— Кто дал тебе право?! — он надвигался на неё, размахивая руками. — Кто тебе разрешил лезть в мои личные дела?! Ты жена! Твоё дело — борщ варить и не выдумывать!
1. Железный прут
— Господи, Костя, что это?! Кровь?!
Яна выбежала в коридор, едва услышав, как в час ночи провернулся ключ в замке. Её муж стоял на пороге, бледный как полотно. Свет лампы выхватил на воротнике его рубашки жуткое, ярко-алое пятно.
Он отмахнулся, стараясь не смотреть ей в глаза.
— Да тише ты, сына разбудишь! Ничего страшного.
Костя буквально ввалился в квартиру, и она с ужасом увидела причину — длинный, неестественно ровный порез у него на шее.
— На стройке... — прохрипел он, морщась. — Железный прут сорвался. Ерунда, успел увернуться, только царапнуло.
Железный прут? Яна на секунду замерла, пытаясь представить ржавую арматуру, которая оставляет такой аккуратный, тонкий след, словно от лезвия. Что-то внутри неё похолодело.
— Идем скорее в ванную, нужно обработать! — она подхватила его под руку.
Дрожащими руками Яна доставала перекись и бинты.
Яна с Костей прожили в браке пять лет. Она была для него идеальной женой. Женой инженера-строителя, чей рабочий день не имел ни начала, ни конца.
Женщина убедила себя, что её долг — быть надежным тылом для мужчины, который так убивается на работе ради них, ради их четырехлетнего сынишки. Она не спорила, когда он неделями пропадал на «объектах».
— Осторожнее! — шикнул он, когда она прикоснулась ваткой к ране.
Яна обрабатывала порез, а сама не могла оторвать от него взгляда. Рана была не рваной и не грязной, а, наоборот, чистой и ровной.
В ту ночь женщина поцеловала мужа перед сном как героя, едва не погибшего на своей опасной работе. Супруг быстро уснул, а она никак не могла сомкнуть глаз. Прижавшись к его плечу, чтобы почувствовать себя в безопасности, Яна вдруг отшатнулась, словно обжегшись.
От его волос пахло не стройкой и не пылью. Пахло чужими, приторно-сладкими женскими духами и сигаретами. Хотя он бросил курить два года назад.
И этот «прут» вдруг стал казаться ей острым, как бритва. И вонзился он не в его шею. А прямо в её сердце.
2. Розовая помада
На следующий день Костя на работу не пошел. Он лежал в постели, стонал, что всё тело болит.
Меняя мужу повязку, Яна уже не видела рану. Она видела улику.
— Ай! — дёрнулся Костя. — Поаккуратнее нельзя?
— Терпи, — холодно ответила она. — Герои должны терпеть.
Пока он морщился, она попросила его приподняться, чтобы удобнее было приклеить пластырь. И когда Костя, охая, повернулся к ней спиной, Яна замерла. Вся его спина, от плеч до поясницы, была усыпана багрово-синими гематомами.
Когда муж наконец уснул, Яна решила постирать его вчерашнюю рубашку. Она замочила окровавленный воротник в воде, и когда багровые разводы начали расплываться, на ткани проступило нечто новое.
Взяв рубашку, она поднесла её ближе к свету и ахнула. На белоснежном воротнике, рядом с пятном крови, отчётливо виднелся жирный, липкий след розовой помады с вульгарными блёстками.
«Но у меня такой нет…» — прошептала она в тишине. Все её помады были матовыми, сдержанных, благородных тонов.
Женщина расстелила рубашку на полу ванной, как будто это было тело, а она — следователь. И улики находились одна за другой. Спина и плечи рубашки были испещрены тёмными пятнами. Яна провела по ним пальцем — грязь со стройки? Нет. Форма была странной, скомканной. Словно следы от кулаков. А под рукавом ткань была разорвана, будто кто-то отчаянно за него тянул.
Предчувствие сменилось ледяной уверенностью. Пока он спал, Яна решилась. Тихонько, на цыпочках, прокралась в спальню и взяла его телефон. Сердце бешено колотилось в горле. Вдруг проснётся?
Журнал вызовов был подозрительно чист. Все знакомые номера — мамы, коллег, друзей — были удалены. Но остались несколько звонков с незнакомых номеров. Все ночные.
«Кто же ты?» — мысленно спросила она, глядя на первую строчку. Пальцы сами нажали «вызов». Гудки. Один. Второй. На третьем ответил испуганный женский голос:
— Алло? Костенька? Как ты? Тебя сильно избили? Я не ожидала, что он вернётся в тот момент...
Яна молча нажала «отбой». Воздух перестал поступать в лёгкие. Эта фраза вбила первый гвоздь в крышку гроба их брака.
«Не ожидала, что ОН вернётся». Получается, что её муж — любовник этой дамы.
Она сидела на полу, прислонившись спиной к холодной стене коридора. Неужели всё? Неужели все эти годы… обман? Пальцы сами набрали второй номер. Ответил резкий, агрессивный мужской голос:
— Слушай сюда, козлина!
Яна замерла, боясь дышать.
— Не попадайся мне больше на глаза, — прорычал он в трубку. — Каждый раз, как увижу, — буду бить. И в следующий раз царапиной не отделаешься. Держись подальше от моей жены. Я тебя предупредил.
Короткие гудки прозвучали как приговор.
Её пятилетняя жизнь, построенная на доверии, на жертвенности, на бесконечном терпении, рассыпалась в пыль. Мозаика сложилась. Её муж оказался банальным любовником, пойманным с поличным разъярённым супругом.
А она, дура, верила в железный прут.
4. Правда вскрылась
Утром Яна не стала готовить завтрак. Она сидела на кухне за пустым столом и ждала. Ждала, пока он выйдет из душа. Спокойствие, окутавшее её, было ледяным, неестественным. Страшнее любой истерики.
Костя вышел, напевая что-то себе под нос.
— О, а где мои сырники, хозяюшка?
Яна медленно подняла на него глаза. Взгляд был пустым.
— Расскажи мне про железный прут, Костя, — сказала она тихо.
Улыбка сползла с его лица. Он нахмурился, подошёл к холодильнику, нарочито громко хлопнул дверцей.
— Яна, я не понял. Мы же вчера всё обсудили. Опасная работа, несчастный случай. Что ещё?
— Расскажи мне про розовую помаду на твоём воротнике.
Он замер с пакетом молока в руке. На секунду в его глазах мелькнул страх, но он тут же сменился раздражением.
— Что ты несёшь? Какая помада? У тебя от недосыпа уже галлюцинации! С ума сошла, что ли?
Яна молча встала, подошла к нему и бросила на стол его вчерашнюю рубашку. Пятно от помады, даже после замачивания, было хорошо видно.
— Вот эта помада, Костя. Не моя.
Он посмотрел на рубашку, потом на неё. И тут его прорвало.
— Да что ты привязалась?! — закричал он, швырнув пакет молока на стол так, что оно расплескалось. — Может, это продавщица в магазине меня обтёрла! Или в метро кто-то прикоснулся! Вечно ты ищешь подвох! Невыносимо!
Но Яна уже не слушала. Её спокойствие было щитом.
— Я звонила, — прервала она его тираду. Голос не дрожал. — Звонила по тем номерам, что ты не успел удалить. И женщине этой звонила, и мужу её.
Лицо Кости сначала побелело, а потом стало багровым. Оно исказилось от ярости. Не от стыда, а от ярости.
— Ты трогала мой телефон?!
Его крик был таким громким, что в комнате проснулся и заплакал их сын. Яна даже не вздрогнула.
— Кто дал тебе право?! — он надвигался на неё, размахивая руками. — Кто тебе разрешил лезть в мои личные дела?! Ты жена! Твоё дело — борщ варить и не выдумывать!
В этот момент что-то внутри Яны умерло окончательно. Её любовь, её вера, её глупое, жертвенное желание «быть надёжным тылом».
Она смотрела на него так, словно видела впервые: не мужа, а жалкого, крикливого чужого мужика, который, будучи пойманным на самом грязном предательстве, смеет обвинять её.
Она спокойно обошла его, направляясь к детской комнате.
— Успокойся, ты сына напугал, — сказала она через плечо.
— Это ты его напугала своей тупой ревностью! — не унимался он. — Истеричка! Я ради вас на трёх работах пашу, а ты мне тут сцены устраиваешь!
Яна остановилась в дверях.
— На каких трёх работах, Костя? Одна у тебя работа. А две другие — это женщины, мужья которых бьют тебе лицо и рвут на тебе рубашки.
Она вошла в комнату к плачущему сыну, оставив его стоять посреди кухни. В луже пролитого молока. В луже собственной лжи.
5. Прощальный подарок
Тишина в квартире звенела, натянутая до предела, как струна. Костя вошел на кухню, ежась не от утренней прохлады, а от ледяного молчания, которое установилось в доме с прошлой ночи.
Яна стояла у стола спиной к нему. Перед ней на полу лежала раскрытая спортивная сумка, набитая его одеждой. Муж все понял еще до того, как она заговорила.
— Что это? — пробормотал Костя, хотя ответ был очевиден.
— Это аптечка, — ответила Яна ровным, безжизненным голосом. — Твой личный набор для выживания. Я решила позаботиться о тебе в последний раз.
Она подошла к сумке, расстегнула молнию и, раздвинув уже лежавшие там вещи, аккуратно уложила сверху идеально выстиранную и отглаженную до хруста белую рубашку.
— Вот, чистая. На старой была розовая помада, я избавилась от улики. Неловко ведь появляться в таком виде перед мужем своей… любовницы.
Костя побледнел так, что его щетина стала казаться угольно-черной на фоне мертвенной кожи. Он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле.
Затем Яна взяла со стола два маленьких пузырька. Они звякнули в ее руке. Она бросила их в сумку, даже не целясь.
— Это зеленка и перекись. В следующий раз, когда он будет бить тебя, а он будет, — сможешь сам себе оказать первую помощь. Я ведь больше не буду вмешиваться в твои «личные дела».
Он смотрел на нее, и его лицо начало кривиться в жалкой гримасе. Он сделал шаг к ней.
— Яна, послушай...
Но она подняла руку, останавливая его. В ее ладони лежал последний предмет — маленькая, темная иконка в дешевом окладе. Яна быстро опустила ее в сумку.
— А это — для души. Святая Фомаида, защитница от блудной страсти. Я вчера купила. Может, хоть она тебе поможет, раз уж совесть и любовь к семье не помогли.
Тут его прорвало. Он рухнул на колени прямо на холодный кухонный линолеум, цепляясь за ее ноги.
— Яна, умоляю, не надо! Прости меня, дурака! Я все исправлю, слышишь? Все!
Она смотрела на его макушку с холодным отвращением.
— Исправишь? Ты хоть понимаешь, что ты наделал?
— Это жена шефа! — выпалил он, поднимая на нее полное слез и ужаса лицо. — Антона Павловича! Она сама на меня вешалась, клянусь! Он меня уничтожит! Он меня теперь с работы вышвырнет, с волчьим билетом! Он нас по миру пустит!
Он рыдал, униженно целуя ее колени, но его слова о работе и начальнике стали последней каплей. Яна с отвращением оттолкнула его.
— Ты об этом думаешь?! О своей работе?! — крикнула она. — Ты притащил эту грязь в наш дом! В нашу постель! Ты переживал о том, что тебя уволят, пока я отстирывала помаду его жены с твоей рубашки?! Пока я думала, как сказать сыну, что его папа больше не будет жить с нами?!
Она задыхалась от крика, от переполнивших ее эмоций. Костя замер, вжав голову в плечи, раздавленный не только ее словами, но и животным ужасом в ее глазах. Он смотрел на нее снизу вверх, жалкий и сломленный.
— Больше нет никаких «нас», Костя. Есть я и мой сын. А ты и твоя карьера… Это теперь исключительно твои проблемы. Меня они не касаются.
— А мои вещи? — прохрипел он, поднимаясь с колен и оглядывая квартиру безумным взглядом, словно впервые ее видел.
Яна обвела рукой кухню, гостиную, всю их бывшую жизнь.
— Твои вещи — это то, что в этой сумке. Все остальное в этой квартире было куплено не для тебя, а для нашей семьи. А ты, как выяснилось, к ней больше не относишься.
Он стоял, вжав голову в плечи, раздавленный не криком, не слезами, а этим методичным, холодным презрением. Она отняла у него все: его ложь, его жалкие оправдания, его роль жертвы. И оставила его абсолютно голым, наедине с его собственным позором, зеленкой и дешевой иконкой.
Яна подошла к нему вплотную, заглядывая в его мечущиеся глаза.
— У тебя есть час, чтобы исчезнуть из моей жизни, — прошептала она так, чтобы слышал только он. — И не буди сына. Ему не нужно видеть, каким жалким бывает его отец.
Она развернулась и, не удостоив его больше ни единым взглядом, ушла в детскую, плотно прикрыв за собой дверь. За спиной осталась оглушительная тишина — тишина его полного и окончательного поражения.
Яна прислонилась лбом к прохладной двери и только тогда позволила себе выдохнуть. Она победила. Но цена этой победы разрывала ей сердце.
Спасибо за прочтение рассказа! Если вам понравилась история, оставляйте свои комментарии и лайки.