Июль 1941 года. Западная Белоруссия. Воздух густой от гари, пыли и сладковато-тяжелого запаха горящего металла. Земля, изрытая воронками и гусеницами, стонала под грохотом боя.
84-я моторизованная дивизия, как и весь Западный фронт, отчаянно пыталась сдержать лавину немецкого наступления.
В этом аду, среди ржаных полей и перелесков, экипаж младшего лейтенанта Александрова из 46-го танкового полка вел свой ожесточенный бой.
Их Т-26, уже не новый и не самый быстрый, казался крошечной скорлупкой посреди огненного шторма.
– Мехвод, вправо! Тридцать градусов! Пехота у опушки! – скомандовал Александр Андреевич.
Его голос, перекрываемый гулом двигателя и лязгом гусениц, звучал резко, но уверенно.
Он, прильнув к смотровой щели башни, рассматривая картину боя: черные фигуры немецких солдат, вспышки выстрелов из кустов, дымящиеся остовы наших грузовиков.
Лицо младшего лейтенанта, молодое, но уже обветренное и закопченное, было сосредоточено.
"С тридцать второго года в армии, – подумал он. – Из курсанта вырос до командира. И вот она, настоящая война".
– Понял, товарищ командир! Правее тридцать! – отозвался старший сержант Семенов, механик-водитель. Его руки крепко сжимали рычаги. – Вижу пехоту! Бьют из минометов!
– Наводчик! Целься осколочным! По кустам за пехотой! Огонь! – скомандовал Александров, уже успев зарядить орудие.
Ба-бах! Танк содрогнулся от выстрела. Младший лейтенант, исполнявший обязанности командира и заряжающего, быстро вставил новый снаряд в казенник орудия. Наводчик, младший сержант Петренко, ловил цель в перекрестье прицела.
Экипаж танка Т-26 состоял из трёх человек:
механика-водителя, наводчика и командира, выполнявшего также функции заряжающего.
– Есть попадание! Пехота поднимается! – доложил наводчик, не отрываясь от прицела.
Казалось, им удалось подавить огневую точку. Танк рванул вперед, поддерживая атаку своих стрелков.
Но война полна неожиданностей. Из-за пригорка, скрытого дымом, неожиданно выполз немецкий танк Pz.III. Его ствол резко развернулся в их сторону.
– Танк! Прямо! Десять часов! Дистанция триста! – закричал Александров и его сердце сжалось от холода. – Целься бронебойным! Быстро! Огонь по...
Он не успел договорить. Чудовищный удар потряс Т-26. Внутри башни вспыхнул ослепительный сноп искр, звон разорвавшегося металла оглушил.
Острая, жгучая боль пронзила Александрова в плечо и бок. Его отбросило на стенку башни. Воздух наполнился едким дымом, запахом пороха и кровью.
– Командир! Ранен?! – услышал он искаженный крик Петренко.
Наводчик сам хватался за лицо, залитое кровью от пореза осколками.
– Живой... – прохрипел Александров, с трудом поднимаясь. В глазах плавали круги, боль пульсировала в такт сердцу. – Что с танком? Семенов! Доложи!
– Попадание в лоб корпуса! Бортовой фрикцион разворочен, но коробка цела и движок работает! – донесся снизу голос механика, прерывистый от кашля.
Экипаж был весь ранен. Александров почувствовал липкую теплоту под гимнастеркой.
"Сильное ранение..." – пронеслась пугающая мысль. – "Нельзя покидать поля боя. Нужно биться до последней минуты."
– Петренко! Видишь цель? Тот танк! – младший лейтенант сглотнул ком в горле, игнорируя боль. Он навалился на спину наводчика, помогая ему удержаться. – Бронебойным! Огонь!
Их выстрел слился с другим страшным ударом по их машине. Второе попадание! На этот раз в корму. Танк дернулся, как подкошенный. Запахло горелой резиной и бензином.
– Пронесло! Пожара вроде нет, двигатель еще работает! Дымит только что-то, – закричал Семенов. – Командир! Что прикажете?!
Александров оглядел башню. Петренко бледный, почти без сознания, прислонился к прицелу.
Сквозь дым в пробоине он увидел, как немецкий танк, уверенный в успехе, развернулся боком, чтобы добить их.
– Семенов... – голос командира был хриплым, но твердым. – Заведи... давай газку... Разверни башню... на корму... Левый борт к немцу... Петренко! Очнись! Последний снаряд... В борт! Огонь!
Это был расчет отчаяния и мастерства. Пока Семенов, превозмогая боль и дым, пытался развернуть поврежденную машину, Петренко, собрав последние силы, поймал в прицел уязвимый борт немецкого танка. Александров, стиснув зубы от боли в ране, сам помогал ему удерживать рычаги наведения.
– Есть! Бью! – выдохнул Петренко и нажал на спуск.
Выстрел! Снаряд ударил точно в цель. Pz.III окутался черным дымом, из люков вырвались языки пламени.
– Молодцы!.. – прошептал Александров. – Семенов! Полный назад! Надо уходить! Пока... другие не подошли...
Но война не отпускала легко. Третий, скользящий удар немецкого снаряда пришелся в ходовую часть. Танк резко накренился, левая гусеница лопнула и соскочила. Т-26 замер, как раненый зверь.
– Гусеницу порвало! – доложил Семенов, безнадежность прокралась в его голос. – Танк недвижим!
Ад снаружи нарастал. Пули забарабанили по броне, как град. Александров видел, как к ним бегут немецкие пехотинцы с гранатами.
"Неужели все?" – пронеслась ясно мысль. – "Но нет. Не сдаваться. Вывести танк."
– Семенов! Петренко! – закричал младший лейтенант, встряхивая наводчика. – Слушай меня! Открывай люк механика! Бери инструменты и натягивайте гусеницу! Я буду прикрывать из пулемета! Жди команду!
Он схватил спаренный с пушкой пулемет ДТ. Боль в ране стала невыносимой, рука плохо слушалась, но он начал стрелять короткими, точными очередями по бегущим фигурам. Пули свистели вокруг, рикошетили от брони.
И вдруг, сквозь грохот, он услышал знакомый рокот моторов и грохот орудий с фланга. Это шли на выручку другие танки их полка! Немецкая пехота залегла, попав под огонь.
Пользуясь тем, что противник залег и больше не стрелял в их сторону, наводчик и механик-водитель сумели починить гусеницу.
– Сейчас Семенов! – крикнул Александров изо всех сил. – Вперед! Поверни правый рычаг! Дай газ! Толкай машину!
Это был почти невозможный маневр на поврежденной машине. Но Семенов, вдохновленный помощью, рванул рычаги. Двигатель взревел в протесте, правая гусеница бешено закрутилась в грязи, упираясь и цепляясь за землю.
Танк, скрипя и корчась, как живой, медленно развернулся, а потом сантиметр за сантиметром, пополз назад.
Александров продолжал поливать огнем из пулемета пространство перед ними, не давая немцам подойти ближе.
– Держи направление... на ту просеку... – командовал он Семенову, теряя силы. – Там... наши...
Казалось, этот путь длился вечность. Каждый метр давался невероятным усилием воли всего экипажа.
Но они ползли. Под прикрытием огня подоспевших товарищей, сквозь дым и свист пуль, истерзанный танк младшего лейтенанта Александрова, с тремя пробоинами в броне и раненым экипажем внутри, выполз из-под прямого обстрела.
Когда танк, наконец, остановился на относительно безопасной поляне у окраины деревни Гайдуни, Александров потерял сознание.
Его вытащили из башни товарищи. Лицо было землисто-серым, гимнастерка на боку и плече пропитана темной кровью. Рядом выносили Петренко. Семенов, сам еле стоявший на ногах, с перекошенным от боли лицом, докладывал подбежавшему командиру роты:
– Товарищ старший лейтенант! Экипаж младшего лейтенанта Александрова... машину... вывел... Ранены... все... но... живы...
Эпилог.
Подвиг младшего лейтенанта Александра Андреевича Александрова и его экипажа не остался незамеченным. 25 июля 1941 года Указом Президиума Верховного Совета СССР он был награжден орденом Красного Знамени – одной из высших наград за воинскую доблесть.
В наградном листе сухо, но емко говорилось: "...мужественно сражался с врагом, несмотря на свое сильное ранение не покидал поля боя до последней минуты и только под прикрытием других танков вывел свой танк и благополучно дошел до сборного пункта Гайдуни. Его танк подбит в 3-х местах. Экипаж был весь ранен".
Это был подвиг не только личного мужества, но и железной воли командира, сумевшего в критический момент, будучи тяжело раненным, организовать оборону, нанести ответный удар, а затем спасти свой изувеченный танк и раненый экипаж.
Подвиг, ставший одним из тысяч примеров невероятного героизма и стойкости советских солдат в трагическом июле 1941 года. Александров выжил, орден на его гимнастерке стал символом той страшной схватки и триумфа человеческого духа над сталью и огнем.