Вера аккуратно смахнула пылинку с подоконника, где стоял ее единственный цветок капризная орхидея фаленопсис.
За окном бушевал февраль. Стекла покрылись густыми морозными узорами, похожими на замерзшие паутины.
В квартире было тепло, почти душно, но Вера чувствовала постоянную зябкость где-то под ребрами.
Она вспомнила, как принесла этот цветок домой три года назад. Тогда за окном тоже был февраль, но такой желанный. Они с Антоном только съехались.
Орхидея была его подарком, чтобы весна началась раньше, сказал он, целуя ее в макушку. Она, смеясь, поставила ее на самое солнечное место. Тогда солнечным было все вокруг, даже тени.
Любить... Как же это было просто тогда. Как будто они оба вышли в открытый космос без скафандров, но с твердой уверенностью, что дышать там можно. Они были открыты друг другу до самой сердцевины, до дрожи.
Антон знал все ее страхи, боязнь темноты, оставленности, неудач. Она знала его ранимую гордость, детские травмы, о которых он шептал ночью. Эта беззащитность была их языком, их крепостью. Казалось, что может быть прочнее такой наготы душ?
Она ошиблась. Прочность была иллюзией. Как морозные узоры на стекле, красивые, ажурные, но исчезающие от одного прикосновения теплой ладони. Или от холодного сквозняка.
Все началось с мелочей. Антон все чаще задерживался на работе. Его усталые объятия стали короче. Ее попытки поговорить о своей тревоге натыкались на стену легкого раздражения.
Вечно ты все усложняешь, Вера. Все хорошо. Она замолчала первой, спрятав свою рану поглубже. Потом замолчал и он. Их разговоры превратились в обмен бытовыми репликами, как будто они боялись задеть друг друга острым углом.
Беззащитность, когда-то их объединявшая, стала опасной зоной. Показывать слабость? Рисковать быть непонятой, отвергнутой? Проще надеть панцирь.
Она перестала рассказывать о плохом дне. Он перестал делиться сомнениями о работе. Они стали осторожными, как саперы на минном поле.
Любовь требовала смелости быть уязвимым, а они эту смелость потеряли.
Вера взглянула на орхидею. Неделю назад она заметила, что один лист пожелтел. Антон, проходя мимо, бросил. Наверное, залила. Или сквозняк.
И ушел в свою комнату, они теперь спали раздельно, потому что он храпит. А она? Она не стала спорить, не стала искать причину. Просто отодвинула горшок чуть дальше от окна, как будто этого было достаточно.
Сейчас цветок выглядел совсем плохо. Листья потеряли упругость, поникли. Бутоны, которые она так ждала, почернели и засохли, так и не раскрывшись.
Вера осторожно потрогала почву. Она была ледяной. Сквозняк. Холодный, невидимый, подкрадывающийся из щели в старом окне. Тот самый сквозняк, на который она махнула рукой.
Она поставила горшок обратно, уже зная, что поздно. Так же поздно, как осознать, что любовь умерла не от громкого предательства, а от тихого, ежедневного холода невнимания. От страха снова открыться, снова довериться, снова стать беззащитной.
Вера смотрела на умирающий цветок.
Он был таким же беззащитным перед холодом, как она сама когда-то перед равнодушием человека, которому отдала ключи от всех своих замков.
Любить значит добровольно разоружиться, подставить самое мягкое место под удар. Это высшая степень доверия и величайшая глупость одновременно. Потому что когда доверие уходит, остается только ледяная пустота и сожаление о той наготе души, которую ты подарил не тому, кто сбережет ее тепло.
Мороз за окном выводил новые, еще более причудливые узоры.
Вера обняла себя за плечи. В квартире было тепло, но холод под ребрами, там, где когда-то цвело что-то нежное и хрупкое, не проходил.
Цветок умер тихо, за одну ночь. Вот так и бывает.
#рассказ #рассказы