— Да! — выкрикнула она прямо в лицо Марии. — Что, всё слышала? Я его люблю! А он любит меня, а не тебя! Поняла?!
1. Зерно сомнения
— Мам, ты серьезно ему веришь? Прямо вот так, на сто процентов?
Вопрос Даши прозвучал внезапно, заставив Марию замереть с тарелкой в руках.
— Даша, что ты имеешь в виду? — Мария поставила тарелку на стол, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Да то, что видела сегодня твоего Адама в центре, — дочь небрежно повела плечом, не отрывая взгляда от экрана телефона. — С блондинкой какой-то. Стояли у кофейни, так мило хохотали.
Мария почувствовала, как внутри всё похолодело.
Её второе, выстраданное счастье в сорок два года пахло хлоркой и домом. Хлоркой — потому что Адам был тренером по плаванию, и этот резкий, чистый запах, казалось, навсегда въелся в его кожу и в вечно влажные волосы.
А домом пахло, когда он приходил с работы. Бросал на пол у порога тяжелую спортивную сумку, стягивал мокрую от осеннего дождя куртку и, обнимая её своими сильными руками пловца, выдыхал прямо в макушку:
— Машунь, я дома.
И в этот момент Мария верила, что «дома» — это не четыре стены. Это объятия одного-единственного мужчины.
Но Даша, её восемнадцатилетняя, колючая, как дикий шиповник, дочь, этого счастья не разделяла. С самого первого дня она смотрела на Адама с вежливым безразличием, которое ранило куда сильнее открытой вражды.
Если Адам пытался заговорить с ней, спрашивал, как дела в институте, Даша отвечала односложно: «норм». И тут же утыкалась в телефон, который держала в руках словно щит от всего мира. В воздухе каждый раз повисала такая неловкость, что хотелось сбежать.
Мария всё списывала на юношеский максимализм, на ревность, на нежелание делить маму с кем-то ещё. Она ждала, терпела, надеялась, что лёд растает.
Но вместо этого начались мелкие, ядовитые уколы.
— Мам, он же постоянно среди них, — бросила Даша как-то за ужином. — Среди пловчих своих. Молодых, длинноногих. Работа такая… удобная.
Тогда Мария только отмахнулась, сказав, что доверяет Адаму. Но зерно сомнения, брошенное дочерью, уже упало в душу. А сегодня, после слов о блондинке у кофейни, это зерно дало первый, ядовитый росток.
2. Дым без огня
Ее мир, такой хрупкий, выстраданный после тяжелого развода, начал трещать по швам.
Адам в тот вечер вернулся с букетом ее любимых белых хризантем. Он поцеловал её в щеку, вдыхал запах волос, говорил, как устал и как сильно соскучился.
А Маша смотрела в его честные, серые глаза и видела рядом с ним лицо какой-то безликой блондинки. От приторно-сладкого аромата цветов её вдруг затошнило.
— Что-то не так, Мариш? — он сразу почувствовал холод.
— Нет. Всё в порядке. Просто устала, — соврала она.
Она не устроила скандал. Но холодный, скользкий червячок сомнения уже точил её изнутри, превращая любовь в тревогу.
Апогеем стала её лучшая подруга Света. Её опора, её жилетка для слёз, свидетельница всех её падений и взлётов. Женщина, которая искренне радовалась за них с Адамом.
В тот вечер Даша не вошла — она буквально влетела в спальню, сжимая в руке телефон. Глаза горели.
— Мама! Мама, я не хотела говорить, но я больше не могу молчать!
— Даша, тише, что случилось? Ты меня напугала!
— Это Света! Та женщина, та блондинка с Адамом... это была тётя Света! Я сначала не узнала её, а потом увидела у неё в соцсетях фото в той же кофте! Мам, это точно была она!
Земля качнулась и ушла из-под ног. Света? Её Света? Руки сами набрали номер.
— Алло, Маша, привет! — раздался в трубке её жизнерадостный голос.
— Как ты могла? — прошептала Мария, чувствуя, как по щекам текут слёзы.
— Машунь, что случилось? Что с твоим голосом?
— Не притворяйся! — закричала она, уже не сдерживаясь. — Как ты могла так со мной поступить?! Ты и мой муж! Даша вас видела!
В трубке на секунду повисла оглушительная тишина.
— Маша, ты... ты в своём уме? Какая-то глупая, чудовищная ошибка! Я клянусь тебе всем святым, это ложь!
Но Мария уже не слышала. Она бросила трубку.
Вечером состоялся болезненный разговор с Адамом. Он смотрел на неё с такой болью и искренним недоумением, что одна её часть верила ему безоговорочно.
— Мариш, да, я видел Свету. Мы случайно столкнулись в центре, перекинулись словами. И что? Что в этом такого?!
— Что?! Ты встречаешься за моей спиной с моей лучшей подругой и спрашиваешь, что в этом такого?!
— Я не встречался! Это была случайность! Я должен был убежать от неё, потому что моя жена может что-то не то подумать?! Ты себя слышишь вообще?
Но другая её часть, отравленная словами Даши, шептала: «А дыма без огня не бывает…».
Их вечера, пахнущие домом, превратились в пытку. Тишина стала густой и липкой, как смола. Муж молча ушел спать на диван в гостиной, даже не пожелав ей спокойной ночи.
А Мария лежала одна в их огромной холодной постели и беззвучно плакала в подушку. Она чувствовала, как её второе, выстраданное счастье, построенное на руинах прошлого, прямо сейчас рассыпается в серую пыль. И чтобы прекратить эту муку, оставалось только одно.
Сказать ему: «Уходи».
3. Разбитое зеркало
Развязка наступила внезапно и глупо, как это часто бывает в жизни. Мария вернулась с работы раньше, чтобы забрать с кухонного стола флешку с квартальным отчетом, который нужно было сдавать утром.
Она тихо открыла дверь своим ключом, ожидая встретить привычную тишину пустой квартиры. Но из комнаты Даши доносились голоса. Один — дочери, напряженный, звенящий. И второй — тихий, мужской. Голос Адама.
Сердце ухнуло куда-то вниз, больно ударившись о ребра. Она замерла в коридоре, прижавшись плечом к стене.
— Ты должен ей всё сказать! — требовала Даша, и в её голосе звенели слёзы. — Просто скажи ей, что всё кончено! Что ты не любишь её!
— Даша, прекрати этот бред, — голос Адама был усталым, но твердым. — Я люблю твою мать. И точка.
— Неправда! — почти взвизгнула Даша. — Ты врешь! Я же вижу, как ты на меня смотришь, когда она не видит! Ты хочешь меня, просто боишься признаться! Ты боишься её, эту старую, уставшую женщину!
Мария прижалась лбом к холодной стене, не в силах дышать. Старая. Уставшая.
— Даша, опомнись, — в голосе Адама послышались стальные нотки. — Между нами ничего нет и быть не может. То, что ты себе напридумывала — это больная фантазия. Я люблю Марию. И если ты сейчас же не прекратишь, я расскажу ей обо всем этом сам.
— Не посмеешь! — выкрикнула Даша. — Ты будешь моим! Я всё сделаю, чтобы она тебя выгнала, и тогда ты придешь ко мне, потому что тебе больше некуда будет идти!
И тут Мария услышала то, что одновременно разбило её сердце и склеило его заново.
— Ты безумна, — тихо и твердо сказал Адам. — Ты просто безумна, если готова разрушить жизнь собственной матери ради своих выдумок.
Хватит.
Мария толкнула дверь. Ручка показалась ледяной.
Картина, которую она увидела, навсегда врезалась ей в память. Даша стояла вплотную к Адаму, её руки тянулись к его лицу. А он смотрел на неё с холодной, почти брезгливой жалостью.
Увидев мать, Даша не смутилась. Её юное, красивое лицо исказила откровенная ненависть.
— Да! — выкрикнула она прямо в лицо Марии. — Что, всё слышала? Я его люблю! А он любит меня, а не тебя! Поняла?!
Адам шагнул к Марии, взял её ледяную, безвольную руку.
— Мариш, клянусь, это всё... это просто какой-то кошмар. Я люблю тебя.
Но Мария его почти не слышала. Она смотрела на свою дочь. На свою девочку, свой смысл жизни. И не чувствовала ни гнева, ни обиды. Только бездонную, выжженную дотла пустоту. Перед ней стоял враг. Чужой человек со знакомым лицом.
— Собирай вещи, — сказала Мария тихо, голосом, в котором не осталось никаких чувств. — Завтра же ты переезжаешь в студенческое общежитие.
4. За тысячи километров
Даша съехала на следующий день. Молча, собрав в две большие сумки свою короткую, почти детскую жизнь. Когда за ней захлопнулась дверь, в квартире повисла оглушительная тишина. Комната дочери, пахнущая её духами и упрямством, казалась пустой и гулкой.
Они не общались четыре года. Ни на её день рождения, ни на Новый год. Ни одного звонка, ни одного сообщения. Это была не гордость. Это была огромная, кровоточащая рана, к которой они обе боялись даже прикоснуться.
Мария и Адам медленно, шаг за шагом, склеивали свой разрушенный мир. Женщина позвонила Свете, плакала в трубку, просила прощения, и та, всхлипывая в ответ, сказала только одно: «Дура ты, Машка, приезжай на чай».
Жизнь продолжалась. По утрам снова пахло кофе, по вечерам — хлоркой от спортивной куртки Адама. Но в душе у Марии осталась дыра размером с её дочь.
А потом, одним теплым майским вечером, когда в открытое окно залетал запах сирени, зазвонил телефон. Незнакомый номер. Сердце замерло.
— Мам? — услышала она повзрослевший, тихий голос.
Мария молчала, вцепившись пальцами в трубку, не в силах вымолвить ни слова.
— Мам, прости меня. Я была… дурой. Эгоистичной, злой дурой. Я до сих пор не знаю, что на меня тогда нашло. Я... я, наверное, просто хотела, чтобы тебе тоже было больно, как было больно мне, когда папа ушел. Это было так глупо и так жестоко. Прости, если сможешь.
Слёзы беззвучно катились по щекам.
— Ты где, Дашенька? — наконец смогла прошептать она.
— В аэропорту. Я диплом защитила. И… я улетаю. Предложили работу за границей. Наверное, так будет лучше. Для всех.
— Ты вернешься? — выдохнула Мария, зажмурившись.
В трубке на мгновение повисла тишина, наполненная гулом аэропорта.
— Когда-нибудь. Обязательно. Ты... ты передай Адаму мои извинения. Он хороший. Ты правда заслужила быть счастливой, мам. Прости, что я чуть всё не разрушила.
— Я люблю тебя, дочка.
— И я тебя, мам.
Короткие гудки.
Мария положила трубку и долго смотрела в окно на сиреневый закат. Адам подошел сзади, молча обнял её за плечи. Его руки, как всегда, пахли бассейном.
— Она? — тихо спросил он.
— Да, — выдохнула Мария. — Просила прощения. И улетает.
Он ничего не сказал, просто прижался щекой к её макушке. И в этом простом жесте было всё — и поддержка, и прощение, и общая боль.
Мария знала, что всё будет хорошо. Не идеально, не как в сказках. Рана в душе, наверное, никогда не затянется до конца. Но её счастье, пахнущее хлоркой и домом, было здесь, рядом.
А где-то там, за тысячи километров, её повзрослевшая девочка начинала свою собственную, новую жизнь. И Мария верила, что однажды она найдёт своё счастье. Главное, чтобы оно было настоящим.
Спасибо, что дочитали рассказ, ждем ваших комментариев и лайков!