Я никогда никому не доверял. Только себе.
Этот мир полон скрытых опасностей, даже если на первый взгляд всё кажется безобидным. Меня с детства приучили к осторожности, и я до сих пор следую этому правилу. Кто знает, что может оборвать твою жизнь? Лучше быть настороже и готовым к худшему. Я не хотел оказаться в той же ловушке, в которую попадаются случайно забредшие создания.
Наши земли — одна сплошная западня для чужаков. Паутина здесь повсюду: она колышется на ветру и не перестаёт плестись, благодаря кропотливому труду каждого из нас. Это — наша пища, наше средство выживания. Без этой системы мы бы умерли от голода. Но порой я думаю — а что если есть другой путь? Путь, где можно не просто выживать, а жить?
Подобные мысли долго клубились в моей голове. Сомнения приходят со временем, а само время ускользает мимо. Кто-то не успевает этого заметить — и умирает, так и не сдвинувшись с места. А кто-то пытается идти вперёд, пытается постичь истину, предугадать следующий поворот судьбы. Мы живём поодиночке, но у каждого — своя дорога.
Погружённый в эти размышления, будто на дно озера, я перестал интересоваться чужим обществом и даже знакомыми. До поры до времени. Со временем я понял — лучше поддерживать разговор с разными существами. У каждого своё мнение, своё восприятие, свой взгляд на окружающий мир. Так можно собрать больше крупиц истины. Но здесь, среди местных, нового уже не узнать — мы все слишком давно живём на этой земле. Новостей нет.
А мне нужно больше. Нужно разобраться, чтобы потом передать эти знания другим. Чтобы мы понимали, зачем всё это. Возможно, я выгляжу занудой… но мне просто нужно убедиться, что всё это — правильно.
А может, дело вовсе не в «правильности», а в поиске… истины.
За истиной я и намерен выбраться — по ту сторону шёлковой колыбели, что взращивала нас многие поколения. Но чтобы стать незваным гостем, нужно быть готовым к приёму. Мне важно узнать, как ведут себя обитатели внешнего мира — чтобы хотя бы отчасти предугадать, какие неожиданности могут подстеречь за каждым углом. К счастью, такая возможность есть. Не всякое зверьё, забредшее к нам, сразу встречает смерть.
Сначала жертва попадает в ловушку, раскинутую по внешнему периметру. Затем её находят смотрители — те, кто таится в коконах на потолках пещер. После поимки её запеленывают в колыбель — чтобы забрать силы и отбить последние попытки к бегству. А в финале — отправляют к палачам, где с особым усердием отрывают конечности и распределяют их между теми, кто трудился.
Любопытно, что у каждой паутины — свой уникальный узор, как отпечаток лап.
Именно он определяет, кто внес больший вклад в поимку — тому и достаётся главный трофей: «тельце — за дельце». Остальным — скромные «лапки-культяпки».
То, что не пригодилось, отправляется в общее хранилище — Великий Кокон. Это наш резерв на случай, если долго не будет добычи. Правда, распределяют из него скудно, чтобы досталось всем.
Если кому-то не хватило — он идёт ловить жуков в одиночку. Это считается позором: в одиночку добыть что-то почти невозможно, а потратить силы — проще простого. Если мне и удастся разговорить кого-то из чужаков, лучше не торопиться. Стоит выждать — но не слишком долго.
При первой же встрече у пленника ещё остаются силы на бегство. А вот измотанный, отчаявшийся путник может пойти на всё… лишь бы выжить. К счастью, в моих кругах я был доверенным лицом. Мне дозволено отлавливать нарушителей и пеленать их в колыбель измора — до самой казни.
Этим можно воспользоваться… но нельзя перегибать. Сообщничество с чужаком — верная смерть. Пусть это и ходит на уровне слухов, но я не хочу стать первым предателем, чьи лапы окажутся на общем столе рядом с мясом того, кто переманил его на свою сторону. Действовать нужно осторожно. Просчитать все нюансы: пути отхода, оправдания — и главное, найти того, кто согласится стать сообщником.
Наша рабочая смена начинается с первым солнечным лучом. Свет преломляется в каплях на паутине у входа в пещеру — и это сигнал: пора вставать. С восходом начинается оживлённый обход — проверка ловушек, что занимает не больше минуты. Если всё спокойно, переходим к подготовке коконов для десантных смотрителей — одного из нас. А дальше — патрулирование. Мне нужно будет выбрать кого-то на глаз — того, кто может знать что-то важное. Отвести его в укромное место, завербовать и получить информацию. Можно устроить и запасной план — отвлечь внимание, если что-то пойдёт не так. Но как мне понять, кто из пленников будет болтливым, но полезным? Придётся наблюдать. Возможно, даже пройти через череду попыток и ошибок, отсекая неподходящих, пока не найду нужного.
К тому моменту уже вечерело. Меня отправили на финальную проверку — чтобы к утру всё было в порядке. Теоретически, я мог бы всё устроить прямо сейчас: саботаж, паника, бегство, реализация задуманного. Но это было бы глупо — в этот день я отвечаю за ловушки.
Если что-то пойдёт не так — спросят с меня.
А это уже казнь. Без вариантов. Лучше продолжать исполнять свои обязанности, наблюдая за всеми и выискивая подходящих кандидатов. А когда наступит очередь следующего рабочего — тогда и подставлю его.
К счастью, я не водил отношений с рабочими особями. Это позволяло не отвлекаться на пустяки. Раз меня назначили на проверку, значит остальные готовили свои гнёзда и засыпали в них. Это их «временные дома» — ведь иногда ожидание новой добычи затягивается на целые дни. Хотя обычно не больше двух: любопытных в этих краях хватает, а тех, кто жаждет их съесть — ещё больше. Меня же давно тревожит один вопрос: откуда они все берутся? Почему до сих пор никто не узнал об этом месте? Неужели исчезновение их сородичей ничему не учит?
Эти вопросы не интересуют остальных. Для них важен лишь результат — свежая плоть. Я вышел ко входу в пещеру. Лунный свет проливался на землю, а в лицо ударил свежий ночной воздух.
Вдалеке виднелись дымки от костров — значит, наутро появятся новые гости. Покидать пещеру дозволено только разведчикам — они ниже по рангу. Высшие особи не должны рисковать. Это всё равно что отправить в одиночку лидера поселения — если он погибнет, за ним падёт и всё сообщество. А вот потеря разведчика — просто повод обдумать следующий шаг. Я смотрел вдаль, за деревья и дымные облака. Там, за пределами, — другой мир.
Вздохнув и приняв свою временную участь, я вернулся в катакомбы, окунувшись в их вечную тьму. Существа вроде нас давно привыкли к местному освещению. Наши глаза быстро адаптируются, и нам не нужны факелы. Можно сразу приступать к работе. Паутина — повсюду: вдоль стен, на полу, на потолке. Она окружает всё, как капкан, готовый захлопнуться от малейшего прикосновения. Вся эта система создана для тех, кто сбился с пути — будь их несколько или одиночка.
В темноте путники идут на ощупь, двигаясь вдоль стен… и неизбежно попадаются. Их конечности вязнут в паутине. В полу — неглубокие ямки, также покрытые тонкими нитями. Они замедляют движение. Когда чужак оказывается в ловушке и входит в саму пещеру — наступает наш черёд.
Выскочив из коконов, мы преграждаем путь. Отступать уже некуда. Проверив натяжение нитей, их целостность и расположение, я, наконец, могу отправиться в свой кокон — готовиться ко сну. Зацепившись за паутинный канат, я поднялся вверх. Руки уже тянулись к кокону — моему укрытию.
Он тесноват, но уютен. Я устроился поудобнее и закрыл глаза, готовясь к очередному сну. Я всегда считал, что сны — это возможные события, которые могли бы со мной случиться.
В некоторых из них мне снился лес… и поход с некими существами. Лесными? Но не все они вписывались в окружение — ни внешностью, ни манерами. Казалось, что наша группа собралась со всех концов света, из мест, в которых мне никогда не доведётся побывать. Мы куда-то шли. Путь был долгим.
Находясь среди незнакомцев, я боялся сказать что-то лишнее. Тогда я даже не думал, что это сон — всё ощущалось как реальность. Эмоции были настоящими. Я так и не вспомнил, чем закончился тот сон… как и многие другие, что смешались в голове, нарушив целостность воспоминаний. Иногда в реальной жизни на меня накатывало чувство дежавю.
Как будто я уже проживал этот момент — во сне. И знал, чем всё закончится. До мельчайших деталей. Нынешний сон я хотел запомнить особенно чётко.
Кто знает… вдруг в нём произойдёт нечто, что перевернёт мою судьбу. Мне вновь снилась та самая прогулка с незнакомыми существами. Лиц я не видел — их скрывали капюшоны. Все мы были облачены в ритуальные робы и несли тяжёлый ларец. Его содержимое оставалось тайной. Мы шли по лесу, в сторону кострового дыма, и вскоре достигли цели — деревни, затерянной в глубине чащи. Нас встретило странное существо, похожее на ходячую рыбу. Оно держало во рту трубку и было одето в комбинезон и дождевик.
Судя по всему, происходила сделка: обмен содержимого ларца на нечто, что предлагал он. Двое из моих спутников поставили перед ним ящик. Как только он коснулся земли — начал дрожать, рычать и подпрыгивать.
Возможно, внутри было нечто живое. Может, кого-то заперли и привели на продажу. Это бы объяснило и ритуальные одежды. Все взгляды вдруг обратились на меня. Они ждали чего-то.
Опустив взгляд, я обнаружил на шее верёвку с ключом. Развязав узел, я взял его в руки и подошёл к ларцу, который продолжал биться. С дрожащими руками и ногами я опустился на колено, поднёс ключ к замочной скважине… И в тот миг — всё стихло. Я вставил ключ, повернул, и с тяжёлым грохотом замок упал на землю.
Я положил руки на крышку и потянул… Из-под неё, во тьме, на меня смотрели десятки красных глаз. И тогда сон оборвался.
Был ли у него конец — мне не узнать. Но пробуждение было очевидным: сквозь кокон начали пробиваться солнечные лучи. Высунув голову из укрытия, я увидел, как к пещере приближается группа зверьков.
С высоты, с которой свисали наши коконы, открывался отличный обзор — верхушки деревьев заканчивались на этом уровне. Я находился ближе всех ко входу и исполнял роль наблюдателя. Нужно было подать сигнал в тот момент, когда все чужаки окажутся внутри.
Если хоть один успеет сбежать — он расскажет другим, где мы. А этого допустить нельзя. Пока я наблюдал за этой кучкой зверей, приглядываясь к потенциальным кандидатам, мои сородичи уже начинали прогрызать дно своих коконов. Они держались за стенки, готовые спрыгнуть вниз в нужный момент — прямо на чужаков или чтобы отрезать им путь. Силуэты путников становились всё отчётливее. Каждый был другого вида: шершень, слонёнок, олень и лис.
У всех за спиной висели рюкзаки — что внутри, оставалось неизвестным. Возможно, провизия в дорогу. У самого входа в пещеру они остановились. Наступила гробовая тишина, нарушаемая лишь лёгкими порывами ветра, что словно сами толкали их в нашу сторону.
Они медленно ступили на порог, вглядываясь в темноту.
Я внимательно осматривал каждого, прикидывая, кто может быть полезен. Слонёнок — с тяжёлым грузом. Видимо, выполнял роль вьючного животного. В расчёт его не брал.
Лис — хитрый и ловкий по природе, но мог оказаться трусом. Возможно, сам напросился в эту экспедицию.
Шершень выглядел опасно. Судя по стойке, он был воином или телохранителем. Исполнитель, не задающий лишних вопросов.
Олень выделялся — почти без ноши, с рисунками на морде, вызывающим видом. Возможно, лидер. Я ещё обдумывал, кого выбрать, как вдруг шершень оказался в ловушке. Он шёл вдоль стены и запутался в паутине. Остальные рванули на помощь, спеша разжечь факелы. Это был мой момент. Я подал сигнал. Мы спрыгнули синхронно, за их спины, отрезав пути к отступлению.
Под треск огня и шорох наших лап, мы надвигались на них, неотвратимо. Шершень, почувствовав приближение, начал дёргаться сильнее, но лишь глубже запутался. Остальные, поняв, что не успеют помочь, бросились вглубь пещеры. Мы кинулись за ними, а шершня связали крепче — он стал нашим первым пленником. Пленник вертелся, злился, шипел, но это лишь забавляло моих сородичей, что мчались следом за остальными. А я остался наедине с добычей.
Пришла возможность завести с ним разговор. Но для начала — нужно было его успокоить.
— Не волнуйся, я не причиню тебе вреда, — произнёс я спокойно, с долей мягкости в голосе, надеясь, что он прочтёт в этом искренность. В ответ — лишь раздражённое жужжание и судорожные попытки вырваться из липких нитей.
— Не дёргайся. Я могу тебя освободить… если ты поможешь мне, — продолжал я, слегка сбавив голос. — Расскажешь то, что меня интересует — и останешься жив. Он замер.
— Хорошо, — выдавил с явным недоверием. Вариант выглядел слишком подозрительно, но, видимо, другого выхода у него не было. Пока мои сородичи гнались за остальными, один за другим связывая путников, я расспрашивал пленника, аккуратно освобождая его из пут.
— Мне нужна информация. Знания… о том, что находится за пределами нашей пещеры. Поможешь мне — и я помогу тебе, — сказал я, наблюдая за его реакцией. Он молча кивнул. Было видно: он заговорит. Ещё чуть-чуть.
Но время поджимало — охота подходила к концу, а я не мог позволить себе быть застигнутым с разговаривающим пленником.
— Нам нужно уходить, — быстро добавил я. — Мои собратья скоро вернутся.
— Куда? — испуганно переспросил шершень.
Было несколько вариантов: спрятать его в своём гнезде... или направить вглубь пещеры, где он останется незамеченным — если будет следовать моим инструкциям.
Доверия к нему не было, а потому я выбрал путь безопасный для него, но удобный для меня — если он вдруг решит меня предать. Я объяснил, где расположены ямки с натянутой паутиной, и как их обойти.
Он кивнул и ушёл, стараясь быть незаметным. Когда сородичи вернулись — следов чужака уже не было. Когда я встретился с сородичами, те уже посмеивались, поскрипывая клыками и перебирая острыми лапами.
По сути, они были просто коллегами по охоте. Но ежедневный обмен парой слов — неизбежность. Один — с каплями крови на клыках, цвета сирени, с жгучим взглядом — Рерья́м.
Другой — с маниакальной ухмылкой до самых ушей, цвета фиалки — Хром.
— Отличная охота, а? — выкрикнул Рерья́м, словно только этим и жил. Хотя, по правде, на этот пост его поставили совсем недавно… Но явно — ему это по вкусу.
— Свежая кровь так дурманит... Клыки прямо просят ещё! — с безуминкой в голосе добавил Хром. По его лапам медленно стекала чужая кровь — он, похоже, даже не замечал.
Они тут же обратили на меня все свои пары глаз.
— А каковы успехи у нашего брата Шамуры? — с напускным интересом подался ко мне Рерья́м.
— Что, решил попробовать яду? Или, может, хотел всех травануть этим шмелём? — с издёвкой добавил Хром, вставая с другой стороны.
Скорее всего, это были их фирменные подколы. После сказанного они разразились хохотом — как гиены, которым рассказали дичайший анекдот.
— Можно и так сказать, — спокойно ответил я, не выказывая ни раздражения, ни признания.
Они не стали прощаться — просто разошлись по своим делам.
А мне, как обычно, досталась самая важная часть. Нет, не ловля. Не поимка.
Главное — охранять. Пока добыча ещё держится на паутине, пока в ней теплятся силы — она может сбежать.
Потому одному из нас всегда выпадает эта "честь": дожидаться прибытия многолапого Распределителя. Он займётся сортировкой, приготовлением для голодающих и отправкой остатков… в Великий Кокон. Я направился в зону хранения.
Вдали мелькнул знакомый силуэт.
Это был он — тот самый шершень, что клялся мне в помощи. Предатель. Пустослов. Я резко вскочил, и на всех лапах ринулся вперёд, прыжком сокращая расстояние.
Не ожидая моего появления, вся группа оцепенела от страха. Слонёнок, хоть и казался суровым, жмурился, как новорождённый котёнок. Остальные тряслись, не в силах пошевелиться. Я осмотрел каждого — и взгляд остановился на олене. Ранен.
Вот чья кровь была на клыках Рерья́ма. Глубокий укус, обескровленное тело, стекающий яд… Жить ему оставалось недолго.
Рерья́м никогда не следит за умирающими. Ему проще отравить, оставить, уйти — экономя своё время. Я подошёл ближе. Олень хрипел, стонал, нашёптывал молитву.
Знал бы ты, бедняга, что ни одна молитва не спасёт тебя от яда, что струится по венам. Никакой божий свет не заменит иммунитет.
— Ты понимаешь, что тебе осталось недолго. Но остальных ещё можно спасти, — произнёс я, тихо, наклоняясь ближе.
Он лишь зажмурился сильнее и продолжал молиться.
— Если вы дадите мне то, что я хочу… я постараюсь убедить своих пощадить вас, чужаки, — продолжал я. Врал. Но они и так в тупике.
Им всё равно — слова уже ничего не значат. Но надежда… надежда может сделать их разговорчивыми. Тут шершень приоткрыл глаза.
— Мы… поселенцы… обосновались в чаще…
— Заткнись, Плок! — вдруг выкрикнул олень, сорвавшись. — Ты не понимаешь?! Он играет с нами! Он всё равно нас убьёт, когда мы уже не будем ему нужны!
Он был прав. Почти. Ошибся лишь в одном: мне не нужны игры.
Мне нужна информация.
— Не перебивай, — прошептал я, глядя ему в глаза. — Ты всё равно… уже не жилец.
— Мы… хранители артефактов, — начал шершень. — Они собраны по разным уголкам земель. Исторические памятки, древние реликвии…
— Артефакты? — прищурился я. — Какие именно?
— Те, что могут изменить жизнь любого. Даруют силу… такую, какой не видел никто, — ответил он, не скрывая волнения. Я слушал с живым интересом.
Но вдруг олень снова вмешался:
— Эти артефакты должны быть переданы в наше поселение! Не этим тварям! — выкрикнул он, сорвавшись на крик.
Я поморщился. Крики могли привлечь нежелательное внимание. Возможно, я пожалею об этом. Но выхода не было. Я взмахнул лапой и молниеносно ударил его когтём прямо в глотку. Череп был пронзён насквозь.
Выдернув лапу из мертвеца, я услышал, как кровь закапала на паутину, вперемешку с напряжённой тишиной и затаённым страхом остальных.
— Ну вот. Теперь тебе никто не помешает, верно? — сказал я, обернувшись к остальным.
Они молча кивнули, дрожа. Боялись, что станут следующими.
— Эти артефакты… это наше наследие, — заговорил один из оставшихся. — Память о предках, история поселений…
— Вместе с ними — письмена, описания древних времён…
— И судя по рюкзакам, у вас с собой их немало? — уточнил я. Кивок. Очевидный.
— Ты получил, что хотел… Теперь выпусти нас! — взмолился слон, голос его дрожал. Он был прав. Я действительно получил то, за чем пришёл. И своё слово я… держу.
— Хорошо. Я вас освобождаю, — произнёс я с неким удовлетворением.
И в ту же секунду мои когти вонзились в головы двух пленников, оставив невредимым лишь шершня, что стоял между ними. Ужас, растерянность, немая скорбь — всё это застыло в его взгляде.
Возможно, это были его друзья. Возможно — единственные. Я выдернул когти. Тела повисли на паутине, безжизненно покачиваясь, как тряпичные куклы.
— З... Зачем?.. — сквозь слёзы пролепетал шершень.
— Наш уговор был прост: ты даёшь мне знания — я дарую тебе жизнь. Ты сдержал свою часть. А твои друзья… они не были частью сделки. Ты пожертвовал ими ради собственной свободы — и получил её.
— Мне не нужна такая свобода! — вскрикнул он, упав на колени. — Это были мои друзья… моя жизнь! Убив их, ты убил и меня. Мне не нужна такая жизнь! Я не хочу этого!
— Значит, ты предпочитаешь погибнуть, чем стать чем-то большим, чем просто выжившим? — спокойно произнёс я.
— Сохранив жизнь, ты сохранишь то, что знаешь. Неужели тебе всё равно, выживет ли твой народ… если все свидетели погибнут — один за другим?
Он замолчал. Его взгляд блуждал между трупами, всё ещё висящими в паутине.
— Я… — произнёс он глухо. — Я хочу помочь… им…
— Тогда ступай. Тебе дарован путь — трудный, тернистый. Но, возможно, он сделает тебя тем, кем ты должен стать.
Я срезал с него рюкзак, и он бросился прочь, аккуратно обходя ловушки — хорошо, память у него отменная. Я же остался. Пора было заняться тем, ради чего всё это затевалось. Я стал срезать рюкзаки с мёртвых тел и складывать их в одном месте. Три штуки. Три жизни. Олень, тот самый «лидер», всё ещё висел в паутине. Его голова была залита кровью, череп — пробит, из раны зияло сквозное отверстие.
На нём — лишь ритуальное одеяние. Ни оружия, ни свитков, ни чего-то ценного. Всё, что он защищал, теперь у меня. Я оставил на телах след — символ моего присутствия. Последнее прощание. Или метка.
Схватив рюкзаки, направился к выходу. Скоро я оказался у входа в пещеру.
Подножие горы начиналось узкой тропой, что вилась по склону вверх. Я решил подняться повыше — туда, где можно спрятаться на тыльной стороне скалы. Подальше от взглядов разведчиков и наблюдателей. Усевшись, я начал перебирать рюкзаки. Начал с самого тяжёлого — слоновьего. Он был увесистее других и явно таил в себе нечто ценное. Открыв его, я замер: внутри лежали украшения, сияющие металлическим блеском под закатным солнцем.
Стальные инструменты, золотые амулеты, слитки и монеты — настолько чистые, что в них отражалось небо.
Каждый предмет был покрыт гравировкой: символы, ранее мне незнакомые. Следующим я открыл второй рюкзак. Там — кости и засушенные травы.
Останки были аккуратно обвязаны верёвками. Травы хранились в свёртках из листьев.
На костяшках — те же символы, но иные: резкие линии, острые углы, будто языки пламени. Страшные, хищные знаки. Развернув один из лиственных свёртков, я обнаружил свежие цветы: камелии, луноцвет, и порошкообразные листья другой растительности.
В воздухе витал сладкий, тёплый аромат — как дыхание цветочной поляны. Он приносил ощущение уюта, словно напоминание о том, чего я никогда не знал. Отложив всё в сторону, я открыл третий, самый маленький рюкзак.
Он оказался важнее всех. Внутри — книги, рукописи, заметки и таблицы с расшифровками символов.
Отдельной стопкой лежали труды по садоводству, скотоводству, охоте и истории. А в свёртках — дневники, обрывки чужой жизни, чьи-то тревожные воспоминания. Я нашёл словарь шифров и принялся за него с жадностью. Страницы сыпались в мои лапы, а я запоминал, сопоставлял, сверял.
Каждому символу соответствовала история. Например, золотые монеты назывались Мукто́ны — в честь горы Мукто́, у подножия которой была обнаружена первая жила. Взяв в лапы связку костей, я понял, что каждая из них — чья-то память.
После смерти члена семьи, у него брали одну кость. Со временем их становилось всё больше. Когда в роду оставался последний — его хоронили вместе с этой связкой. Костлявый венок памяти. На каждой косточке было выгравировано имя и день смерти.
День 267 — Кра́мба.
День 460 — Бо́ско.
День 869 — Мипс.
И это — лишь одна из множества связок, что лежали в сумке. У слона, видимо, был и инструмент, которым выдалбливали символы на костях и чеканили монеты. Я читал всё это взахлёб. Жадно.
Каждая строчка разжигала интерес. Мозг жадно впитывал знания, как паутина — каплю росы. Я не заметил, как стемнело.
Сидел на том же месте — увлечённый, сосредоточенный — пока не почувствовал…что на меня кто-то смотрит. Пристально.
Без морганий. Без звука. Я повернул голову влево — туда, где тропа уходила вниз, в сторону пещеры.
И увидел его. Тень.
Силуэт головы. Рука. Что-то… или кто-то. Наблюдал. Я резко спрятал все рюкзаки и содержимое в ближайшие кусты.
Затем направился в ту сторону, откуда почувствовал взгляд. Прошёл поворот — и передо мной открылся вход в пещеру.
Кто-то только что скрылся внутри. Я последовал за ним. Но… это место казалось мне чужим. Здесь не было ни безопасности, ни ощущения привычного.
Здесь всё изменилось. Гул ветра. Отголоски чужих криков, отражающиеся от стен. Редкие капли, срывающиеся где-то в темноте. И ощущение тревоги, густой, как смола. Я пошёл дальше, медленно, осторожно. Вскоре увидел знакомое — два трупа, всё ещё висящие в паутине. Те самые, что остались после шершня. Но... теперь был третий. Олень. Он тоже висел, но… что-то было не так. Что-то поменялось. Я подошёл ближе. Он был без глаз. На лице застыла улыбка. Что-то кольнуло внутри. Я сделал шаг назад…
И тогда за спиной послышался звук. Я резко обернулся — пусто.
Ничего. Вернув взгляд к оленю, я застыл: он наклонил голову вперёд, и из пустых глазниц смотрел прямо на меня.
Улыбка не исчезла. Он всё ещё висел на паутине, будто не двигаясь. Но теперь он точно смотрел. Я отпрянул. Сердце забилось сильнее.
Стук — прямо в череп.
Будто оно било в полость пещеры, отражаясь эхом от камней. Я больше ничего не слышал. Только своё сердце. И этот взгляд. Эта мёртвая улыбка…
Она смотрела на меня. Я застыл.
Ужас сменялся паникой, паника — оцепенением.
Но… вдруг я заметил. На голове оленя — символ.
Знакомый. Тот самый, что я помнил из рукописей.
Жертвенный знак. Его наносили тем, кто обречён на смерть. Но здесь было нечто иное. К символу были добавлены чёрточки и круг.
Такое дополнение означало ложь. Ложный смертник?
Он... не умер? Он не может умереть? А может...
это он наблюдал за мной с тропы? Прежде чем я успел додумать,
пронзительный крик разорвал мои мысли. Я обернулся.
Позади, в лунном свете, стоял он — тот самый олень.
Ритуальные одеяния, отсутствующие глаза, рога, вытянутые к небу. Он кричал, завывая в сторону луны, заслоняя её собой.
Его силуэт дрожал, словно дым. Я перевёл взгляд обратно на паутину.
Пусто.
Он исчез. Обернулся снова — он был ближе.
Моргнул — и он ещё ближе. Каждый раз — шаг, новый рывок. Он приближался, сохраняя ту же позу, крича без глаз, гниющим ртом, что не переставал завывать. Я боялся моргнуть.
Боялся даже думать.
Всё моё тело хотело убежать,
но я двигался назад, пятясь, не отрывая взгляда. Шаг. Шаг.
Задыхаясь от напряжения — я оступился. Мир перевернулся. Я полетел вниз, камнем. С хрустом вцепился в уступ, раздирая лапу, но удержался. Сквозь боль — отдышался. Подтянулся. Встал. И...
в метре от меня — он. Олень. Труп. Он стоял. Пустые глазницы.
Улыбка. Запах гнили, смерти. Он сделал шаг. Я не мог двигаться. Шаг.
Он подошёл вплотную. Я чувствовал, как тлеет воздух между нами. Он заговорил. Язык — чужой. Искажённый. Гнилой. Язык еретиков.
Из тех самых рукописей.
Забытый. Запрещённый. Проклятый.
— Jin ğmeņ tø shoŷ? — нашёптывал он,
глубоким, дрожащим, почти неслышимым голосом. Я не понимал. Но внутри — что-то дрогнуло. Как будто... я почти знал, о чём он. «Желание»…«Жизнь»…«Мысль»…«Во имя»…
Обретение? Предложение? Обмен?.. Он задал мне вопрос. Я не мог понять точный смысл — но одно значение вспыхнуло в голове: «Желаешь ли ты жить?» Это был инстинкт. Желание. Единственный ответ:
— yiĝess, — прошептал я, дрогнув голосом.
В ту же секунду — удар. Меня подбросило, точно лавина скинула вниз. В ушах свистел ветер, а тело срывалось в бездну. В отчаянии, вслепую, я вцепился в голову того самого оленя — и с хрустом вырвал её из тела. Сломанные позвонки хрустнули, разрывая тишину этого кошмара. Я падал. Прямо в разлом пещеры. Мимо Распределителя. Прямо к Великому Кокону.Я рухнул на спину. Боль вспыхнула волной. Импульсом — от когтей до самых глаз. Поднявшись с усилием, я взглянул вверх…
Там — он. Великий Кокон. Хранилище и утроба нашего мира. Запасы, тайны, древность. И на вершине — оторванная голова. Улыбающаяся. Её улыбка…
Она раскачивалась. Равномерно. Как маятник. Тук. Каждое движение — удар. Тук. Как сердце. Пещера жила. Я сделал шаг вперёд — и удары участились.
Вибрация. Дрожь. Пульсация. Ещё шаг — и сердце колотилось, словно готово было лопнуть. Я отступил. И ритм замедлился.
— …Что, если не приближаться вовсе? Не каждый бой — лобовая атака.
Иногда шаг назад — это единственный путь вперёд. Я отступал. С каждым шагом — улыбка ширилась. Безумная. Натянутая. Нечеловеческая. Я дошёл до стены.
Дальше некуда. Тишина. Кокон замер. Голова — больше не следила за мной. Она... игнорировала. Я сделал шаг вперёд. Ничего. Ещё один. Тишина. Так, медленно и бесшумно, я подошёл к самому сердцу подземелья. Великий Кокон.
Он дышал. Он ждал. Но чего? Что он хочет сказать мне?.. «Желаешь ли ты жить?..» А что, если смысл не в этом?
Может, дело вовсе не в спасении, а в вере?
В борьбе? В том, чтобы идти дальше, даже если всё вокруг рушится? Или… жить — это воевать с самой жизнью? От наплыва мыслей я вскипел.
— Хватит! — ярость охватила меня.
Я с силой ударил когтями по Кокону, ожидая, что он прорежется, как паутина. Но раздался только глухой стук.
Словно я бил по камню. И вдруг — вой. Не из головы. Изнутри самого Кокона. Он… кровоточил. Почва затряслась под лапами, стены дрожали, всё вокруг оживало. Кокон начал разворачиваться. Из его тела вырывались гигантские лапы, покрытые хитином и щетиной. Затем вытянулось туловище, и — морда. Нет… Это не хранилище. Это существо. Монстр. Божество. Паук. Он весь был покрыт тысячами кровавых глаз, каждый из которых уставился на меня. Знакомый рык пронёсся по пещере — это был он. И вместе с ним — голова оленя, всё ещё живая, захлёбываясь от неестественной улыбки. Монстр поднялся на задние лапы, выставив когти кверху. Целился. В меня. Мы никогда не хранили пищу. Мы кормим его. Мы — просто корм. С ревом когти обрушились вниз. Я успел отскочить, и вместо меня он проткнул каменистый пол. Когти звенели — скрежет разнёсся по пещере, словно звон колокола смерти. Паук выдернул лапы, готовясь к второму удару.
— Как мне победить его?..
— Он прочен, как скала…
И тогда, взглянув на рассечённый пол,
меня осенило.
— Если не я смогу его ранить…
то пусть он ранит себя сам. Следующий удар дал мне шанс — я нырнул под брюхо. Боль вспыхнула — он задел меня. Но я выжил. Вцепившись когтями, я стал взбираться вверх по его телу. Существо завозилось. Оно чувствовало меня. На его груди я остановился. Подо мной — сердце титана. И я начал бить лапами, точно барабан, взывая к его ярости:
— Ну давай! Я прямо тут!
Это разъярило чудовище. Оно взревело — пронзительно, чудовищно. И одной из передних лап замахнулось, словно обрушивая молоток кары. В тот миг, когда острый, как клинок, коготь устремился в меня, я отпустил его тело и рванул в сторону. Меня отбросило на каменные плиты, и боль взорвалась по всему животу. Он всё же задел — глубоко, с хрустом, оставив открытую рваную рану, из которой хлынула тёплая кровь. Пока я лежал, задыхаясь от боли, мой мутный взгляд выхватил главное — он поразил и самого себя. Лапа, что целилась в меня, вонзилась в его собственное тело. Инстинкт сожрать, ярость, тупая слепая жажда крови — всё это оказалось сильнее, чем разум и самосохранение. Чудище взвыло — теперь от собственной боли. Оно пятилось назад, ударилось о стену, и, утрачивая координацию, начало беспорядочно дрыгать лапами, словно перевёрнутый жук. — Вот он, момент! Сжав зубы, я поднялся и бросился к нему. Каждое движение давалось с трудом — кровь хлюпала, оставляя за мной мокрый след. Лапы паука взбивались, как крепкие брёвна деревьев, но я пробрался под ударом и вскарабкался на тушу. Пронёсся вдоль его тела — и добрался до раны в груди, где пульсировал рваный, хлюпающий разлом. Там билось его сердце. Прыжком я устремился на вонзённую лапу — и всем весом, всей своей злостью, вдавил её глубже. Глубже. Глубже. Как копьё. Вглубь его сердца. Монстр взвыл, задохнулся в хриплом крике — и из его пасти хлынула чёрная пена, смешанная с ядом, слизью и криками. Он рухнул. Огромное тело осело, лапки подёргались — и всё стихло. Осталась только голова, всё ещё сидящая на его шее, всё ещё дышащая. Я подошёл, шатаясь. Сердце билось в ушах. Без слов, я вонзил в неё коготь. Та захрипела, растворилась в чёрной жиже, что прилипла ко мне, как клеймо. Сил больше не было. Моё тело рухнуло с туши монстра, ударилось о землю. Последнее, что я помню, это тяжёлое дыхание в груди и шаги, приближающиеся ко мне.…А потом — темнота.
Я не знаю, сколько пролежал без сознания. Но когда очнулся — это уже была не пещера. Я лежал в небольшом доме, тёплом и уютном, с деревянными стенами и мягким светом, льющимся сквозь оконные прорези. В воздухе витал аромат свежих трав — тот самый, что напоминал мне о свёртке трав путешественников. Я глубоко вдохнул — и на миг мне показалось, что это и есть жизнь. Без страха. Без боли. Окинув взглядом комнату, я заметил:
моё тело было аккуратно перевязано. На бинтах — тёмные пятна засохшей крови. Руки тоже были забинтованы, и хотя боль ощущалась, она больше не обжигала. Я лежал на мягкой постели — такой, что будто держала меня, как матерь дитя. Собравшись с силами, я перевернулся на бок —
и вздрогнул. В углу сидело существо. Оно наблюдало за мной всё это время. Я дёрнулся — и оно тоже вздрогнуло от неожиданности. Мы смотрели друг на друга молча, пока, наконец, он не заговорил:
— Ты всё-таки очнулся, — голос его был тёплым, с нотками облегчения.
— Что это за место? Что случилось? Кто ты? — приподнявшись, я опёрся руками о постель, засыпая его вопросами. Спасли ли меня? Или я в плену? Подобные места были мне незнакомы, и я должен был всё понять. Существо подошло ближе. В его голосе не было ни враждебности, ни лжи —
лишь спокойствие, какое бывает у лекарей или старейшин.
Он протянул мне руку. Я немного поколебался, но в ответ тоже протянул свою.
— Шамура.
— Леший.
