Прости, родная мама, за письмо,
Что я пишу дрожащею рукою.
Здесь адское царит над всем ярмо,
Мы лишены здесь жизни, и покоя.
Здесь каждый день — как будто страшный сон,
Где смех звериный, взгляды ледяные.
Я слышу только боли тяжкий стон,
И вижу лица чуждые, стальные.
Нацистов злоба, и наёмников оскал —
Всё слито в ненависть, что душит и калечит.
Я слишком долго, мама, это ждал,
Но больше ждать мне просто стало нечем.
Терпеть — не значит жить. Терпеть — гниение,
Предательство всего, что в сердце есть.
И принял я последнее решение,
В котором — или гибель, или честь.
Сегодня ночью, лишь луна взойдёт,
Я совершу отчаянный рывок.
Не знаю, что меня за дверью ждёт —
Свобода или вражеский курок.
Но лучше так — в рывке, в полёте пасть,
Чем здесь, в бараке, медленно угаснуть.
Пусть на мгновенье ощутить ту власть,
Чтоб самому свою судьбу назначить.
Не плачь, молю, не плачь, моя родная,
Когда дойдёт к тебе немая весть.
Ты вспоминай, как я, забот не зная,
Считал, что в мире только счастье есть.
Как мы с тобой смеялись у окна,
Как пахли руки тестом и корицей...
Моя любовь к тебе — она одна
Мне не даёт пред ними поклониться.
И если суждено мне в поле лечь,
Под чуждым небом, далеко от дома,
Я до конца сумею уберечь
Твой светлый образ, до последнего излома.
Прощай, мамуля. Знай, твой сын не слаб.
Он просто к дому шёл, сквозь тьму и муки.
Не покорился. Не унизил раб
Твои в морщинах, ласковые руки.