1978 год, Сибирь. Вертолет геологической разведки СССР находит в тайге староверов Лыковых, бежавших от цивилизации в 1937 году. После враждебной встречи двух миров постепенно устанавливается доверие.
Потрясенные геологи осознают, что как Лыковы не знают ни о войне, ни о Гагарине, ни о ядерной бомбе. Они не понимают, как крестьяне выжили в одиночку в тайге 41 год. А глава семьи Карп Лыков продолжает свой рассказ и слова о пережитом придавливают к земле. А ссылка на начало в конце это статьи.
Тайга
В 1937-м они ушли в тайгу не оглядываясь, не впервой староверам бежать. Карп, подоткнув за пояс топор, вёл Акулину и детей. На плечах висел пестерь из бересты (короб) с зерном, картошкой, горшками, холстом, иглой, инструментами что были. Ружья не было, как и карты. Цель одна - уйти туда, где никто не найдет.
11-летний Савин нёс пестерь как все, младшей годик. Закутанную во всё, что нашлось, Наталью несла мать и лицо малютки, испуганное и сонное, глядело в дивный мир и пряталось обратно. За спиной Лыковых остался не дом - целый мир. Тайга встретила темной стеной. Сосны молчали, в сумраке слышался далекий вой. И всё что знали - закончилось.
Срубили первую заимку у ручья. Бревно к бревну, щели мхом. Крыша - жерди, присыпанные дёрном, главное пережить первую зиму. Огонь добывали кресалом и кремнем - искра, упавшая на сухой трут, была знаком божьего благоволения.
Картошку сажали в землю, трудную, недоверчивую. Рожь сеяли в прогалинах, отбитых у леса. Первый урожай был скуден до слёз. Но он был, значит жить можно. А потом пришла зима, и холод стоял костяной, а ночью с чёрных провалов гор скатывалась метель и ревела в деревьях.
Один год, другой. Осели в итоге высоко, у речонки Еринат, под самым небом. Почти 300 километров до ближайшего человечьего духа. Мир съежился до клочка неба, пяди земли и вечной нужды - дышать, есть, не замерзнуть. Голод стал другом и врагом, заставляя вставать, работать, жить.
Мясо добывали тихо, по-воровски. На звериных тропах рыли ловчие ямы – глубокие, с заострёнными кольями на дне. Мясо резали тонкими, прозрачными полосами, вялили на ветру меж деревьев. Вялилось мясо долго, пропитываясь запахом хвои и гнилого листа. Ели жёстким, волокнистым, почти безвкусным.
Рыбу в речках ловили руками, били острогой, глушили на перекатах. Ели сырой, пекли на углях, завернув в листья, сушили про запас, - выходили крохотные, сморщенные тушки. Грибы, ягоды, орехи - благодать тайги. Но благодать ненадёжная. Ягоды губил ранний заморозок, грибы - муха и дождь, белки объедали лучшие шишки. Коноплю стали растить, не для дурмана – для одежд. Ибо ткани износились и закончились.
Пряли грубую нить на самодельной прялке, ткали на примитивном станке. Летом – обувь из коры бересты, зимой из коры и звериной кожи. Но пришло время - прогорели котелки, Акулина жена сделала новые из коры, но готовить на костре стало невозможно. Отныне огонь только Лыковых грел.
Соль
Но пуще холода, голода и волков было отсутствие соли. Карп вспоминал её вкус как райское видение. Жена плакала беззвучно, когда готовила еду - пресную, безвкусную. Тело томилось, кости ломило, тело просило соли. Соль стала мерилом их лишений.
- Истинное мучение, – вырвалось у Карпа в этот миг, и в этих словах была вся бездна отчаяния. Лыковы пытались выпаривать соль из золы, из камней, искали ее, не получалось ничего, Карпу снилась гора белой соли.
Утешением стали дети, в тайге родилось еще двое - Дмитрий и Агафья, отец сделал им крохотные башмачки из коры, мать - конопляные рубахи. Карп учил малышей выживать в тайге - брать чистую воду, рубить дрова, терпеть боль, слышать медведей и волков. Вторым утешением стала вера. Лыковы молились истово, каждый день осеняя крестом.
Акулина
Вера и любовь вела их, ведь жизнь всего лишь дорога к Богу. В 1961-м в июне пришла белая смерть, снег повалил внезапно ночью, и Лыковы не смогли картошку спасти. Утром последние клубни что были, лежали черными в мерзлой , припорошенной снегом, земле.
За 2 месяца лета другой еды толком не нашли, а потом зима взвыла на пороге. Пустота в закромах и в глазах. Акулина смотрела на лица детей, ввалившиеся как у стариков, и выбор для нее был один. Она стала отдавать детям свою долю.
Потому что без отца не выжить в тайге, а без матери - может. Сначала Акулина ела меньше всех, потом перестала вовсе. Слабела, кашляла, молилась, и слегла, сложила руки на груди, ждала. Ушла тихо, как догорает свеча, крест срубили под корнями кедра.
Карп читал заупокойную литию жене, дети плакали беззвучно. Смерть Акулины стала высшим актом любви. Смерть не конец, а переход в лучший мир, освобождение от тягот земных. Так учила вера, так они и поняли её уход.
Карп замолк, словно исповедь закончил. Тишина навалилась тяжко, лишь потрескивал костер, пожирая сосновины. Все молчали, уставившись в огонь, и каждый думал о своём, о кресте, о судьбе людской. О жизни и воле...