Ты помнишь, как пахнет новая квартира?
Этот едва уловимый запах чужих судеб, растворённый в пыли, облупленных обоях, холоде пола. Странная невидимая плёнка, натянутая сквозь чёрные щели между досками паркета: здесь жили до тебя, любили, страдали, теряли и — уходили.
Первая ночь в квартире оказалась не щедрой на спокойствие. Нонна смотрела в тёмную щель между занавеской и окном. Под крышкой подушки крутился в ритме тахикардии её страх: а вдруг внутри этой бетонной скорлупы что-то не так?
За стенкой, как водится, был слышен лифт — слишком громкий, будто железное животное прожёвывало чьи-то души на своих тросах. Порыв ветра под окном свистел так, словно кто-то невидимый крался по карнизу. Всё это можно было бы списать на стресс, на переломный момент переезда, если бы не одно «но».
— Пожалуйста, пусть это мне почудилось, — прошептала она уже в третью бессонную ночь. — Пусть этот плач — просто голос во сне.
Но плач продолжался. Истошный, надрывающийся мальчишеский рев, переполненный отчаянием, от которого леденела кожа.
— Да что же там происходит?!
Нонна вжалась в край подушки, подогнула под себя колени и вспомнила ещё раз грубые слова врача:
— У вас почти нет шансов…
Шансы, как будто невидимый судья, продолжали ходить по пятам, собирать улики по её ночам.
Кровать под ней оказалась слишком большой — для одной. Кирилл, муж, уехал в командировку за две тысячи километров; связь пропадала постоянно, и от этого тревога внутри вырастала в размах одиночества.
Она не сдержалась:
— Может, ребёнку нужна помощь?
Встала. Натянула на себя ярко-полосатый халат — казалось, он будет хоть каким-то защитным барьером от чужого горя — и вышла на лестничную площадку.
Плач… стих.
В подъезде пахло сыростью и мокрыми подвалами, вдоль стен тянулись облупленные трубы, на которых золотыми потеками был написан чей-то номер телефона. Чужой смех сквозняком промчался этажом выше.
Нонна повернулась — и вдруг, совершенно неожиданно для себя, заплакала. Тихо, почти беззвучно. Она села на ступеньки, обхватила колени и уткнулась в ладони.
Только здесь, в полусумраке подъезда, она впервые поняла: новая жизнь бывает не сразу доброй.
Утро хлынуло серым светом, пахло дешёвым кофейным порошком и усталостью.
Зазвонил мобильник — Нонна машинально потянулась, чуть не уронив чашку, и уткнулась в экран:
«Кирилл: не переживай, всё получится. Мы ведь… вместе».
Она улыбнулась сквозь напряжение — вместе? Сейчас она бы отдала половину жизни за то, чтобы увидеть его глаза напротив своих.
Пока варилась каша, сквозь окно кухня наполнилась треском молодых ворон на карнизе. Город за окном был чужим, как будто выстроенным из игрушечного конструктора.
Нонна вспомнила ночное. Нет, это был не сон. Она слышала — отчётливо.
— Добрый день, — сказала она соседке снизу, аккуратно снимающей почтовый ящик.
— Скажите… простите, в 84-й квартире у вас кто-нибудь живёт?
Соседка — Ирина Фёдоровна, судя по бирке на двери — посмотрела на неё поверх очков, чуть насмешливо:
— Дорогая, да там лет пять никто не обитал.
— Но там же…
— Мало ли что привидится на новом месте, — сдержанно улыбнулась женщина. — Вам, видно, просто приснилось. — Она отвернулась, подхватив сетку с яблоками.
Нонна осталась в коридоре, держа в руках пустую пластиковую чашку. Кто-то шуршал обёртками в подъезде — резко, нарочито, будто за ней следили.
— Мне не привиделось…
Она поднялась домой, включила воду в ванне и уставилась на своё отражение в мутном зеркале. Лицо бледное, под глазами серые полумесяцы, волосы спутаны.
Женщина без сна.
Ночь за ночью повторялась одна и та же последовательность. Сначала он, плачущий ребёнок, взывал к кому-то из тьмы:
— Мааам…
Потом — полная тишина.
Нонна начала вести дневник бессонницы:
«02:40 — плач
03:17 — долгое всхлипывание, соседний потолок
03:39 — кто-то бегал по коридору
04:11 — всё стихло»
В одну из таких ночей её настиг сон. Мальчик стоит на лестничной клетке, держится за перила. Сквозняк играет его светлой челкой. Он смотрит на неё — глаза у него огромные, синие, как у ангела на детской иконке в бабушкиной комнате.
Только вот руки у него почему-то испачканы в чем-то тёмном.
Внезапно резкий стук — кто-то бьёт в дверь.
Нонна вскочила, дрожащими пальцами схватила ручку. На пороге — Ирина Фёдоровна.
— Простите, я вот…
— Да, конечно, проходите…
В её квартире пахло корицей и кофе.
— Я хотела поговорить. Вы ведь недавно переехали? — женщина села за стол.
— Почти неделю, — качнула головой Нонна.
Она сглотнула и почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— Вы… слышали плач ночью?
Ирина Фёдоровна посмотрела в сторону окна, задумалась.
— Плакал когда-то мальчик. Здесь была трагедия. Маленький Савва, лет пяти. Он… погиб. Родители после этого съехали. Кто его знает, может, вы слышите чью-то тоску? Жаль душе детской, может, помочь ей надо как-то. Такие истории тут не редкость…
В этот миг за стеной послышался очередной краткий вскрик, будто в подтверждение её слов.
С наступлением вечера квартира подступала к ней, давила плотными стенами.
Нонна листала старые фотографии на телефоне: аллея у старого дома, Кирилл с велосипедом, белая акварельная сумка в её руках.
— Наверное, мне бы стоило остаться там, где всё знакомо…
Снова плач ночью. Градус страха нарастает на пределе:
— Савва? — Она сама не поняла, как произнесла это имя.
В этот раз всё произошло иначе.
Она открыла дверь и вышла на лестничную площадку.
Под окнами тусклый свет нарисовал на полу узор, похожий на клочок заячьего меха.
Мальчик — сидит на ступеньке, притихший, узкие плечи дрожат.
— Тебе не холодно? — Нонна ахнула: голос вышел совсем не таким, как она думала.
— Нет, — шёпотом мальчик потёр кулачком нос.
— Почему ты плачешь?
Он молчал, потом вдруг как взрослый сказал:
— Мама забрала с собой моего зайца. Я не могу уснуть без него.
— Как его зовут?
— Не знаю… Он просто заяц…
Крохотное присутствие чужой тайны: в этот момент на лестнице вдруг замирает шум — лифт встал, соседи замерли на площадках, даже собака за дверью зарычала тише, чем обычно.
— Давай найдём твоего зайца вместе? — предложила она.
— Мы его не найдём, — мальчик опустил голову.
Где-то снизу донёсся смех пьяной компании, отблеск ламп завис на стенах.
Когда она повернулась, ребёнка уже не было.
Весь следующий день она искала способы «разоблачения»:
— Это эмоциональное истощение…
— Это дом с плохой аурой…
— Это не мои фантазии — слишком реально…
Но отмахнуться не получалось.
Настоящее наваждение тянуло её вперёд, заставляло искать бывших жильцов квартиры.
Поздно вечером по наводке риэлтора она вышла к старой даче на окраине города.
На земле лежали разбросанные детские кубики, во дворе на нитке висело бельё.
Маялась память старого дома — фотографии на стенах, женские плачи.
Дверь открыла молодая женщина в дешёвой юбке, у неё под глазами были глубокие лунки.
— Чего вам?
— Не знаю, как сказать… Я живу там, где вы раньше обитали. Восьмидесятая квартира…
У Марии дрожали пальцы.
— Опять?.. Кто вы? Что вам нужно? Почему все издеваются?
Нонна сделала шаг вперёд, и вдруг разрыдалась.
— Я слышу Савву… он плачет. Не может заснуть без своего зайца.
Женщина замерла на пороге; пару секунд они вглядывались друг в друга, ни одна не решалась рухнуть первой.
— Не смейте…
— Извините. Просто… Очень надо. Помогите ему.
На её лице одновременно появилось всё: злость, страх, смущение, усталость.
— Хватит, — сказала Мария глухо, и закрыла дверь.
Вернувшись домой, Нонна рухнула на диван без сил, взахлёб ревела в подушку. Проплакала всю ночь, вымеряя минуты дыханием.
С утра бодрствовала на кофе и сигаретах, словно проснулась немного иной.
День промелькнул сумбурно, как в водовороте: новые лица, три собеседования, шумящие улицы, смутные бабки с цветами на парковой скамейке.
Домой вернулась к глубокому вечеру и сразу почувствовала: атмосфера изменилась.
В подъезде тускло горела лампа, под ногами что-то хрустело — леденцы, брошенные кем-то из детей.
У площадки, где в ту ночь она встретилась с мальчиком, стояла Мария.
В её руках тряслась игрушка — плюшевый голубой заяц, истёртый, с немного грязными ушами.
— Здесь это случилось, — сказала тихо.
— Савва всегда брал его с собой… Это я… я одна виновата.
Она рыдала так, будто вымывалась вся суть её жизни.
Нонна молча подошла, обняла за плечи.
— Я всё понимаю. — По щекам текли слёзы.
— Раньше мне они снятся, — почти шепотом говорит Мария, как будто боясь вслух спугнуть чужое прощение.
— Надеюсь, он теперь сможет спать спокойно, — вытирает глаза Нонна.
Мария оставляет зайца на подоконнике и неожиданно резко говорит:
— Если увидите его… Скажите ему — мама любит его.
Она уходит, оставляя на перилах еле заметную вмятину от рук.
Ночь снова грохочет каплями по окнам, в коридоре крошечный ореол света — белый кругляш, словно нарисованный на подоконнике.
Мальчик играет с зайцем, молча рассматривает свои мокрые от слёз ладошки.
— Мама любит тебя, Савва… — нежно говорит Нонна, подходит ближе.
— Я знаю, — тихо улыбается ребёнок.
— Хочешь, я буду играть с тобой?
— Нет… Я ухожу. Но ты можешь оставить моего зайца у себя.
— Зачем мне заяц, я ведь взрослая?
— Пусть он будет у твоего сына, — шепчет Савва.
— У меня нет детей, — слёзы в голосе; мысли — теряются где-то на стыке надежды и боли.
— Нет, это неправда! — вскакивает мальчик, вспыхивает взглядом. — Ты не одна.
Его смех гаснет на лестнице, тело постепенно прозрачнеет, уходит в полутьме, только заяц остаётся в руках героини.
В этот момент где-то далеко хлопает дверь, лифт на время застывает, и весь дом как будто замирает — чтобы отпустить что-то незримое, важное.
Утром Нонна находит в шкафу плюшевого зайца — чистого, как в магазине. В животе у неё лёгкая дрожь, но теперь она не пугающая, а тёплая, живая: первый раз за много недель она спит спокойно.
В декабре внезапно понимает: в ней что-то меняется. В один из дней Кирилл присылает короткое, но важное сообщение:
— Поздравляю, любимая, всё получилось…
Вечерами у окна в доме напротив иногда виден силуэт мальчика на площадке, рядом — женщина с длинными волосами.
Теперь Нонна не боится ни голосов, ни невысказанных тайн, ни даже собственных страхов.
За её спиной чужой плач становится просто эхом:
— Всё хорошо.
Иногда в полумраке ночной кухни, когда опять кажется, что где-то кто-то плачет, Нонна тихо улыбается, обнимает зайца и смотрит в окно.
— Я тебя больше не боюсь, — шепчет она.
Дом оживает, принимает её. И, возможно, открывает двери для новых историй.
А вы когда-нибудь слышали чужой плач за стеной? Верите ли вы в память, которая может ожить — или всё это только сны?
Поделитесь своим мнением в комментариях. Может, в вашей жизни уже были такие встречи…