Кузякин вышел из подъезда и по привычке окинул двор хмурым взглядом. Утро уже началось с того, что яичница оказалась недостаточно прожаренной, а кофе, наоборот, избыточно крепким. Кузякин так и сказал своей жене.
— Ты, Кузякина, недостойна мою фамилию носить. Только позоришь род Кузякиных.
Кузякина только согласно и виновато кивнула. До брака она была всего лишь какой-то там Шереметьевой. Куда ей со своей историей до рода Кузякиных. Тем более, что за годы брака она уже привыкла к тому, что недовольство всем — это фамильный герб Кузякиных.
— Здрасьте, — мимо Кузякина пробежал соседский мальчишка.
— Забор покрасьте. Ты что не в школе?
— Так каникулы, — улыбнулся тоже уже привыкший к Кузякину мальчишка.
— У тебя на всю жизнь каникулы, как я посмотрю. Лишь бы ничего толкового не делать. Повезёт, если дворником устроишься на работу, когда вырастешь.
Дядя Митя, подметавший двор неподалёку, услышав Кузякинское популярное пророчество для подрастающего поколения, только хмыкнул в усы.
— А ты что там лыбишься? Тебя даже двор подметать не научили толком, — переключился на него Кузякин. — Ещё немного, и мы тут все грязью зарастём. Куда только начальство твоё смотрит?
Кузякин хотел переключиться на обсуждение службы ЖКХ, уже заваленное его жалобами под завязку, и сказать, что только на нём держится порядок во дворе, хоть это и не его дело, как во двор въехало его такси.
— Ну ничего, — погрозил он кулаком в неопределённость и сел в машину.
Таксист нажал «начать поездку» и медленно тронулся со двора.
— Карамзина, 10? — уточнил он у Кузякина.
— А тебе приложение на что установили? Или ты из тех?
— Из каких?
— Которые «дорогу покажешь»? И включи радио, чтобы твоё сопение не слышать.
Водитель только пожал плечами и прибавил громкости на магнитоле.
— Плечами он пожимает, — продолжил бубнить себе под нос Кузякин. — Одолжение он мне, видите ли, сделал. Тут знак ограничение скорости 40. Я всё вижу. Понакупают прав. Бестолочи.
В отличие от молчаливого водителя Кузякин всю дорогу не умолкал. То перестроился он не так, то поворотник не вовремя включил, то в пробку его специально завёз.
— Да что ты тащишься? — негодовал Кузякин. — Тебя баба твоя водить что ли учила? Давай правее перестраивайся, тут свободно. А теперь газу. Знак 80 был. Баранья башка.
Водитель пытался не спорить и не нарываться, пока Кузякин снова не дошёл до оскорблений.
— Может, вы сами за руль сядете? — не выдержал он и нажал по тормозам. Машины сзади тут же начали сигналить.
— Это они тебе похоронный марш трубят, — Кузякин нервно дёрнул дверную ручку. — Единицей не отделаешься. Хрен тебе, а не оплата за поездку. Пешком быстрее, чем с таким тормозом ехать, — и выскочил из машины.
— Стойте! — только и успел крикнуть водитель, как попутная машина снесла Кузякина вместе с дверью…
— Мы его теряем! Пульс нитевидный!
Кузякин сквозь пелену начал различать голоса. Затем туман рассеялся, и он увидел себя, лежащего в карете скорой помощи. Врачи суетились вокруг тела, а он как будто наблюдал за всем этим со стороны.
— Да кто ж так непрямой массаж сердца делает? Вы в переходе что ли дипломы купили?
Кузякин осмотрелся и понял, что сейчас с ним происходит то, что показывают в фильмах и рассказывают в книгах. Его душа отделилась от бренного тела. Он чуть пролетел вперёд по салону скорой помощи и заглянул через плечо водителя.
— Теряют они меня, — недовольно хмыкнул он. — Я вообще удивляюсь, как они сами ещё живы с таким водителем. Тебе только кобылу водить, да и то по загону. Посигналь ему! Видишь, спит раззява за рулём. Или в телефон уткнулась. Баба, поди. Гони на красный! Сирена тебе на что?
Затем душа Кузякина вернулась к медикам и там снова продолжила раздавать свои советы…
— Да что же вы так трясёте? — возмущался он, когда его тело на каталке везли в операционную. — Налоги платим, а каталок нормальных нету. Не каталка, а тележка из «Ашана», у которой одно колесо живёт своей жизнью. А ещё за мою борются…
В операционной Кузякин жаловался пространству на то, что простынь не погрели, на которую его переложили, а свет от ламп наверняка выжжет сетчатку даже сквозь веки. Руки врачи недостаточно долго мыли, а ассистенту только утки можно доверить выносить. То, что хирург, борющийся за его жизнь, некомпетентен и не заинтересован в его спасении, вообще не подвергалось сомнению.
— А это ещё что? — душа Кузякина ощутила несуществующим спинным мозгом что-то позади себя.
Кузякин обернулся и увидел яркий свет, который манил его к себе. Как он ни пытался сопротивляться ему, утверждая, что без него тут всё наперекосяк пойдёт, свет тянул к себе.
— Очки солнечные трудно было выдать? — летел он на свет, прикрывая глаза рукой. — Ну конечно. Умер, так что теперь? Не человек? Всё у нас через задницу. Хрен вам теперь, а не платёж за ипотеку. Хоть что-то хорошее…
Невидимая сила протащила его к свету через тоннель и плавно опустила на поверхность. Впереди, насколько хватало видимости, простиралась очередь из таких же душ и уходила в бесконечность.
— Вы за мной будете, — стоящий перед Кузякиным старичок увидел замешательство в глазах вновь прибывшего.
— Это что? Очередь? — дошло до Кузякина.
— На высший суд, — пояснил старичок.
— И долго стоять?
Старичок только пожал плечами.
— Ясно, — недовольно пропыхтел Кузякин и осмотрелся. За ним начало уже образовываться продолжение очереди из вновь прибывших.
— Ничего не меняется, — бухтел Кузякин, не обращаясь к кому-то конкретно. — Всю жизнь нам обещают, что на том свете отдохнём. И что? Могли бы хоть скамейки поставить. Сколько тут на ногах стоять? А? — дёрнул он старичка за плечо. — И вы так спокойно на это всё смотрите?
— Терпение, — умиротворённо промолвил старичок.
— Ну уж нет!
Кузякин уведомил позади стоящих, что он на минутку отойдёт. И если что, то держаться вот этого дедушки перед ним. Но лучше будет, если они на ладошках напишут номера, чтобы потом можно было доказать, что он тут стоял.
— Знаю я вас, — гремел познаниями Кузякин. — Потом скажете: «Вас тут не стояло». Двадцать первый век. Даже на земле есть автоматы с талончиками. Правда, не везде и не всегда работают, но всё же. А тут что? В каменный век вернулись? Кто-нибудь знает, куда жалобу можно подать?
Очередь пообещала Кузякину держать его место и поклялась всеми святыми, что его место будет пусто до самого его возвращения. Лишь бы он ушел уже.
Кузякин пробирался сквозь толпу в сторону света и иногда задерживался возле очередных ожидающих, ища среди них поддержки в осуждении несправедливости и в бюрократстве даже на самом верхнем уровне.
— А льготы тут положены? Ну там ветераны, например, как проходят? А если…
Очередь не хотела знать, что там «если», и старалась как можно быстрее пропихнуть его подальше от себя…
— А вот это свет? — указывал он на свечение вдалеке и пытался захватить внимание очередных, ещё ничего не подозревающих, ожидающих суда. — Сколько там киловатт и днём и ночью горит? А кто платить за это будет? Нам-то что от этого света? Не светит и не греет. Помяните моё слово, когда вам платёжка придёт в вашу райскую хрущёвку. Или что там дальше?
Очередь в очередной раз выдавила Кузякина подальше от себя и от греха. Потому что некоторые, несмотря на свою бестелесность, хотели уже навалять Кузякину…
— А когда тут влажная уборка была в последний раз? И вам не кажется, что тут слишком душно?
Очередь впервые согласилась с Кузякиным, но сказала, что душно стало с момента появления Кузякина.
Кузякин сам не заметил, как общественность, сама того не желая, постепенно переместила его в самое начало очереди. Свет струился из-за дверей, над которыми горела надпись «Не входить. Суд идёт». Возле ворот стояли два стражника с крыльями.
— Вы тут главные? Я от имени и по поручению общественности, — Кузякин обвёл рукой уходящую вглубь очередь. — Так сказать, глас народа.
— Заткните уже, пожалуйста, этот глас! — откуда-то издалека послышался окрик.
В это время табличка с надписью «Не входить. Суд идёт» потухла и загорелась другая «Следующий». Стражи отворили двери.
— Я только спросить, — и Кузякин, воспользовавшись замешательством, проскользнул внутрь.
— Слушайте, — обратился он к трём фигурам, обрамлённых свечением. — Я, конечно, всё понимаю, но это же не в какие ворота…
Одна из фигур подняла руку, призывая Кузякина замолчать.
— Раб Божий Синицин Иван Сергеевич? — спросила она у Кузякина.
— Понимаете, какое тут дело, — продолжил Кузякин. — Я ведь не для себя. Я просто не терплю, когда непорядок. У меня повышенное чувство долга и ответственности…
— А вы, простите, кто? — спросила вторая фигура.
— Дело не в том, кто, а зачем? — начал Кузякин. — У вас всё плохо организовано тут.
— Кузякин, Кузякин… — третья фигура перелистывала страницы книги. — А! Вот! Так ваша очередь на высший суд ещё не подошла, — посмотрела она на Кузякина. — Стража! — крикнула она в сторону дверей. — Заберите раба Божьего Кузякина и приведите Синицина!
Стражники вошли и, взяв Кузякина под руки, потащили его к выходу. Когда двери снова открылись и Кузякина уже собрались спровадить, очередь возмущённо загудела, требуя вернуть Кузякина обратно в зал суда. Стражники пожали плечами и вопросительно посмотрели на фигуры.
— Чёрт с тобой, прости господи, — кивнула первая фигура и махнула рукой, разрешая стражникам удалиться, оставив Кузякина.
— Раб Божий Кузякин предстаёт перед лицом высшего суда. Архангелы Михаил, Гавриил и Рафаэль рассмотрят дела и деяния сего отрока…
— Да что вы всё обо мне, — перебил архангела Михаила Кузякин. — Вы послушайте, что я вам говорю. Очередь на сто лет, а вы втроём по одному принимаете. Разве это рационально?
— А вы куда-то теперь спешите, Кузякин? — наклонился к нему архангел Гавриил.
— Не терплю невежества и притеснений от рождения. Ведь можно всё нормально организовать.
— Я так посмотрю, — архангел Рафаэль заглянул в книгу жизни Кузякина. — Вы уже до рождения были ещё тот зануда. В утробе матери вам, видите ли, тесно было, за что нещадно пинали её. При рождении орали, что руки у акушера слишком холодные. Затем…
— Не судите, да не судимы будете! — возмутился Кузякин. — У вас тут у самих бардак. Лавочек нет, чтобы посидеть. Темнота, а у самих светит в сто свечей. Очередь чёрте как организована. Не высший суд, а земное почтовое отделение. Я тут недавно ходил в МФЦ…
— Так, Кузякин! — прервал его архангел Михаил. — Давайте по существу, и про ваши деяния.
— А мне адвокат положен? Я думаю, что да, — сам и ответил Кузякин.
Архангелы о чём-то пошептались и, кивнув, один удалился.
— Пока архангел Гавриил ушёл за вашим ангелом-хранителем, давайте продолжим, — Рафаэль снова открыл книгу.
— Больше ни слова без моего адвоката, — Кузякин демонстративно отвернулся. — Только хочу заметить, что хранитель из него так себе, — не смог он молчать больше минуты. — Иначе как я тут оказался? Мне ещё бы жить и жить. Вот где он был? И как у вас организован контроль за ними? Кто не досмотрел? Я этого так не оставлю. Я найду, кому пожаловаться на вас. Устроили тут самосуд.
Архангел Гавриил вернулся один и что-то сказал Михаилу, пожав плечами.
— Ваш ангел-хранитель, как узнал, что вы померли, взял самоотвод и неоплачиваемый отпуск на одну вечность. Так что будем судить вас по упрощённому делопроизводству. Без адвоката. Да и поверьте. Это всего лишь формальность.
— Вот-вот! Формалисты! Думаете, я управы на вас не найду?
Спустя час архангелы уже пожалели, что обязаны зачитывать все деяния подсудимого. У Кузякина был на всё ответ и причина. И всегда были виноваты все вокруг, и ни одного наказанного. Только ему приходилось мириться с несправедливостью бытия. Терпеть неучей и невежество. На втором часу архангел Гавриил сказал, что ему срочно нужно возвыситься, но Михаил успел поймать его за крыло и вернуть на место. Рафаэль умышленно пропускал целые абзацы, а иногда и страницы. Архангел Михаил одобрительно кивал, замечая это.
— И кто, скажите мне, теперь поставит этому таксисту единицу в приложении? — парировал на последнее деяние Кузякин. — И что с того, что я спровоцировал ещё несколько аварий. И что? Прикажете мне идти в ад из-за них? Ну помер там кто-то, как и я. Ничего страшного. Я, можно сказать, тоже не выбирал умирать. Мне, может, пожить ещё хотелось.
— Ну занудство, конечно, не является смертным грехом… — архангел Михаил печально вздохнул, представляя последствия пребывания Кузякина в раю, но Гавриил вырвал его из раздумий, настойчиво дергая за рукав. — Думаешь, можно? — Гавриил умоляюще закивал головой.
— Хотя… — продолжил Михаил. — Если судить по совокупности, то...
Все обернулись на тёмного представителя, который всегда присутствовал на суде. Тот побледнел своим чёрным лицом, понимая, куда клонят архангелы, и попятился к выходу, ссылаясь на то, что его срочно вызвали в ад. Третий котёл прохудился, и грешники расползлись. Как минимум на неделю ад будет закрыт на санобработку. И тут же исчез, не оставив после себя даже запаха серы.
— Есть одна мысль, — Рафаэль просиял ярче своего нимба.
Вся троица, прихватив с собой Кузякина, неслась обратно к земле. Пролетев сквозь крышу и корпуса больницы, они оказались в палате, где медики уже отчаялись бороться за жизнь Кузякина.
— Эй! Вы что? — Кузякин догадался, к чему ведут архангелы. — Хочу казню, хочу милую? Так не пойдёт. Я уже свыкся. Никакой тебе ипотеки, а только райские кущи. Я заслужил! — Кузякин встал в позу.
— Ошибочка вышла. Там в книге опечатка. Вместо: «Кузякин умер в ДТП», на самом деле: «Кузякин выжил в ДТП».
— Ты же сам говорил, что пожить ещё хочешь, — архангел Михаил подталкивал Кузякина к обмякшему телу на операционном столе.
— Нет уж, позвольте! — сопротивлялся Кузякин. — Вертайте меня взад!
— Ах так? — архангел Гавриил терял терпение. — Рафаэль, крутани ручку дефибриллятора на максимум!
— Прости меня, господи, ибо я сейчас согрешу, — архангел Михаил одновременно с разрядом отвесил Кузякину смачного пенделя. Так, что тот чуть сквозь своё тело не пролетел насквозь. — А это тебе ангельская печать…
Тело Кузякина выгнулось от разряда на столе. Прибор рядом со столом пикнул, и появилась кривая.
— Жив! — радостно крикнул врач. — Есть пульс! Мы его вытащили!
Кузякин лежал в палате, запакованный в гипс. Всё вокруг бесило. Что, впрочем, указывало на то, что с ним всё в порядке. Кузякин совсем не помнил, как он попал в аварию и что было с ним после. Очнулся он только в палате. Тело немного ныло после ДТП, но больше всего почему-то болела задница. Чуть позже Кузякин увидит, что на правой ягодице у него появилось нечто похожее на родимое пятно. Имеющее странное и узнаваемое сходство с отпечатком подошвы ботинка. И ещё было устойчивое ощущение, что жить теперь он будет долго. Очень долго.