Горгулья Виктора Гюго: литературный образ и историческая реальность

Когда турист поднимается на башни Собора Парижской Богоматери, его встречают каменные лица — странные, фантастические, пугающе-человеческие. Эти горгульи — не просто архитектурные украшения. Они будто наблюдают за Парижем с высоты веков. Среди них особенно выделяется одна — сидящая, задумчивая, с рогами и когтями, глядящая на город с видом древнего спокойствия. Эта горгулья давно стала символом собора, и её образ — не столько плод каменотёса, сколько следствие литературного воображения Виктора Гюго.

Рождение образа

Горгульи существовали на фасадах готических соборов задолго до появления Гюго. Они выполняли утилитарную функцию — отводили дождевую воду от стен, но вместе с тем несли и символическое значение. В средневековом сознании они были хранителями, отпугивающими зло. Однако в романе «Собор Парижской Богоматери» (1831) Виктор Гюго делает из горгулей не просто декоративных существ — он превращает их в носителей идей.

Гравюра Августа Луи Лепера "Le Stryge" (1890), где горгулья задумчиво возвышается над серым туманным Парижем

Сценка из фильма «Горбун из Нотр-Дама» (1939), где Квазимодо сидит рядом с горгульей

У Гюго собор — живое существо, а горгульи — его глаза и уши. Он пишет о них как о существующих в собственном времени, будто они наблюдают, размышляют, переживают. Особенно это заметно в сценах, где горгульи словно участвуют в действии: следят за толпой, «смотрят» на Эсмеральду, становятся свидетелями человеческой жестокости. Они обретают моральный взгляд, становятся молчаливыми судьями Парижа.

Камень и текст

В реальности, ту самую горгулью, что сидит, опираясь на когти и смотрит на Париж с унылым лицом, установили не в Средние века, а в XIX веке — как раз во время реставрации, начатой после публикации романа Гюго. Архитектор Виолле-ле-Дюк, вдохновлённый романом, реконструировал и переосмыслил горгульи собора, добавив множество новых — не по образцу подлинных, а по собственному воображению. В этом смысле, горгульи Собора Нотр-Дам — не только архитектура, но и продолжение литературы.

Проектный рисунок фасада с добавлением новой стрелы (шпиля) над средней частью, выполненный акварелью самим Виолле‑ле-Дюком — важнейший этап его реконструкции

Виктор Гюго добился того, чего не удавалось многим художникам слова: его текст повлиял на физическую реальность. Он воскресил интерес к готике, спас сам собор от разрушения и вдохнул жизнь в камень. Благодаря Гюго горгульи стали не только архитектурными деталями, но и культурными персонажами.

1920 год: наблюдающая горгулья

1920 год. Париж оправляется от ужаса Первой мировой войны. Он снова наполняется жизнью, надеждой, страхами. А горгулья всё так же сидит на крыше, всё так же молча наблюдает за этим городом. Она видела кровь революции, имперскую пышность, фашистские лозунги, голод, богатство, любовь и смерть. Она помнит всё — и ничего не говорит.

Знаковая гравюра с чимерами Нотр‑Дама, в центре композиции — две чимеры, зловеще глядящие на город, самый узнаваемый «кадр» архитектурной каменной поэзии

Сфотографированная в 1920‑е годы, горгулья кажется особенно человечной. В ней — усталость и мудрость. Это уже не безмолвный водосток, а страж истории, впитавший в себя боль и поэзию столетий. Глядя на Париж, она словно думает: «Я уже видела, как вы рушите и строите. И всё равно осталась».

Фронтиспис, изображающий архитектурный мотив с собором

Сегодня горгулья, о которой писал Гюго и которую реконструировали по его вдохновению, стала неотъемлемой частью образа Парижа. Она входит в альбомы туристов, на открытки, в кино. Она — символ вечного наблюдения, каменного молчания, литературного бессмертия. И именно она доказывает, что слово может изменить не только душу, но и город. Гюго вдохнул в неё жизнь, а она продолжает смотреть.