Грань
Дымка над Катунью в ту июньскую зорьку была не молочно-белой, как обычно, а отливала перламутром, будто кто-то растер в небе жемчужину. Ая стояла на скрипучей калитке своего покосившегося дома и вдыхала воздух, густой от запаха полыни, нагретой земли и далекой грозы. Деревня Усть-Кокса еще спала, притихшая под тяжелым синим покрывалом предрассветья. Только петух на дальнем краю огородов подавал голос, да ветер шелестел в березках у реки, словно перешептывался с самой водой.
«Пора, Аюшка», - прошелестел ветерок, коснувшись ее щеки. Или показалось? Она давно привыкла к этим тихим голосам. Голосам земли, воды, деревьев. Бабушка Матрена крестилась, когда Ая в детстве рассказывала о них. «Не слушай, дитятко, - шептала она, заворачивая Аю в платок пахнущий дымком и сушеным чабрецом. - Это навьи смущают, по лесу шляются. Туда, за околицу, не ходи. Край света там, пропасть».
Но для Аи край света начинался как раз за околицей. Там, где кончались покосы и огороды, и начинался Лес. Не просто тайга, а Лес с большой буквы - древний, дышащий, полный шепота и взглядов из-под век папоротников. Он манил ее с детства, с тех самых пор, как мать ушла в его чащу и не вернулась. Отец, ушедший следом на поиски, нашел только ее платок, обрывок ситца на колючем стебле татарника у подножия скалы, которую местные звали Чёртов Палец. С тех пор Аю воспитывала бабушка, а Лес стал для нее запретным плодом и загадкой в одном лице.
«Ая! Чего ротозейничаешь?» - донесся хрипловатый голос из избы. - «Корову подоишь? Вода на печи закипела, чайник сними!»
«Иду, Бабуль!» - откликнулась Ая, отрываясь от вида на сизую громаду леса, уже тронутого первыми лучами солнца. Повседневность брала свое. Подоить Буренку, накормить кур, принести воды из колодца, помочь бабушке развесить на заборе выстиранные портянки - дед еще с войны привык к ним, а теперь их носила бабка. Жизнь текла размеренно, как воды Катуни мимо деревни, огибая гладкие камни-великаны.
Но сегодня что-то было не так. Воздух дрожал, как натянутая струна. Даже куры копошились беспокойно. А когда Ая пошла к колодцу, миновав старый, почерневший от времени амбар, ей показалось, что из щели под дверью на нее глянул узкий, желтоватый глаз. Она резко обернулась - ничего. Только пыль висела в косом луче солнца. «Кикимора шалит», - подумала она без страха, с легким укором. Бабушка говорила, что в каждом доме живет свой дух, и если его не кормить да не уважать, он начинает пакостить. Амбар давно пустовал, духу, наверное, скучно было.
После обеда, когда солнце уже пекло вовсю, а бабушка ушла к соседке починить ткацкий станок, Ая не выдержала. Зов леса звучал в крови настойчивее комариного звона. Она накинула старый, выцветший платок бабушки, взяла берестяной туесок - «на всякий случай соберу ягод или корешков», - и тихо выскользнула за калитку, по направлению к Чёртову Пальцу.
Тропинка к реке была знакомой до боли. Она вела мимо покосившейся избы колдуньи Агафьи, про которую говорили, что она «знается» с лешим. Ая всегда прибавляла шагу на этом участке. Сегодня из-под ворот выкатился клубок черного дыма и завис в воздухе, приняв на миг очертания тощей кошки, прежде чем развеяться. Ая лишь стиснула туесок покрепче. Граница приближалась.
Чёртов Палец - высоченная скала, отколовшаяся от основного хребта, - стоял у самой воды. Под ним, в небольшой заводи, вода била ключом, ледяная даже в самый зной. Именно здесь нашли мамин платок. Ая подошла к самой воде, сняла лапти и окунула ноги. Мурашки побежали по коже. Она смотрела на черную, отполированную временем и водой поверхность скалы. На ней, чуть выше уровня воды, был высечен странный знак - не то солнце с загнутыми лучами, не то спираль, уходящая в центр. Бабушка называла его «Печатью» и строго-настрого запрещала трогать. «Там грань, Аюшка. Между нашим миром и… иным. Печать держит».
Но сегодня знак казался тусклым, почти стертым. Ая протянула руку, не касаясь, почувствовала легкое покалывание в кончиках пальцев. Воздух над водой колыхался, как над раскаленными камнями. И вдруг - резкий, протяжный вой. Не собачий. Волчий. Совсем близко.
Сердце Аи упало, потом забилось молотом. Она вскочила, натягивая лапти. Волки! Редко, но заходили в голодные годы. Бежать к деревне? Далеко. И тропа открытая. Единственное укрытие - густой ельник за скалой, по ту сторону ключа. Там начинался настоящий Лес. Запретный.
Еще один вой, уже с другой стороны. Ближе. Ая не думала. Она прыгнула на скользкие от воды и мха камни у самого подножия Чертова Пальца, прямо под таинственным знаком. Нога соскользнула. Она инстинктивно схватилась за выступ скалы, чтобы не упасть в ледяную воду. Ладонь легла точно на центр древней Печати.
Раздался не звук, а скорее ощущение. Тихий хруст, будто лопнула тонкая ледяная корочка. Миг - и мир перевернулся. Не физически, но… изменился. Гулкий вой волков оборвался, словно ножом. Тишина опустилась внезапная, абсолютная, давящая. Даже шум Катуни куда-то исчез. Воздух стал густым, как мед, и мерцающим, наполненным золотистыми пылинками, танцующими в косых лучах солнца, пробивавшихся сквозь вдруг ставшую невероятно высокой и могучей чащу.
Ая замерла, все еще прижимаясь к скале. Но скала была уже другой. Камень под ее ладонью был теплым, пульсирующим, будто живым. Резной знак светился изнутри мягким зеленоватым светом. А вокруг… Деревья. Те же кедры и ели, но они стояли как древние исполины, их стволы были покрыты узорами, похожими на руны, а кроны терялись где-то в сияющей дымке. Папоротники были размером с нее саму, их вайи тихо покачивались, будто дышали. Воздух был напоен незнакомыми ароматами - сладкими, терпкими, пьянящими. Звуки вернулись, но иные: нежный перезвон капель, мелодичный шелест листьев, похожий на речь, далекое, чистое пение невидимой птицы.
Это был Лес. Но не тот, что был минуту назад. Это был Лес из бабушкиных сказок. Лес, где оживали легенды.
Ая осторожно отняла руку от Печати. Свет погас. Она сделала шаг вперед, на мягкий, пружинистый ковер мха и хвои. Тропинка, по которой она пришла, исчезла. Вместо нее зигзагами уходила вглубь чащи узкая тропка, выложенная светящимися, как лунные камни, голышами.
«Сорвала Печать, девонька», - раздался голос. Глубокий, бархатистый, как шорох вековых кедров. Ая резко обернулась.
Из-за ствола кедра, такого широкого, что его не обхватить и втроем, вышел… человек? Не совсем. Он был высок, под два метра, одет в плащ из переплетенных корней и зеленого мха. Лицо скрывала тень широкополой шляпы, сплетенной из сосновых веток. Но Ая видела бороду - не волосы, а длинный, седой лишайник, спускавшийся до пояса. В руке он держал посох из причудливо изогнутого дерева, увенчанный шишкой, в которой теплился изнутри крошечный огонек. Из-под шляпы на нее смотрели глаза - мудрые, древние, цвета весенней хвои, без зрачков, но видящие все.
«Переступила Грань. Истончила то, что и так тонко было», - продолжал Лесун - Ая сразу поняла, кто это. Хозяин Тайги. Леший. Только не страшный, как в страшилках, а величественный и… обеспокоенный. Его взгляд скользнул на скалу, на потухший знак Печати. - «Беда теперь, Аюшка. Беда для твоего села. И для моих владений».
Ая не нашла слов. Она стояла в сказке, ставшей явью, лицом к лицу с духом леса, и понимала лишь одно: пути назад, по той тропке, что была раньше, уже не было. И бабушка была права. Навсегда.
Продолжение следует ...