Мужчина, почесав щетину, неторопливо закурил и подошёл к игровому автомату. В его голове промелькнула мысль: «Ну сейчас точно повезёт!» Он привычным движением отправил несколько купюр в автомат и с надеждой нажал на рычаг. Заиграла до боли знакомая музыка.
Виски мужчины внезапно вспотели. Как загипнотизированный смотрел на монитор игрового автомата. Три, всего лишь три совпадения — и всё, всё можно вернуть. Мысли метались в голове, словно заводные молоточки. Всё можно вернуть.
Но чуда не произошло. Лишь одно совпадение, всего одна ягодка.
Мужчина зажмурился, словно не хотел видеть это, и побрёл к ближайшей лавочке. Только сейчас он почувствовал промозглый осенний ветер и наступившие сумерки. Вдалеке облака отливали необычным лиловым светом. Под ногами шуршали листья. В ногах ощущалась свинцовая усталость.
Неуверенной рукой он достал сигарету, снова закурил и закрыл глаза. В голове промелькнули воспоминания: утро, на гладильной доске накрахмаленная рубашка и женский голос, зовущий есть ладьи.
Вот ещё один всполох воспоминаний: молодая женщина сонная стоит у шкафа, на ней полупрозрачный пеньюар, она энергично перебирает вещи, а ты пытаешься её обнять.
Но наваждение воспоминаний стирается, уступая место чувству горечи.
В кармане пальто мужчина нащупывает записку. В ней закруглённым затейливым, но таким знакомым почерком написано: «Я больше не могу, правда, не могу. Раньше я тебя любила, потом ненавидела за то, что ты бил меня при наших детях, а теперь просто равнодушие. Уходи из моей жизни и не звони мне».
Дальше мужчина читать не стал. В душе царили горечь, пустота и щемящее чувство стыда за допущенные ошибки.
Снова не получилось, опять один, дьявольщина. Мысли плыли в голове мужчины медленно, словно арктические льдины.
Мужчина погружался в дремоту, морщины на лице разгладились, и только вздрагивание век говорило о неглубоком сне.
А пока промозглый осенний ветер кружил разноцветный хоровод листьев, и где-то вдалеке был слышен гудок паровоза, разорвавший сумеречную тишину.
Мужчина спал тихим спокойным сном. Наконец-то он всё решил, и совесть наконец перестала ныть, как давняя рана.