевиков, осиянных, к тому же, многолетним венцом страдальцев за идею – они сильны в логике своих убеждений, они тверды, и они знают, что делают, легко выбирая любую из нынешних проблем и превращая ее в почву для диспутов, из которых, они единственные, конечно же, знают истинный выход. Молодежи это нравится. Уроки крови для них нынче – пустой звук, здесь превалирует любопытство и юношеский максимализм неофитов от истории. Самое пугающее, что цифры эти стали расти столь стремительно всего какой-нибудь год назад, до этого они не заходили за рамки приличий – двадцать-тридцать процентов бунтарей в молодежной среде – явление, нормальное во все времена!
- Что полагаете предпринять? – Адельберг сузил серые глаза и чуть насмешливо поморщил усы – мол, посмотрим, что вы скажете, голубчик!
- С вашего разрешения, прежде всего, необходимо провести через Думу законопроект о чрезвычайной ситуации в стране, позволяющий обвинить большевиков и их сторонников в подготовке государственного переворота – это развяжет нам руки. Ежели не удастся – а уверенности, что удастся – не много, предполагаю привлечение к сотрудничеству уголовной полиции с целью искусственной фабрикации дел для формального повода к аресту лидеров движения, - с некоторой неуверенностью в голосе высказался Кубацкий, пряча глаза в бумаги. – То же – среди рабочих. Возможно, придется почистить и армию, но в меньшей степени…
- Эк вы хватили! – крякнул полковник, раскуривая сигару, чтобы скрыть лицо за клубами дыма. – Что с таким законопроектом в Думу нечего и соваться – к гадалке не ходи! Воплей будет столько, что, пожалуй, и баррикады появятся! Но появятся они и если вы начнете массовое обезглавливание бузотеров. Помилуйте, Владимир Романович… Ну, арестуйте за укрывательство от налогов двадцать человек, ну, возьмите за хранение наркотиков еще тридцать… но сотни, пару-тройку тысяч крикунов по всей Империи?! Сам же говорили про кучу хвороста и сами же тянетесь туда с зажигалкой!
- Что же, в таком случае, надо делать? – обиженно спросил ротмистр, щурясь от дыма, который он терпеть не мог.
- А вот в этом-то, голубчик вы мой, и кроется самое главное…, - Адельберг довольно посопел и, выдержав изрядную паузу, четко и с некоторым безразличием, словно речь шла не об огромной стране, а о судьбе какого-нибудь изгоя, произнес: - Да, собственно, ничего не делать!
- Виноват, - Кубацкий чуть склонился вперед, всем видом показывая, что, вероятно, ослышался и хотел бы повторения последней фразы.
- Видите ли, Владимир Романович…, - полковник отложил, наконец, сигару и доверительно, как отец сыну, почти интимно, заговорил. – Я считаю, что в сложившейся ситуации нам с вами и в самом деле ни к чему вмешиваться. Сила хороша, когда применяется против меньшей силы. То, с чем мы имеем дело сейчас, увы, приняло ту форму, против которой нам не устоять – можно только ухудшить положение как наше с вами, так и тысяч других наших сторонников. Вы полагаете, что я не просчитывал еще несколько лет назад, чем может окончиться это заигрывание с коммунистами? Вы думаете, ваши сегодняшние цифры – откровение для меня? Мы уже давно потеряли эту страну, дорогой мой Владимир Романович, только об истинных размерах катастрофы знаем лишь мы с вами, да еще несколько трезвых персон там, наверху! А все эти либералы, мнящие себя делателями истории и публично рядящиеся в пурпурные тоги миротворцев, это всё…, - Адельберг скривился и вяло махнул кистью пухлой ухоженной руки. – И сейчас они все с глазами затравленных собак приезжают ко мне и, жалко заглядывая в лицо, спрашивают: как же так, Станислав Витальевич? Как такое возможно? Как допустили? Мы же все делали для блага общества! У нас нет ни единого поступка, ни единого закона, за который нам было бы стыдно перед своим народом… Да, отвечаю, вы все правильно делали – как истинные интеллигенты, как патриоты России! Тогда отчего, спрашивают, сейчас всё так? Отчего мы непопулярны? Отчего монарх – символ империи и духовный ее отец – вызывает практически у всех лишь усмешку? Отчего церковь при всем, что ей было отпущено, не имеет никакого влияния ни на молодежь, ни на половину людей зрелого возраста? От того, отвечаю, что мы все всего лишь продукты того брожения, которое было приостановлено шестьдесят лет назад, а сейчас, извините, все-таки прорвало – естественные процессы, знаете ли, природу, господа, не обманете – ни всепрощением, ни раздачей мнимых благ, ни желанием нравиться и кривой бабке, и дюжему молодцу! Всё это, ротмистр, закономерно, а от того – неминуемо! А вот наша с вами задача – подтолкнуть это дельце так, чтобы оно пошло не по ухабам истории, а по той дорожке, которая приведет страну не к утопическому коммунизму, а к реальной диктатуре правительства, знающего, что и как делать с оказавшейся без руля и тормозов государственной махиной.
- Позвольте с вами не согласиться, господин полковник! – едва ли не впервые за все время их совместной службы Кубацкий, побледнев, возразил, раздув крылья узкого носа. – Вы призываете меня способствовать развалу страны, которая, перенеся великое множество испытаний, все же выправилась и стала одной из…
- Да бросьте вы, ротмистр, - фыркнул Адельберг с непривычным для него явным цинизмом. – Не хотите ли скотча? Ну, зря, а я, пожалуй, выпью… - он, не спеша, поднялся, открыл дверцу старинного, работы середины прошлого столетия, секретера, плеснул себе в хрустальный стакан буроватой жидкости и, с наслаждением отхлебнув, мягко уселся на прежне место. – Вы сейчас говорили как какой-нибудь Адрианов или там Корф, ей богу… Мы же с вами не на парламентских дебатах и не на митинге, право слово! Вы-то хоть не уподобляйтесь этим… словоблудам! Давайте признаемся сами себе, дорогой мой Владимир Романович – мы с вами служим милой, бесконечно обаятельной химере, которая кудлатой Жужей путается у всех под ногами и умильно заглядывает в глаза: правда, я симпатичная? правда, я хорошая? «Национальная идея!» - скривившись, явно передразнил кого-то полковник. – Да все эти идейки – православие, самодержавие – давно уже стухли и попахивают гнильцой, друг мой! Действительно сильная власть – которую уважают, которую боятся – вот идея! За шестьдесят лет, вдумайтесь, ротмистр, за шестьдесят лет в стране не появилось и тени Столыпина, Петра Великого, Николая I, наконец, все только говорят, призывают, внушают, убеждают, витийствуют, морщат лбы… Церковь – тьфу, прости меня Господи! – давно уже существует сама для себя, в Бога веруют только древние старички да жители окраинных глубинок, так что своей объединяющей и сплачивающей роли она играть априори не может. Национальные губернии уже откровенно издеваются над императорской властью, вернее – немочью, и по факту давно уже национальными губерниями не являются. Это – конец, голубчик ротмистр, но!.. – и Адельберг значительно вздел указательный палец. - …Конец, который положит начало новой стране, где, наконец, всё будет иначе!
- И, позвольте узнать, что же это будет за страна? – заметно страдая от услышанного, негромко спросил Кубацкий. – Абсолютная монархия, республика, диктатура?
- Не сомневайтесь, друг мой, - уклончиво-успокоительно усмехнулся полковник. – Это будет та форма, которую, быть может, примут не все и не сразу, но оценят по результатам.
- Все-таки диктатура…, - задумчиво произнес ротмистр. Он, на несколько секунд позабыв о субординации, как-то обмяк на своем стуле, обнаружив отсутствие офицерской выправки – даже китель на нем собрался складками, и, казалось, не помнил уже о том, что его непосредственный начальник выжидающе смотрит на него, плотно сцепив жесткие губы. – Простите, Станислав Витальевич! – упавшим голосом продолжил Кубацкий. – То, что вы мне сейчас рассказали – чудовищно по сути своей и противоречит как моим убеждениям, так и долгу. Я – присягал Государю и Империи, вы же предлагаете мне фактическую измену…
- Прошу вас, Владимир Романович, продолжайте, - бесстрастно подбодрил его Адельберг.
- Я вынужден просить у вас отставки и считать себя вправе предпринять ряд действий, направленных на то, чтобы помешать осуществлению ваших замыслов, - голос Кубацкого заметно дрожал, было видно, что он, произнося эти слова, сам ужасается происходящему, но, ведомый собственной совестью, уже не мог контролировать себя. – Вы – изменник и больший враг государства, нежели коммунисты: они, по крайне мере, не скрываются и не притворяются, вы же – выдаете себя за слугу Отечества, а сами со своими хозяевами роете ему могилу! Еще раз прошу меня извинить! – Он вскочил, раздался звон шпор, и тщательно причесанная голова ротмистра обозначила учтиво-презрительный кивок.
- Я понимаю вас, Владимир Романович, - по-прежнему не выдавая эмоций, ответил полковник. – И не смею удерживать – помешать нам вы все равно уже не сможете, растопчем! Рапорт можете передать мне позже, сейчас – извините, дела!
Бледный Кубацкий стремительно вылетел из кабинета, вихрем пронесясь мимо удивленного адъютанта. Ротмистр уже не успел видеть довольной улыбки Адельберга: разгладив седоватую щеточку усов, он придвинул к себе телефонный аппарат и, набрав нужный номер, неторопливо произнес:
- Это Адельберг. С Юрием Павловичем соедините!
Очевидно, полковника на другом конце линии знали превосходно, потому что уже через несколько секунд Станислав Витальевич заговорил вновь:
- Юрий Павлович, полагаю, что дело сделано. Он, разумеется, не согласился и уже не сегодня-завтра выдаст тайны, к которым невольно приобщился. Что-что? Уверен однозначно, поэтому и выбрал именно его: начальник отдела, умничка, безупречная родословная, честь офицера и все такое прочее… Таким верят! Да вы бы видели его – как он стучал копытом себе в грудь, доказывая мне, что я – подлец и изменник Родины! Просто хоть аллегорию с него пиши – оскорбленное достоинство! Полагаю, пойдет прямо к думцам, с которыми у него есть кое-какие связи, либо - в какую-нибудь верноподданническую газетенку типа адриановских «Ведомостей», а уж там его монолог усилят в геометрической прогрессии… Скандальчик будет еще тот! Да, я считаю, с Марковым вам стоит снестись самостоятельно, сами знаете, я – человек теневой профессии… Всего вам доброго, Юрий Павлович!
Аккуратно положив трубку, Адельберг в задумчивости почесал нос и с досадой произнес сам себе:
- Не надул бы, скотина! Что – один, что – другой…
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Всё сколь-нибудь занимательное на канале можно сыскать в иллюстрированном каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу