С предыдущими заседаниями клуба, а - соответственно - и с предшествующими эпизодами "РЕИНКАРНАЦИИ" можно ознакомиться, воспользовавшись нарочно для того созданным КАТАЛОГОМ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА"
Всем утра доброго, дня хорошего, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute, или как вам угодно!
В сегодняшнем эпизоде мы завершим начатую июлем почти "клим-самгинскую" главу и даже подбавим несколько... эротизма. Вполне, впрочем, приглушенного. Так или иначе, но первая часть "Реинкарнации" близится к финалу; то, что я как автор собирался показать любезнейшему читателю, - показано, фэнтезийная конструкция конституционно-демократическая российская монархия годов примерно так семидесятых прошлого столетия "в одной далекой-далекой галактике" выстроена. Осталось только поближе познакомиться с ещё кое-какими тайными механизмами Империи, но это будет уже сентябрем. Итак, вновь переносимся за адвокатом Максом Владимировым в русскую провинцию...
РЕИНКАРНАЦИЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЯТАЯ ЭПИЗОД ВТОРОЙ
... «Тройка» оказалась добротно рубленым деревянным строением – о двух этажах, с крытой верандой, на которой, очевидно, летом любили сиживать местные выпивохи, и даже с башенкой-теремком, на шпиле которой понуро провисал смутно различимый в темноте Андреевский флаг. Внутри заведение тоже не подкачало, полностью соответствуя лихому своему названию, – деревянные, грубовато тесаные столы, такие же основательные стулья и посетители – хмурые, малоразговорчивые мужики, кучкующиеся вокруг пузатых прозрачных графинов с минимумом закуски.
- Петровна, организуй нам – сама знаешь! – загадочно гаркнул воробьиный поручик и, скидывая на спинку стула потрепанную, пропахшую табачищем шинель, потер ладони: - Ну, господин Владимиров, присаживайтесь – сейчас нам Петровна спроворит из закуски что-нибудь, а мы с вами пока по стаканчику пропустим… Петровна, неси уже, зелёна ..па!
- Да несу, несу, - недовольно пробурчала массивная, в обтягивающем цветастом платье с огромным декольте, словно бы подчеркивающим необъятность хозяйки, Петровна, тяжело сопя, выставляя на столешницу графин, пару немаленьких тяжелого стекла рюмок и тарелку с ароматным, свежеиспеченным круглым хлебом. – Никак, приезжий – что-то не встречала вас?
- Приезжий, приезжий – не твое дело, - нетерпеливо отмахнулся за Владимирова Чикало и, разлив водку, с лету звонко чокнулся с Максимом: - Давай, адвокат, по первой, за знакомство!
Водка была тепловатой и плохой воды – Владимиров ощутил во рту неприятное обжигающее послевкусие вроде как резины и, поморщившись, потянулся за хлебом.
- Что, адвокат, не нравится? А ты ее хлебцем, хлебцем заешь…, - сузив хмельные, невнятного цвета глаза, с легкой издевкой произнес поручик. – Вы-то там, в столицах, поди коньячок да «Смирновскую» все больше потребляете, а нам тут не до разносолов – считай, полгорода безработных да на пенсиях, откуда же денежке на благородные напитки взяться? – Чикало, наверное, нарочно произнес «блаародные», подчеркивая тем самым статус гостя, оказавшегося белой вороной среди серо-крапчатой стаи.
- Разное потребляем, - уклончиво ответил Владимиров, не решив еще, как вести себя с этим развязным поручиком и в таком подозрительном месте.
- А-а, дипломат значит, - протянул Чикало, разливая по второму заходу. – Это хорошо – а то я, когда выпью, могу прицепиться, а тогда один конец – в морду… А как иначе? Я ж – власть, кто мне что запретит? Ну, нажалуешься ты на меня, ну в суд потянешь, так ведь дело-то и развалится! Кто ж против меня тут свидетельствовать станет? Не было такого, скажут, сам адвокат напился, да мордой об стол и саданулся… Да и начальство сверху прикроет – где они еще за такие деньги другого идиота найдут служить тут? Да ты не бойся, это я так – шучу…, - усмехнулся он, видя чуть примороженное лицо Максима. – Давай, за встречу – а то грязь бы еще час по дороге месил, да еще неизвестно, куда бы дошел!
- Вот ты говоришь, к Тартаковским приехал, - довольно крякнув после опрокинутой в рот рюмки, продолжил поручик. – И вроде как по делу… А по какому ж такому делу может к хозяйке адвокат из Петербурга приехать? Я так понимаю, только насчет развода, правильно?
- Я не могу вам сказать всего…, - твердо начал было Владимиров, уже начавший сожалеть о ребяческом своем побеге из казавшихся теперь такими уютными, даже несмотря на отвратительно визжащую кровать, покоев. Какая, однако, глупость!.. Он даже поморщился – сиди вот теперь, оправдывайся перед этим стражем порядка.
- Не могу сказать вам всего, - на удивление членораздельно передразнил его Чикало, обводя острыми глазками и без того тихих завсегдатаев «Тройки», после их с Максимом появления онемевших, окончательно обратившись в слух. – Да ты вот у них спроси – каково им приходится? Эта фабрика здесь еще с середины прошлого века работала – их сиятельство граф Разумовский основать изволили. Кого не спроси – и дед его на ней работал, и отец работал, и прабабка работала. На кой, спрашивается, хрен этому Тартаковскому она понадобилась? Нет, купил, да и забросил – жене, вишь ты, отдал на забаву. А нас спросили? Я-то ладно, меня хоть погоны кормят, а остальных – как? Нет, адвокат, ты мне ответь…
- Капустка, биточки, - весьма кстати для Максима нависла между ними гигантским пестрым облаком Петровна, выставляя с подноса свои знаменитые чудо-разносолы.
- Ах ты, касатушка моя, - умилился поручик, громко захрупав квашеной капустой. – Так что скажете, господин приезжий крючкотвор? Вопросец-то, зелёна ..па, простейший – что там ваши клиенты с городом сделать удумали?
Увидев краем глаза, как молчаливые мужики за соседним столом чуть переместились в их сторону, Владимиров, хмелея, откинулся и, закуривая «Лаки страйк», развязно произнес: - А что ты мне, поручик, глупые вопросы задаешь, на которые и сам ответ знаешь? С носом господин Тартаковский супругу оставляет, фабрику себе назад забирает, у него и спрашивай, что он с ней делать будет! Захочет – с кашей съест, захочет – продаст кому-нибудь. Он сейчас крупными деньгами ворочает, ему не до вашей паршивой фабричонки – наверное, с пары ресторанов в Петербурге больше дохода имеет, чем с нее! Ты это от меня хотел услышать?
- Вот, значит, как…, - задумчиво проговорил Чикало, все еще тяжело шевеля челюстями как мелковатый вырожденец-бизон. – И что – с точки зрения закона все правильно?
- Совершенно, - подтвердил Владимиров, довольный собой и тем, что не стал юлить и изворачиваться.
- Говорю же – премьер-министру писать надо, в правительство! – уже не скрываясь, пробасил с соседнего стола свирепого вида мужик. – Нет такого закона, чтобы целый город по миру пускать!
- Ну-ну, так там тебя и ждут, - с издевкой процедил поручик. – В депутаты кого выбрали? Штаубе, демократишку паршивого послушали? А я говорил вам – не на того ставите, зелёна ..па, за коммунистов голосовать надо! Вот теперь сидите, сопли жуйте, пока вас за две копейки вместе с семейством не продали…
- Демидыч, так он же обещал нам…, - заревел свирепый мужик, с ненавистью поглядывая на Владимирова.
- Головой думать надо, - жестко обрезал его Чикало, - а не...
«…Зеленой ..пой!», - мысленно закончил за него Максим, глотая теплую отвратную водку и думая, как уйти из этого славного местечка, вот-вот грозящего стать штаб-квартирой восстания.
- А мы вот сейчас этого их человечка в заложники-то возьмем, да и требования свои Тартаку предъявим, - неторопливо вставил еще один – рыжеватый, все время почесывающий взъерошенный затылок, словно у него там парша завелась. – А, ребята, – дело говорю?
- Дело? – насмешливо цыкнул зубом поручик, скользнув взглядом по лицу Владимирова. – Вот я и толкую - думаете вы не башкой, а задницей. Это ведь уголовщина, я первый вас всех за него задержать должен буду! Вы еще дом хозяйский пожгите – как в семнадцатом! А чего?! – повысил он голос, оживляясь. – Жену его – на вилы вместе с дочкой, этого – на осинке вздернем, да и, пожалуй, в уезд двинем – там порядку наведем… А, мужики?
- Ты, Демидыч, на голос-то нас не бери, - спокойно возразил ему рыжеватый, бывший, видно, у недовольных за главного. – Надо будет – сами решим, что делать, и ты нам – не указ… Должность у тебя такая – и нашим, и вашим, мы понимаем… И то, что нам сочувствуешь – видим! И что человека с новостями к нам привел – за то спасибо! Дальше – мы уж сами…
«Такого в новостях не увидишь, и в газетах не прочитаешь!» - размышлял Владимиров, меся грязь в обратном направлении к дому Тартаковских. Из «Тройки» его отпустили беспрепятственно, проводив гробовым молчанием и долгими многозначительными взглядами. Воробьиный поручик даже не предложил подвезти его, издевательски ухмыльнувшись на прощание: наверное, прав был рыжеватый – он нарочно привез его в самый эпицентр назревающего бунта. – «Если такая же ситуация хотя бы в каждом десятом уезде – смена власти неминуема. Либо коммунисты сами играючи наберут на выборах лидирующее количество голосов, либо, не дожидаясь, ударят в набат, а тогда – повторение пройденного, и правительство ничего не сможет с этим поделать, потому что полыхнет сразу со всех уголков. Национальные окраины подхватят, возможно, присоединится часть армии, студенчество, а там лоскутное имперское одеяло затрещит по швам, раздираемое тяжестью накопившихся противоречий… А что же будете делать вы, господин Владимиров?» - спросил сам себя Максим, поднимая намокший от ледяной влаги воротник пальто. – «Нет, стрелять я ни в кого не стану, вероятнее всего – эмигрирую. Канада, Австралия – какая разница? Главное – жить в ладу с собственной совестью!»
Приближающийся со стороны дома Тартаковских свет отвлек его, он остановился, закурил и дождался, пока неопределенно-темного цвета в ночи «Шевроле» не поравнялся с ним.
- Вы всегда прогуливаетесь по ночам? – спросил его из открывшегося окна приятно-знакомый голос.
- Да, имею такую слабость, - отозвался Максим, отбрасывая сигарету и садясь внутрь. – Особенно, когда хозяева не слишком радушны и даже не появляются к ужину, развлекая гостей обществом гувернанток.
- Боже, что вы пили?! – принюхавшись, воскликнула Ирина Львовна. Она была в короткой, отороченной мехом, кожаной куртке и в чрезвычайно шедшем к ней кепи. Заметно было, что на поиски пропавшего адвоката она одевалась по-женски продуманно и даже успела надушиться чем-то изысканно-вечерним, в меру тяжеловатым.
- Даже затруднюсь определить, - пожал Максим плечами, с удовольствием наблюдая за тем, как она, ловко управляясь, разворачивается на узкой дороге. – Какая-то дикая театральная смесь из денатурата, заговорщиков и местечковости – разит наповал!
- Вы таким образом решились выразить протест против моего отсутствия на ужине? – Тартаковская пристально посмотрела на него, и Максиму на какое-то мгновение показалось, что не без удовольствия. – Рискованный демарш, моя популярность в городе стремится к минусовой бесконечности и, боюсь, что это отражается на всех моих гостях.
- Вы так боялись за меня, что несколько часов подбирали вечерний гардероб для поездки за моим растерзанным телом?
- Ну, не в пеньюаре же я должна была это делать, - парировала Ирина Львовна.
- Отчего бы и нет? – продолжал лениво пикироваться Владимиров, к тому же, что разговор перешел в некоторую область, сочетающую в себе неотчетливо прорисовывающийся флирт и ненатужное остроумие, так пикантно идущие к этой странной, интересной и трогательно-беззащитной женщине. – Поверьте, зная, что вы непременно явитесь за мной в подобном виде, я бы обязательно постарался продержаться, прежде чем испустить последний вздох.
- Может быть, постараемся обойтись без жертв? – спокойно и загадочно сказала она. – К тому же, что это вовсе не обязательно…
- Вот так, да? – с замиранием сердца глупо спросил Максим.
- Да, вот так, - последовал ответ. Знать бы, какой смысл она вкладывает в этот невинный с виду диалог! Владимиров поерзал на сиденье и с тоскою подумал, что если сегодня ночью ничего не будет, он никогда не сможет простить себе собственной растерянности, в которую повергала его эта женщина. Ну не набрасываться же на нее как на какую-нибудь Юлиньку Адрианову, в самом деле! К тому же она может довести столь вопиющий факт до клиента – кто его знает, как среагирует Григорий Самуилович: может, и спустит, а, может и снять премиальные, да еще распространить в своем кругу неаппетитный слушок, что популярный адвокат Владимиров не брезгует адюльтерами с супругами клиентов, а это – конец карьере…
- Моя спальня – предпоследняя комната на втором этаже налево, - спокойно, будто речь шла о погоде, произнесла Ирина Львовна. – Через час заходите – поболтаем о том, о сем, только, пожалуйста, не забудьте привести себя в порядок! После общения с горожанами вы пахнете как подгулявший подмастерье.
«Ведет себя так, как будто интим с ней входит в гонорар, оплаченный ее мужем!» - мысленно оскорбился Максим. – «А если, например, я не хочу? Или она мне вообще может быть неинтересна – она допускает такую мысль?»
- И, пожалуйста, не надо строить из себя обиженного, - она внимательно посмотрела в его сторону. – Я не слепая, и отлично понимаю, чем вызвано ваше желание помесить ночью уездную грязь. И потом, вы что же, полагаете, я стала бы предлагать нечто подобное, будь на вашем месте кто-либо другой?
- Вы проницательны…, - несколько натужно рассмеялся Владимиров, - впрочем, как всякая умная женщина. Надеюсь, вы не думаете того же обо мне – что я облизываюсь на всех хорошеньких женщин, с которыми сводит меня адвокатская практика?
- Мне, если честно, все равно – я не замуж за вас собираюсь, - низким безразличным голосом ответила Тартаковская, мягко притормаживая у ворот. – Впрочем, если угодно, вы производите впечатление изрядного бабника, хоть и несколько пресыщенного, а от того привыкшего к инициативе с противоположной стороны. Вы ведь, кажется, не женаты? Можете не отвечать – и так ясно! Что ж – зайдете?
Владимиров неопределенно покачал головой, сохраняя за собой хотя бы легкий налет мужской независимости, и, выйдя из авто, прошел в дом. Какова нахалка?! И ведь точно знает, что он придет, а до того кинется в ванную комнату – под душ, бриться, чистить зубы, одевать все чистое, а после, делая вид, что нисколько не сомневался в подобном окончании длинного дня, заправским денди вопрется к ней в спальню и скажет для начала какую-нибудь пошловатую, но в меру, фразочку – просто чтобы скрыть смущение… А вот не прийти – и все тут! Как есть – в заляпанном грязью до хлястика пальто, в совсем уж невыносимых ботинках – завалиться на скрипучую кровать и, не умываясь, нагло уснуть, с улыбкой представляя за минуту до этого, как она ворочается на своих белоснежных перинах, как, жарко колыхаясь, горят специально зажженные свечки с какими-нибудь особенными благовониями… Вот проходит час, вот – еще полчаса, наконец, она, возмущенная, в полупрозрачном пеньюаре, идет к нему, открывает дверь и – о, боже! – видит, как наглец, распластавшись грязной каракатицей, спокойненько спит себе и в ус не дует! Картинка получилась такой живой, что Максим даже сдержанно заулыбался, снимая с себя мокрую и грязную одежду. «Успокойтесь, сударь!» - пришлось охладить самого себя. – «Все вышесказанное не относится к вам никаким образом! Ступайте-ка лучше в ванную, да вымойтесь как следует, да не забудьте еще после здешней водочки прополоскать рот эликсиром Бауэра – вас ждут!»
- А вот не пойду! – внезапно разозлившись непонятно на что, вслух сказал он. – Что я, в самом-то деле – этот?.. – Кто именно «этот» он так и не придумал, хотя и так было понятно, что «этот» - некая метафора, символизирующая похоть, сексуальную разнузданность и беспринципность. И еще бесхребетность. – Да! – Решил Максим и гордо отправился в ванную – ополоснуться и в самом деле не мешало. Стоя под горячим душем, он вспомнил странноватый, мажущий – словно кошка по лицу хвостом ненароком махнула! – взгляд Ирины Львовны и ее чуть угловатую, но такую манящую грацию, и на душе снова стало скверно. Толком не домывшись, он ожесточенно вытерся полотенцем, накинул гостевой синий длинный халат с загадочным вензелем из трех переплетенных букв «Т» и, снова позабыв о капризном характере предложенной ему постели, со всего маху повалился на нее, поневоле вздрогнув от истошного вопля, исторгнутого коллегией пружин в глубине матраца.
«Глупейшая ситуация!» - закурив, он выпустил струйку дыма в потолок и продолжил ленивые размышления. – «Какой-нибудь поручик Чикало или, например, тот давний воздыхатель Юлиньки – как бишь его? Неважно… - побежали бы к Ирине Львовне, задрав штаны, и им бы ничто не помешало – ни классовая ненависть, ни презрение к подобным, с их точки зрения, прожигателям жизни! Да, они потом, насмешливо кривя губы, рассказывали бы в своем кругу, как изгибалось в их натруженных руках ее тело, какие слова, вольно или невольно, срывались с уст «барыньки»… И еще, наверное, добавляли бы: им бы только на перинах развлекаться, да есть послаще… И еще обязательно сплевывали бы, подчеркивая тем самым ту пропасть, которая пролегла между подобными извращенными натурами ненавистного им класса и ними – натурами, наоборот, стойкими и цельными. А что мешает вам, господин Владимиров, не рефлексируя и не изображая из себя обиженного тем, что это не вы выступили инициатором близости, просто пойти и взять понравившуюся вам женщину, к тому же, что, кажется, это желание взаимно? Да, запросто пойти и сделать то, что вы делали последние лет пятнадцать, и делали, кажется, не без удовольствия?»
Максим прикрыл глаза и, представляя себе Ирину Львовну голой, припомнил то состояние, когда утром обнаруживаешь себя не дома в постели малознакомой женщины. Неловкость, натужные шутки, желание поскорей расстаться – бывает, что и обоюдное, плохо маскируемое с обеих сторон, а от того усиливаемое все более затягивающимися паузами между все более редкими фразами… А как наутро, если он все-таки пойдет к ней, заниматься делами? «Заяц (душенька, солнышко, малыш), посмотри эти вот бумажки – их надо бы подписать!» «Ой, а что это, пупсик (малыш, солнышко, душенька)?» «А это, кисонька, документики, по которым ты лишаешься всего… Так захотел твой… хи-хи… рогоносец-муженек!»
- Пошлятина, - скривился Владимиров и, вскочив с кровати под душераздирающую вокабулу ансамбля пружин, решительно выключил свет. – Вот просто – накройся с головою и спи! – приказал он себе, изгоняя из подсознания видение обнаженной хозяйки.
«А скоро всему этому конец все-таки придет!» - переключаясь на менее волнительные вещи, радировал ему мозг. – «И хорошо еще, если путем выборов! А то ведь – быть крови… Как там Чикало сказал: жену на вилы вместе с дочкой? И ведь вроде шутил, а глаза – холодные, по всему было видно – мог бы… А уж рыжеватый - и подавно… И – конец России…»
Проснувшись наутро, он был крайне доволен собой и своим решением, с наслаждением принял прохладный душ, переоделся во все чистое и, вынув из чемодана папку с документами, отправился по коридору в поисках хозяйки, намереваясь покончить со всем разом и убраться уже, наконец, из этого странного места назад в столицу.
- Ирина Львовна просили вас к завтраку, - стесняясь и черепашкой пряча лицо в шею, сообщила ему давешняя пожилая служанка, случайно встреченная им у покоев Тартаковской, куда он намеревался было постучаться.
- Доброе утро, - низким голосом с чуть уловимым оттенком иронии поприветствовала его Тартаковская. За столом они были одни. – Мы завтракаем в английском стиле – яйца пашот, тосты, джем, ветчина… Не возражаете? Или после вчерашней вылазки вы больше предпочитаете кухню «а ля рюс»?
- Я предпочитаю просто хорошую еду, - с акцентом на слове «хорошую» ответил Максим, припоминая недавнее мясо, приготовленное явно без любви к кулинарному рукомеслу. Ирины Львовна с утра была необычайно хороша, и он почувствовал, как что-то в нем вдруг заворочалось, будто недовольное его выбором скрипучего ложа не в пользу алькова этой загадочной, с чуть удлиненными влажными глазами, женщины.
- Надеюсь, спалось хорошо? – продолжала она с легким желанием уколоть.
- О да, отменно, - в тон ей отозвался Владимиров.
- И документы с собой захватили? Как предусмотрительно! Хотите сразу ехать? – не унималась Тартаковская.
- Да, дела…
- А если я захочу ознакомиться с ними поподробнее – вам ведь придется задержаться? – Ирина Львовна усмехнулась, чувствуя свою власть над гостем. «Медной горы хозяйка!» - подумал Владимиров.
- Я готов все разъяснить немедленно и самым детальным образом, - досадуя, но все еще сохраняя невозмутимость, сказал он, - но ехать мне нужно сегодня. Предлагаю приступить прямо сейчас.
- Уши у меня маленькие…, - непонятно к чему, и в самом деле с рассеянным видом трогая свои уши, произнесла Тартаковская. – Что-то я не расположена сегодня к делам. Может, завтра? Да, пожалуй, точно завтра! – и насмешливо посмотрела на Максима.
- Ирина Львовна…, - делая над собою усилие, Владимиров сдержанно отставил чашку в сторону. – Я бы настаивал на скорейшем подписании документов, суть которых вам хорошо известна и давно уже оговорена вами же с Григорием Самуиловичем. Это – всего лишь пустая формальность, требующая от вас двадцати секунд вашего, без всякого сомнения, драгоценнейшего времени. Держать же меня в плену ваших капризов, извините, несколько не интеллигентно. В конце концов, в качестве игрушки…
- Довольно, давайте ваши бумажки! – резко оборвала она. Максим вскочил и, обойдя стол вокруг, встал чуть над нею, ощущая запах чистых волос и – еле слышимый – вчерашних вечерних духов, которые сегодня он мог бы различить и на своей коже… - Где надо подписать? Здесь? Где? – нетерпеливо спрашивала Ирина Львовна, выводя размашистую «И» с точкой и уходящее круто вверх «Тарта» с виньеткой на конце. Не удержавшись, Максим все же наклонился ближе и, чувствуя на своей щеке щекотание ее русого завитка, поцеловал в щеку – ближе к уголку губ.
- Это что – в качестве признательности за то, что не стала вас удерживать? – помолчав, поинтересовалась она, влажно глянув на него снизу.
- Нет, - облизнув губы, хрипло ответил Владимиров. – Это – дань восхищения мужчины перед красивейшей из женщин. Поверьте, мне стоило огромных усилий не зайти дальше – ни вчера, ни сейчас!
- Благодарю вас, - дрогнув голосом, Тартаковская медленно поднялась и направилась к выходу. Уже у двери она обернулась, внимательно посмотрела, чуть приоткрыла губы, явно собираясь то ли попрощаться, то ли сказать какую-либо колкость в ее духе, но только склонила голову к плечу, да так и вышла.
«Что же она хотела сказать?» - думал Владимиров по дороге в Санкт-Петербург. – «Ощетиниться напоследок за допущенную вчера слабость или, может быть, выразить надежду на еще одну встречу?.. А все-таки – удивительная женщина! Такие не забываются никогда. И прав, сто раз прав я был, что не стал переводить это знакомство в ранг случайного романчика. Нельзя опошлять все, к чему обращаешься, с чем соприкасаешься…» Он был так поглощен своими мыслями о Тартаковской, что даже и не вспоминал больше ни об ужине в трактире «Тройка», ни о людях, с которыми нечаянно – как с существами с другой, очень далекой планеты - столкнула его судьба.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Всё сколь-нибудь занимательное на канале можно сыскать в иллюстрированном каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу