1978 год, Сибирь. Вертолет ревел над зеленым океаном тайги. Пилот, разведывая точки посадки для экспедиции, вел машину над хаосом хребтов, речных петель и непроходимых болот. Места глухие, первобытные. 250 километров до людей, лишь ветер и волки воют. И вдруг - блеснуло внизу рукотворное пятнышко.
Среди вековых кедров на склоне горы, где Еринат в Абакан впадает, летчик увидел поле и крышу избы. Заинтригованные геологи упросили пилота сесть поближе, где возможно. Сели ниже в нескольких километрах и несколько часов карабкались в гору пешком, сомневаясь - не почудилось ли?
Не почудилось. Избенка стояла, вросшая в склон, слепая и глухая, сложенная из кривых плах, земли, всего, что тайга дала. Рядом нехитрое поле - жалкие грядки с чахлой картошкой, коноплей, дикой рожью. И тишина. Такая тишина, что слышно, как сосна иголку роняет. Потом – шепчущиеся голоса. Сдавленные, словно из-под земли. Вот и дверь, никто не вышел, открыли сами.
Внутри – полумрак. Глазам с солнца надо привыкнуть. Гудит печь по-черному в углу, отбрасывая пляшущие тени на прокопченные стены. Нехитрый крестьянский скарб из книжек прошлого века. В полумраке стоят с топорами готовые ко всему мужики. Позади молят Бога от нечистого, невидимые бабы.
Вперед в круг света вышел старик. Борода седая, лицо – карта прожитых лет. Глаза – ясные и уверенные, но злые. "Ну, коль зашли", - сказал тихо, - заходите с миром".
Карп Лыков. Представил детей: Савин, старший сын, мужик крепкий, с темными, глубоко запавшими глазами; Наталья, худая, как тростинка, с лицом, застывшим в ужасе; Дмитрий, младший, с цепким взглядом зверя; Агафья, самая младшая, девка вроде на выданье, но какая тут выдача – кости да кожа, спряталась за спиной брата. Все в самодельных лохмотьях, замученные работой и голодом, а бабы крестятся и шепчут на старорусском языке о каре Господней и демонах.
Время сдвинулось лет на 200 назад, странные крестьяне обезумели и вцепившись в молитвы и топоры, смотрели волками на пришельцев с неизвестного мира. Разговора не вышло, геологи медленно отступая, ушли.
День за днем они приходили снова. Осторожно, ненадолго, боясь спугнуть, сломать начавшееся доверие. Лыковы поняли, что они не демоны, эти чужаки приносили невиданной еды – тушенку, чай, белый хлеб.
Карп отказывался гордо, но дети, особенно младшие, не могли скрыть жадного блеска в глазах при виде сахара. Лед недоверия таял и глава семьи начал говорить. Слова выходили у Карпа Лыкова тяжело, как камни. История их бегства складывалась по крупицам, обнажая корень всех страданий – веру.
Старообрядцы. Раскольники. Те, кто не принял реформу Никона в XVII веке, кто держался за двуперстие и древние книги, кто бежал на Север, в Сибирь, в лес. Петровы времена, сожжения, казни - это было давно. Но 1917 год стал для старообрядцев Лыковых последней каплей. Церкви рушили, попов ссылали, православие стало врагом.
Карп видел боль и смерть. Он бежал с другими староверами от коллективизации в тайгу, видел, как они умирали и исчезали, как на опушке леса убили брата сотрудники заповедника. А когда к нему пришли следователи НКВД чтобы найти убийц, он решил порвать с миром и делами людей окончательно. Уйти туда, где его никогда не найдут, благо Сибирь безбрежная.
В 1937 году Карп собрал семью и ушел в самую глухую тайгу Алтайского края. С Акулиной, женой, тихой, Богом данной; Савиным, парнишкой 9 лет; Натальей, двухлетней крошкой. С горстью семян, топором, котелком, иголкой с ниткой – вот и весь скарб. И - в тьму тайги, навстречу метелям и волкам. Туда, где нет советов, колхозов, власти. Где можно молиться и свободно жить.
Потрясенные геологи поняли, что прошел 41 год, с тех пор как Лыковы ушли в тайгу хоронясь от людей с одним топором. Что они не знают ни о войне, ни о Гагарине, ни о самолетах и ядерной бомбе. Геологи знали что такое тайга и не понимали, как они выжили. А Карп продолжал рассказ, и слова о пережитом, о жизни и смерти, придавливали к земле...
ДАЛЬШЕ: глава 2 < (жми!)
еще о крестьянской судьбе от Лукинского:
