Г. И. Нарбут был одним из самых известных иллюстраторов своего времени. Его шрифты и рисунки украшали многие издания.
Георгий Иванович Нарбут родился 25 февраля (9 марта) 1886 года на хуторе Нарбутовка (около Глухова; ныне Сумская область Украины) в семье мелкого служащего. Отец был потомком старинного дворянского рода, который к тому моменту давно обеднел. Отец Иван Яковлевич Нарбут окончил физико-математический факультет Киевского университета. Мать художника,Неонила Николаевна (урождённая Махнович) была дочерью священника, рано осиротела и вышла замуж в юном возрасте. В семье Нарбутов было пять сыновей и две дочери. С 1896 по 1906 год учился в Глуховской гимназии. В это время будущий художник заинтересовался книжной иллюстрацией, работами И. Билибина и геральдикой. Поначалу он пытался научиться рисовать самостоятельно. После окончания гимназии Георгий Нарбут и его брат Владимир (в будущем поэт) отправились в Петербург. Братья поступили в Императорский Санкт-Петербургский университет на факультет восточных языков, откуда Георгий сразу же перевёлся на филологический факультет. Тогда же вместе со студентами-единомышленниками он стал устраивать занятия рисованием. Судя по письму начинающего художника к Александру Бенуа, отец увлечения сына живописью категорически не одобрял. Он в тот момент затеял в поместье разводить сады, чтобы выращивать фрукты на продажу, и ждал, что сын вернётся и будет помогать в этом деле.
В Петербурге Нарбут познакомился со своим кумиром Иваном Билибиным. Известный художник сдал ему комнату в своём доме за символическую плату и активно принимал участие в его жизни, помогал получать заказы. В 1906 году Билибин отправил Нарбута к Н. К. Рериху, который возглавлял школу Императорского общества поощрения художеств. В своём рекомендательном письме он писал: «Этот Нарбут снял у меня одну комнату. Я познакомился с ним только недавно. По-моему, он очень способный малый, но пока ещё (по юности) совершенно без индивидуальности. Он подражает моим первым сказкам, от которых я сам давно отказался, и не может ещё, кажется, понять, насколько они не то, чем они должны были бы быть. Я все время твержу ему, чтобы он искал себя… Потом он не умеет рисовать. Он хочет поступить в Вашу школу. Мне кажется, что это хорошо. Пусть порисует».
Билибин помог Нарбуту получить одну из первых интересных работ. Издатель И. Н. Кнебель хотел привлечь Билибина к выпуску детских книг. Тот посоветовал своего ученика. В итоге молодой художник создал иллюстрации к сказкам «Журавль и Цапля» и «Медведь». Позже Нарбут писал: «Без протекции, без письма от известного уже мастера к издателю не суйся — почти никогда ничего не выйдет. Сколько я обил порогов у Вольфа, Маркса и других петербургских издателей! Ответ один: «Так работы были бы подходящие, если бы на нашу тему... Когда будет работа, напишем... Оставьте адрес и пр.». Потом ждешь, ждешь и никогда никаких предложений». Нарбут иллюстрировал и другие книги для Кнебеля. Помогал советами и не только молодому художнику и Александр Бенуа.
Нарбут учился в частной школе Е. Н. Званцевой, где преподавали такие известные мастера как Л. С. Бакст и М. В. Добужинский. С последним Нарбут подружился, и эта дружба продлилась не один год. В 1909 году он участвовал выставке Союза русских художников, а через год на несколько месяцев отправился учиться в Мюнхен. Деньги на поездку, предположительно, дал издатель Кнебель. Вернувшись в столицу, молодой художник стал членом художественного объединения «Мир искусства». Также он работал в журналах «Аполлон» и «Гербовед». Некоторое время Нарбут жилу у художника Г. К. Лукомского, который помог ему устроиться в гербовое отделение при Сенате.
Из воспоминаний художника Мстислава Добужинского: «С Нарбутом я познакомился у Билибина, кажется, в начале 1908 г.Тогда уже мы все знали, что у Билибина поселился студент, приехавший из глуши, откуда-то из Глухова, приехавший... с вокзала прямо к нему в качестве его почитателя, чтобы учиться под руководством любимого мастера. Тогда будущий мой милый друг Георгий Иванович был застенчивым и неловким юношей, добродушно отшучивавшимся от забавных придирок Билибина, который играл роль строгого ментора и, кажется, начал с того, что по первому случаю выругал его за усердное ему подражание. Несмотря на полушутливые отношения, несомненно под влиянием Билибина Нарбут стал изучать “первоисточники”. Кажется, Билибин внушил ему серьезный интерес к Дюреру и мастерам деревянной гравюры, и известный период в творчестве Нарбута отразил его увлечение малыми мастерами и средневековьем, начавшийся, по-видимому, уже тут.
Вскоре Нарбут стал бывать у многих из моих друзей, и, конечно, общение с Александром Бенуа, рассматривание его коллекций были для него лучшей школой. Будучи еще на первом курсе университета, он был одним из инициаторов художественного студенческого кружка, который существовал, впрочем, очень недолго, пригласили Бенуа, Рериха, кажется, Бакста и меня руководить рисованием с натуры, но, помнится, я был раза два-три в здании университета, где в одной из аудиторий стоял натурщик. Тогда я руководил вместе с Бакстом школой живописи Званцевой.
У меня сохранилось письмо Нарбута, где он неуверенно советовался со мной, поступать ему или нет в школу, в конце концов поступил, но пробыл недолго. Я совершенно не помню его рисунков, осталось только впечатление, что он очень старался и ничего “не выходило”. Это характерно для него: замечательный рисовальщик и наблюдательный изобретательный художник - он “не умел” рисовать с натуры. В начале 1910 г. он решил ехать в Мюнхен. Что его потянуло именно туда, мне не ясно, может быть, именно тот же культ Дюрера и немецких старых мастеров гравюры. Из Мюнхена он спрашивал моего совета, куда поступить. Я ему посоветовал школу Холлоши, у которого и сам учился за десять лет до этого и к которому сохранил навсегда благодарность, как к чрезвычайно талантливому и умному руководителю. Он так и поступил и, по-видимому, был доволен, но опять же я не знаю его тамошних школьных работ. Я думаю, Мюнхен был для него, главным образом, важен в смысле знакомства с музеями и вообще с художественной жизнью…
Нас сблизили общие художественные симпатии, и, конечно, как и я, он отдавался общему увлечению коллекционирования и особенно любил и радовался народной игрушке (вспомним ряд его книжек!). Мы с ним сошлись и на нашей любви к Андерсену и увлекавшему меня тогда Средневековью. Известно, какое большое место в творчестве Нарбута играла геральдика; вопросы генеалогии тоже его занимали - оба мы с ним литовских фамилий (литовский род Нарбутов начался лишь с XVIII в.). Это тоже как-то сближало и давало темы для интересных нам разговоров.
Нарбут превосходно чувствовал архитектуру. С каким огромным знанием, вкусом и талантом он пользовался архитектурными мотивами в своих композициях, известно всем, знающим его творчество…
1912 г. он появился среди нас уже со своей молодой женой. (прим. в 1912 году художник ненадолго приехал в родную Нарбутовку и познакомился с Верой Павловной Кирьяковой, вскоре состоялась их помолвка, а 7 января 1913 года сыграна свадьба, марте 1914 года у них родилась дочь, а в январе 1916 года — сын) Сначала Нарбуты поселились у Билибиных, а вскоре устроились на своей очень уютной квартире на Алексеевском проспекте, где стали бывать и друзья. У него появилась (неизбежная) мебель красного дерева, разные старинные вещи, обстановка, которую он понемногу приобретал на скопленные с заказов сбережения. С этого времени мне приходилось с ним встречаться еще чаще, потому что я вел тогда художественную редакцию издания Гримма “Микеланджело” и привлек его к работе над этой книгой.
Все наиболее значительное сделано Нарбутом в эти спокойные и мирные годы его жизни, когда его талант и мастерство достигли полного расцвета, можно сказать, на глазах его друзей. В период войны им был сделан, помимо всяких заказов, ряд аллегорий-акварелей и гуашей - произведения, на мой взгляд, удивительные, полные той хитрой маскарадной пышности, за которой порой угадывалась и усматривалась и печальная улыбка художника. Он был в свое время призван на военную службу, и ему удалось устроиться в Красный Крест при одном санитарном поезде, с которым он, впрочем, никуда не ездил, а должен был бывать в Царском Селе и неизбежно присутствовать на обедах в антипатичной ему компании. Тогда он появлялся во френче и галифе, с вензелем и в погонах - в шаржированной форме и не без той же забавлявшей его маскарадной подчеркну тости».
Добужинский был зачислен в историческую комиссию Красного Креста, куда привлёк нескольких друзей, включая Нарбута. По его воспоминаниям, “служба” заключалась в редактировании книги о 50-летии Красного Креста.
После Февральской революции 1917 года Нарбут был членом особого Совещания по делам искусств при Временном правительстве. По словам Добужинского, художник встретил революцию с оптимизмом: «Я часто встречался с ним в первые дни великой революции и наблюдал его энтузиазм. Он был всегда навеселе и рад был возможности безнаказанно выкидывать разные штуки. Кажется, он даже участвовал в ловле городовых и однажды сжигал вместе с толпой аптечного орла. Делал это он, как мне потом говорил, с удовольствием, потому что эти “орляки” возмущали его геральдический вкус».
Затем Нарбут отправился на Украину, и связь между старыми друзьями прервалась. В сентябре 1917 года он стал профессором графики новообразованной Украинской академии искусств, а с декабря (по другим данным, с февраля 1918) — её ректором. В 1918 году Георгий Нарбут возглавил образованную при гетмане П. Скоропадском Экспедицию заготовления государственных бумаг. В итоге Нарбут разработал дензнаки быстро канувшей в лету УНР, а также почтовые марки, разрабатывал дизайн упаковок товаров.
В 1918 году Нарбут развёлся с первой женой и вскоре женился на Наталье Лаврентьевне Модзалевской.
В 1919 году, после установления советской власти на Украине, Нарбут вошёл в правление профессионального союза художников, а также возглавил комиссию по организации Второго государственного музея.
Он возглавил секцию художественной промышленности при Отделе искусств Наркомпроса, делал успешную административную карьеру. В 1920 году художник внезапно умер, по одним источникам от тифа, по другим во время операции на печени. Эта внезапная смерть спустя много лет породила на Украине конспирологические теории о том, что его якобы уморили чекисты из-за того, что он якобы нарисовал дензнаки для УНР. Конечно, это не так, тем более что это было, скорее, курьёзным фактом биографии, который на успешной карьере Нарбута не сказался.
Пример работы художника - книга "Деревянный орёл" (издательство Кнебеля)