— Мама, это наш дом, и мы сами решим, как расставить мебель! — голос Марины дрогнул от едва сдерживаемого гнева, когда она увидела, как свекровь в очередной раз передвигает кресло в гостиной.
Зинаида Петровна замерла с креслом в руках, её лицо приняло выражение оскорблённой невинности. Она медленно опустила мебель и повернулась к невестке. В её глазах блеснули слёзы — те самые, дежурные слёзы, которые она умела вызывать по первому требованию.
— Я только хотела помочь, — всхлипнула она, прижимая руку к сердцу. — Неужели нельзя проявить заботу о собственном сыне? Ему же неудобно будет смотреть телевизор под таким углом!
Марина стояла в дверном проёме, сжимая кулаки. Третий день подряд свекровь приходила к ним домой и что-то переставляла, перевешивала, критиковала. Вчера это были занавески — «слишком тёмные, депрессивные». Позавчера — расположение посуды в кухонных шкафах — «нелогично и неудобно». А сегодня добралась до гостиной.
Антон, её муж, сидел на диване и делал вид, что увлечён чтением газеты. Марина видела, как напряглись его плечи, как побелели костяшки пальцев, сжимающих бумагу. Он слышал всё, но молчал. Как всегда.
— Зинаида Петровна, — Марина старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело, — мы с Антоном специально выбирали это место для кресла. Нам так нравится. Пожалуйста, оставьте его там, где было.
Свекровь выпрямилась, и на её лице мелькнула тень раздражения, тут же сменившаяся маской страдания.
— Ах, вот как! Значит, мнение матери уже ничего не значит! Я растила сына, ночей не спала, всю жизнь ему посвятила, а теперь я — пустое место! — её голос дрожал от наигранной обиды.
— Мама, никто не говорит, что ты пустое место, — наконец подал голос Антон, но его слова звучали вяло, без убеждения.
— Молчи уж! — огрызнулась Зинаида Петровна. — Вижу, как ты позволяешь жене со мной разговаривать! Отец твой в гробу перевернулся бы!
Упоминание покойного свёкра было последней каплей. Марина знала, что Зинаида Петровна использует память о муже как оружие, зная, что Антон до сих пор тяжело переживает его смерть.
— Хватит! — Марина сделала шаг вперёд. — Хватит манипулировать памятью о покойном! Это низко!
Зинаида Петровна ахнула, схватилась за сердце и повалилась в то самое злополучное кресло.
— Сердце... Антоша, сыночек... Воды...
Антон вскочил, бросился на кухню за водой. Марина стояла, глядя на свекровь с плохо скрываемым презрением. Она видела эти спектакли не раз. Стоило только возразить, поставить границы — и тут же начинались сердечные приступы, головокружения, обмороки.
— Вот, мама, выпей, — Антон протянул стакан воды.
Зинаида Петровна сделала несколько глотков, продолжая держаться за грудь.
— Я больше к вам не приду, — прошептала она слабым голосом. — Раз я тут не нужна, раз моя забота — это вмешательство...
— Мама, ну что ты... — начал было Антон, но Марина его перебила.
— Знаете что, Зинаида Петровна? Может, это и к лучшему. Давайте сделаем перерыв. Всем нужно успокоиться.
Свекровь вскочила с кресла с удивительной для больного человека резвостью.
— Ах, вот как! Выгоняешь меня! Антон, ты слышишь? Твоя жена выгоняет твою мать!
— Я никого не выгоняю, — устало сказала Марина. — Я предлагаю всем взять паузу и подумать.
— Да что тут думать! — Зинаида Петровна схватила свою сумку. — Всё ясно! Невестка решила отрезать сына от матери! Классическая схема! Сначала мебель переставлять не даёт, потом и вовсе на порог не пустит!
Она направилась к выходу, на ходу причитая:
— Вот увидишь, Антоша, она тебя полностью подомнёт под себя! Ты перестанешь быть мужчиной в этом доме! Она будет указывать тебе, что делать, как жить, с кем общаться!
У двери она обернулась и посмотрела на сына.
— Когда опомнишься — звони. Но помни: я не вечная. Может статься, опоздаешь.
Дверь хлопнула. В квартире повисла тишина. Антон стоял посреди комнаты, растерянный и злой одновременно. Марина опустилась на диван, чувствуя, как накатывает усталость.
— Ну вот, довольна? — наконец произнёс Антон. — Обидела мать.
Марина подняла на него глаза. В них было столько боли и разочарования, что он невольно отвёл взгляд.
— Я обидела? Серьёзно? Твоя мать третий день подряд приходит сюда и ведёт себя как хозяйка. Она критикует всё: от цвета полотенец до моей готовки. Она лезет в наши шкафы, проверяет, как я глажу твои рубашки, учит меня, как правильно складывать носки. И я обидела её, попросив не трогать нашу мебель?
— Она просто заботится...
— Нет! — Марина вскочила. — Это не забота! Забота — это когда спрашивают, нужна ли помощь. Забота — это уважение к выбору других людей. А то, что делает твоя мать — это контроль! Она пытается показать мне, что я неправильная жена, плохая хозяйка, что я недостойна её драгоценного сына!
— Не преувеличивай...
— Не преувеличиваю? Антон, она на прошлой неделе принесла мне книгу «Как стать идеальной женой»! С закладками на главах про послушание и смирение! Это нормально?
Антон молчал. Он помнил эту книгу. Помнил, как мать с важным видом вручала её Марине, приговаривая: «Почитай, дорогая, пригодится».
— А помнишь, как она явилась к нам в спальню в семь утра в воскресенье? Без стука, со своим ключом? Мы могли... мы были не одеты!
— Она больше так не делает...
— Только потому, что я поменяла замки! И ты три дня со мной не разговаривал из-за этого! Обвинял, что я параноик!
Марина ходила по комнате, жестикулируя. Все накопившиеся обиды выплёскивались наружу.
— А её постоянные звонки тебе на работу? «Антоша, ты поел?», «Антоша, ты оделся тепло?», «Антоша, пусть Марина приготовит тебе борщ, как я тебя учила». Тебе тридцать два года! Тридцать два! А она обращается с тобой как с десятилетним!
— Она волнуется...
— И ты позволяешь! Ты никогда не встаёшь на мою сторону! Никогда! Даже когда она откровенно перегибает палку!
Антон покраснел.
— Это моя мать! Я не могу её обижать!
— А меня можно? Я твоя жена! Или это ничего не значит?
— Не передёргивай. Ты знаешь, что значишь.
— Правда? А почему тогда, когда твоя мать при её подругах сказала, что я неправильно воспитана и мои родители не научили меня вести хозяйство, ты промолчал? Сидел и улыбался, пока она поливала грязью мою семью!
— Я потом с ней поговорил...
— Потом! Наедине! Чтобы, не дай бог, свидетели не увидели, что ты посмел возразить матери! А при людях ты позволил ей унизить меня и моих родителей!
Антон сел на диван, обхватил голову руками.
— Что ты от меня хочешь? Чтобы я выбирал между вами? Это нечестно!
— Я не прошу выбирать. Я прошу уважения. К нам, к нашему дому, к нашим решениям. Почему твоя мать решает, где должна стоять наша мебель? Почему она определяет, что мне готовить на ужин? Почему она считает нормальным рыться в наших вещах?
— Она не роется...
— Антон, она нашла и прокомментировала моё нижнее бельё! Сказала, что оно слишком фривольное для замужней женщины! Она лазила в наши ящики в спальне!
Он поморщился. Об этом эпизоде он старался не вспоминать.
— Знаешь, что самое обидное? — Марина села рядом, но на расстоянии. — Я люблю тебя. Правда люблю. Но с каждым таким случаем, с каждым твоим молчанием, с каждым «она просто волнуется» моя любовь покрывается трещинами. Я начинаю сомневаться: а есть ли у нас будущее?
Антон резко повернулся к ней.
— Не говори так!
— А что мне говорить? Что я счастлива? Что мне нравится быть на третьем месте после твоей мамы и её мнения обо всём на свете? Что я мечтала о такой семейной жизни?
— Марина...
— Нет, дай мне договорить. Когда мы встречались, твоя мать была милой. Может, немного навязчивой, но милой. Она приглашала меня на чай, расспрашивала о работе, интересовалась моими увлечениями. А после свадьбы как подменили! Сразу начались претензии, поучения, контроль. И ты... ты просто позволяешь этому происходить.
— Она считает, что защищает меня.
— От кого? От меня? От твоей жены? Антон, если она считает меня угрозой, если ты позволяешь ей так считать — что мы вообще тут делаем? Зачем мы поженились?
Он молчал, не зная, что ответить. В глубине души он понимал, что Марина права. Его мать действительно перегибала палку. Но признать это вслух означало предать человека, который вырастил его, который жил ради него.
— Я поговорю с ней, — наконец выдавил он.
— Опять поговоришь? Как в прошлый раз? И в позапрошлый? Антон, твои разговоры ничего не меняют! Она кивает, обещает, а потом всё возвращается на круги своя!
— Что ты предлагаешь?
— Границы. Чёткие границы. Она не приходит без приглашения. Она не лезет в наши вещи. Она не критикует наш образ жизни. Она относится ко мне с уважением, как к твоей жене, а не как к прислуге, которая недостаточно хорошо заботится о её сыне.
— Это будет жестоко...
— А то, что она делает со мной — не жестоко? Антон, я не прошу разорвать с ней отношения. Я прошу нормального, человеческого отношения. Неужели это так много?
В этот момент зазвонил телефон Антона. Он глянул на экран.
— Мама...
— Конечно, — горько усмехнулась Марина.
Антон ответил на звонок.
— Да, мам... Что? Нет, я... Мама, ты преувеличиваешь... Никто тебя не выгонял... Мама, послушай...
Марина встала и пошла на кухню. Она слышала, как муж пытается успокоить мать, как оправдывается, как обещает «разобраться». Ни слова в её защиту. Ни одного.
Она включила чайник, достала кружку. Руки слегка дрожали. На глаза навернулись слёзы, но она не дала им пролиться. Хватит. Она достаточно плакала из-за этой ситуации.
— Марина...
Она обернулась. Антон стоял в дверном проёме кухни, виноватый и растерянный.
— Она плачет. Говорит, что у неё давление поднялось.
— Конечно, поднялось. Как же без этого.
— Марина, она же правда может заболеть...
— Антон, твоя мать использует своё здоровье как оружие. Каждый раз, когда что-то идёт не по её плану — у неё сердце, давление, головокружение. И ты каждый раз ведёшься.
— Она не притворяется!
— Откуда ты знаешь? Ты врач? Ты видел хоть одну справку, результаты обследований? Или ты просто веришь на слово, потому что так удобнее?
— Как ты можешь так говорить!
— А как мне говорить? Антон, открой глаза! Твоя мать манипулирует тобой! И ты позволяешь! Более того — ты помогаешь ей манипулировать мной!
— Я еду к ней, — резко сказал он.
— Конечно, поезжай. Беги к мамочке. Как всегда.
— Не надо так!
— А как надо? Сказать «конечно, дорогой, поезжай утешь мамочку, а я тут пока поплачу в подушку»? Извини, не могу больше.
Антон развернулся и вышел из кухни. Через минуту хлопнула входная дверь.
Марина осталась одна. Она села за кухонный стол, обхватила руками горячую кружку. В квартире было тихо. Та самая мебель, из-за которой начался скандал, стояла на своих местах — пока. Но Марина знала: завтра или послезавтра Зинаида Петровна вернётся. И всё начнётся заново.
Телефон завибрировал. СМС от Антона: «Я у мамы. Она правда плохо себя чувствует. Поговорим вечером».
Марина не стала отвечать. О чём говорить? О том, что он снова выбрал мать? О том, что их брак превратился в треугольник, где третий — самый главный?
Она встала, прошла в спальню, достала чемодан. Не паковать вещи — просто посмотреть. Постояла, глядя на него, потом задвинула обратно. Нет. Не сейчас. Она даст ему ещё один шанс. Последний.
Вечером Антон вернулся усталый и молчаливый. Марина накрыла на стол, они поужинали в тишине. Наконец, он заговорил:
— Мама согласна приходить только по приглашению.
Марина подняла глаза.
— Правда?
— Да. Я объяснил ей, что нам нужно личное пространство.
— И она согласилась? Просто так?
Антон отвёл взгляд.
— Ну... она поставила условие.
Внутри у Марины всё оборвалось.
— Какое?
— Она хочет, чтобы мы приезжали к ней на ужин каждое воскресенье.
— Каждое?
— Марина, это же всего раз в неделю...
— Антон, твоя мать живёт в часе езды от нас. Это два часа на дорогу плюс минимум три-четыре часа там. Половина выходного дня!
— Она одинока...
— У неё есть подруги, соседи, клуб по интересам! Она не одинока, она просто не хочет отпускать тебя!
— Марина, пожалуйста. Это компромисс.
— Компромисс? Она прекращает вламываться в наш дом без спроса, а взамен мы обязаны каждую неделю ездить к ней на поклон? Это не компромисс, это шантаж!
— Почему ты всё так драматизируешь?
— Потому что я устала! Устала бороться за элементарные вещи! Устала доказывать, что имею право на собственный дом, на собственную жизнь, на собственного мужа!
— Ты несправедлива...
— Я? Несправедлива? Антон, твоя мать сегодня устроила спектакль, потому что я попросила её не двигать мебель. И вместо того, чтобы сказать ей, что она не права, ты побежал её утешать! А теперь ты приходишь с её условиями и ожидаешь, что я радостно соглашусь!
— Я пытаюсь найти решение, которое устроит всех!
— Нет, ты пытаешься усидеть на двух стульях! Но знаешь что? Так больше не получится. Либо ты начинаешь вести себя как взрослый мужчина, муж, глава семьи, либо... либо возвращайся к мамочке насовсем.
Антон побледнел.
— Ты мне угрожаешь?
— Я говорю, как есть. Я не могу больше жить в этом треугольнике. Не могу больше конкурировать с твоей матерью за собственного мужа. Это унизительно и больно.
— Марина...
— Подумай, Антон. Хорошенько подумай. Чего ты хочешь? Семью со мной или вечную роль маминого сыночка? Потому что совместить это не получится. Я больше не позволю.
Она встала из-за стола и ушла в спальню. Антон остался сидеть на кухне, уставившись в пустую тарелку.
Ночью они лежали рядом, но как будто в разных мирах. Марина чувствовала тепло его тела, слышала дыхание, но между ними была пропасть. И с каждым днём эта пропасть становилась всё шире.
Утром Антон ушёл на работу, не позавтракав. Марина осталась дома — у неё был выходной. Она бродила по квартире, трогая вещи, вспоминая, как они их выбирали вместе, как обустраивали своё гнёздышко. Тогда им казалось, что впереди целая жизнь, полная любви и счастья.
Зазвонил домофон. Марина вздрогнула. Неужели...
— Это я, открой, — раздался голос Зинаиды Петровны.
Марина застыла. Договорились же — только по приглашению! Прошло меньше суток!
— Зинаида Петровна, мы же договаривались...
— Я ненадолго! Мне нужно забрать кастрюлю, которую оставила в прошлый раз!
Марина помнила эту кастрюлю. Свекровь принесла в ней суп, который «Антоша так любит». Суп, который сам Антон потом выливал, потому что не мог есть — слишком жирный.
— Я спущу вам кастрюлю.
— Не глупи! Открывай! Я же не чужая!
Марина стояла у домофона, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева. Не прошло и суток. Даже суток не прошло!
Она нажала кнопку.
— Зинаида Петровна, я сейчас вынесу вам кастрюлю к лифту. Подождите там.
— Марина, что за глупости...
Но Марина уже отошла от домофона. Она взяла злополучную кастрюлю, вышла на лестничную площадку. Свекровь уже поднималась по лестнице.
— Вот, — Марина протянула ей посуду.
— Спасибо, — Зинаида Петровна взяла кастрюлю, но не уходила. — Марина, нам нужно поговорить.
— О чём?
— О вчерашнем. Я всю ночь не спала, переживала. Антоша мой единственный сын. Единственный! Я живу ради него!
— Я понимаю. Но он уже взрослый. У него своя семья.
— Семья! — фыркнула свекровь. — Какая же это семья, если жена настраивает мужа против матери!
— Я никого ни против кого не настраиваю. Я просто хочу жить своей жизнью. С мужем. В своём доме.
— Своём! Всё своё! А что мне остаётся? Сидеть в четырёх стенах и ждать, когда сын соизволит позвонить?
— Зинаида Петровна, у вас есть своя жизнь...
— Нет у меня никакой жизни, кроме сына! Я всё ему отдала! Всё! Ради него с отцом его жила, хоть и не любила! Ради него на двух работах пахала! А теперь что? Теперь я не нужна?
В её голосе звучала настоящая боль, и Марина на секунду почувствовала укол жалости. Но только на секунду.
— Вы нужны. Но как мать, а не как... не как третий человек в нашем браке.
— Третий человек! Вот как ты меня называешь! Третий человек! А ничего, что я его родила? Что я его вырастила? Что я знаю его лучше, чем ты когда-либо узнаешь?
— Возможно. Но я его жена. И это тоже важно.
Зинаида Петровна посмотрела на неё долгим, оценивающим взглядом.
— Знаешь, что я тебе скажу? Ты временно. А я — навсегда. И когда ты ему надоешь со своими границами и правилами, когда он поймёт, что променял мать на капризную девчонку — я буду рядом. Как всегда.
С этими словами она развернулась и пошла к лифту. Марина стояла на площадке, глядя ей вслед. В груди было пусто и холодно.
Она вернулась в квартиру, села на тот самый диван в гостиной. Телефон лежал рядом. Марина взяла его, открыла чат с Антоном. Начала печатать: «Твоя мать только что была здесь». Стёрла. Начала снова: «Нам нужно серьёзно поговорить». Снова стёрла.
В конце концов она написала только: «Я тебя люблю. Но так больше не могу».
Отправила.
Ответ пришёл через час: «Я на совещании. Поговорим дома».
Марина отложила телефон. Поговорим дома. Всегда — потом, дома, не сейчас. Всегда есть что-то важнее её чувств, её боли.
Она встала, подошла к креслу, которое вчера переставляла свекровь. Подвинула его на прежнее место. Села в него. Отсюда действительно было не очень удобно смотреть телевизор. Но это было их с Антоном решение. Их выбор. Их дом.
Или уже не их?