Дождь стучал по подоконнику мерзкой дрожью, будто выбивая последние крохи терпения из моей души. Я сидела на кухне, пальцы судорожно сжимали теплую кружку чая, но внутри был лед. Не чай мне был нужен, а тишина. Та самая тишина, что царила в этой квартире до того, как моя сестра, Ирина, решила, что здесь ее новый дом. Везде – в гостиной на диване, в ванной на полотенцесушителе, даже на моем любимом кресле у окна – лежали следы ее присутствия: брошенный вязаный кардиган, тюбик с дорогой, но чужим кремом, журнал с загнутыми страницами.
– Алло, Сережа? – ее голос, громкий и напористый, донесся из гостиной, где она развалилась перед телевизором. – Да, я тут у Лены. Квартира у нее – огонь, конечно, не чета моей каморке! Центр, ремонт свежий... Нет, пока не знаю, сколько пробуду. Как решу свои вопросы.
Мои «вопросы» – это, видимо, я и мои границы, которые она перешагивала с легкостью циркового акробата. Три недели. Ровно столько она уже жила у меня, приехав «на пару дней» после очередного скандала с арендодателем. «Помоги, сестренка, ты же не оставишь?» – голос ее тогда дрожал, глаза были мокрыми от навернувшихся слез. И я, дура, поверила. Впустила.
Дверь на кухню распахнулась. Ирина вошла, потягиваясь. На ней был мой халат – шелковый, кремовый, который я берегла для особых случаев.
– О, чаек! Отличная идея, Лен! Налей и мне, будь душкой, – без тени сомнения она протянула свою кружку – ту самую, с котиками, которую привезла с собой и поставила на мое место в шкафу. – Что-то я замерзла. Дождь этот бесконечный...
– Ира, – голос мой звучал ровно, но внутри все сжалось в тугой узел. – Мы же говорили. Про халат. Он мой. И я не хочу, чтобы его носили.
Она фыркнула, развалившись на стуле напротив.
– Ой, Ленка, ну что ты как жадина! Сестры же! Подумаешь, халатик. Ты ж его все равно редко носишь. У тебя таких штук полно. Да я его постираю, если что.
– Дело не в стирке. Дело в том, что это мое. И я просила спрашивать. Как и перед тем, чтобы взять мой крем, или поставить свой журнал на мою тумбочку, или... – я кивнула в сторону гостиной, – занять мое кресло, когда я прихожу с работы.
Ирина налила себе чаю, громко хлебнула.
– Ну вот, опять! Я же не враг тебе пришел! Сестра! Кровная! А ты меня тут по мелочам пилишь. Как будто у тебя других забот нет. Мне и так тяжело, Лен, ты же знаешь, какие у меня проблемы! Квартиру ищут, денег в обрез... А ты про какой-то крем.
Ее «проблемы» были хроническими. Вечные ссоры с соседями, хозяевами, работодателями. Вечное безденежье при дорогих привычках. Вечное «помоги, сестренка, ты же не оставишь».
– Твои проблемы не дают тебе права игнорировать мои просьбы и чувствовать себя здесь хозяйкой, – сказала я, стараясь держать себя в руках. – Ты живешь у меня. В моем доме. Уважай это.
– Ой, да ладно тебе! – она махнула рукой. – Ты же одна живешь, места море! Муж-то твой давно улетел в свои деловые облака, если не ошибаюсь? – В ее голосе прозвучала едва уловимая издевка. Она никогда не одобряла моего Максима, считая его «слишком правильным» и «занудой».
– Максим не имеет к этому отношения. Речь о тебе и о том, что ты переходишь все границы. Ты не просто живешь – ты обживаешься. Без спросу берешь мои вещи, распоряжаешься пространством, приглашаешь в гости своих подруг... – Я вспомнила вчерашний вечер: ее подружки, громкий смех, запах сигарет (хотя курить в доме я запретила категорически), пятно от вина на ковре.
– Ну, подружки зашли ненадолго! Чего ты раздула? – Ирина надула губы. – Скучно же одной сидеть, пока ты на работе пропадаешь. Да и ковер тот старый, не жалко.
«Не жалко». Для нее ничего не было жалко. Ни моих вещей, ни моего времени, ни моего спокойствия. Воспоминания нахлынули волной. Детство: она всегда брала мои игрушки без спроса, а если я жаловалась маме, Ирина виртуозно изображала обиду: «Леночка просто жадина!». Юность: мои платья, моя косметика, мои первые туфли на каблуках, «пропавшие» как раз перед школьным балом, а потом оказавшиеся на ней. Мама всегда вздыхала: «Ну, она же старшая... Уступи, Леночка». Я уступала. Снова и снова.
– Ира, – я глубоко вдохнула, глядя ей прямо в глаза. – Тебе нужно съезжать. Найди себе комнату, сними хоть что-то. Я помогу с залогом, если нужно. Но жить здесь ты больше не можешь.
Ее лицо исказилось от возмущения.
– Что?! Ты меня выгоняешь? Родную сестру?! На улицу?! – Голос ее взвизгнул. – Да ты кто такая?! После всего, что я для тебя сделала!
– Что именно ты для меня сделала, Ира? – спросила я тихо. – Кроме того, что брала мои вещи, создавала мне проблемы и постоянно требовала помощи?
Она вскочила, глаза сверкали гневом.
– А кто тебя в институт устроил, когда ты со своим баллом не проходила?! Папа же моего декана знал! Я просила за тебя! А кто тебе денег давал, когда твой Максимка на старте бизнеса был и вы впроголодь жили?! Я последнее отрывала!
Это была полуправда. Да, папа через ее знакомого (не декана, а просто преподавателя) узнал о свободном месте, но устроилась я сама, сдав экзамены. А деньги... Она дала мне сто долларов. Один раз. Когда Максим действительно переживал трудности. И напоминала об этом каждый раз, когда ей что-то было нужно. Эти сто долларов уже стоили мне нервов на миллион.
– Я благодарна за ту помощь, Ирина, – сказала я твердо. – Но это не дает тебе права на вечную ренту в моей жизни и в моем доме. Ты нарушила все договоренности. Ты не ищешь жилье, ты не помогаешь по дому, ты ведешь себя так, будто я тебе что-то должна. Пора заканчивать.
– Ах так! – она резко подошла ко мне, ткнув пальцем в грудь. – Значит, благодарность у тебя, Леночка, короткая! Пользовалась мной, а теперь – на помойку? Помнишь, как в пятнадцать лет ты прибежала ко мне, когда мама с папой уехали, а твой парень... как его... Дима, кажется? Ну, тот, что потом в тюрьму сел... Так вот, когда он тебя избил, кто тебя прятал? Кто в полицию не дал позвонить, чтобы позора не было? Кто сидел с тобой ночь, пока ты ревела? Я! Я тебя спасла!
Сердце сжалось от старой, давней боли. Да, это было. Страшный, унизительный эпизод моей жизни, о котором я старалась забыть. И она всегда использовала его как козырь. Как доказательство своей незаменимости и моего вечного долга.
– Я никогда не просила тебя молчать, Ирина, – прошептала я, чувствуя, как подступают слезы гнева и обиды. – Я хотела в полицию. Ты меня отговорила. Сказала, что будет скандал, родители узнают, мне будет стыдно. Ты «спасла» меня для тишины, а не для меня. И да, я была благодарна тебе тогда. Но это не значит, что ты владеешь мной пожизненно!
– Какая же ты... мерзкая! – выдохнула она с искренним презрением. – После всего! Ладно! Не нужна мне твоя халупа! Я уеду! Но знай, Лена, ты больше не сестра мне. Ты предательница. И когда тебе будет плохо – а оно будет, с твоим характером! – не жди помощи. Никогда!
Она с размаху швырнула свою кружку с котиками в раковину. Фарфор со звоном разлетелся на осколки. Плечом толкнула меня, проходя мимо, и зашлепала в гостиную, громко хлопнув дверью.
Я стояла, глядя на осколки в раковине, слушая, как она грубо швыряет свои вещи в чемодан, ругаясь себе под нос. Чувство вины, острое и знакомое, пыталось пробиться сквозь ледяную стену решимости. А вдруг она права? А вдруг я слишком жестока? Она же сестра... Без денег, без жилья...
Но тут я услышала ее голос, приглушенный, но отчетливый – она снова кому-то звонила, стоя, видимо, у приоткрытой двери в гостиную.
– ...Да, представляешь? Выгоняет! Родную сестру! Ну, я, конечно, дала ей жару... Ой, не переживай, я не пропаду. У меня же есть твоя пустующая двушка на окраине? Ну, ту, что ты сдавать пока не можешь из-за ремонта... Да ладно, Кать, ну что ей стоит месяцок пожить? Тем более, я ей сказала, что уезжаю к подруге в другой город, она и не проверит... А Ленка? Пусть подавится своей правильностью! Зато теперь у меня есть время спокойно поискать что-то приличное, а не торопиться из-за ее истерик... И главное – бесплатно! Ха! Она думала, я с сумками по съемным углам пойду? Не дождется!.. Да, конечно, завезу тебе бутылочку твоего любимого винишка за беспокойство... Договорились!
Кровь отхлынула от лица, сменившись волной жгучего стыда и ярости. Так вот оно что. Никакого отчаяния. Никакой безвыходности. Просто удобная возможность пожить за чужой счет подольше и комфортнее. А ее истерика – лишь спектакль, чтобы вызвать чувство вины. И «подруга Катя» с двушкой... Значит, варианты у нее были. С самого начала.
Я медленно вышла на кухню, оперлась о столешницу. Осколки кружки блестели в раковине, как ее ложь. Чувство вины испарилось без следа. Осталось только холодное, железное решение.
Шум из гостиной стих. Через минуту Ирина вышла, волоча за собой большой чемодан и неся огромную сумку через плечо. Лицо ее было каменным.
– Ну что, хозяйка, довольна? – процедила она. – Освобождаю твои хоромы. Надеюсь, тебе здесь одной не будет слишком... одиноко.
Я молчала, глядя на нее. Ее взгляд скользнул по мне с презрением и упал на пол. Она направилась к выходу.
– Ирина, – остановила я ее, когда она уже взялась за ручку двери.
Она обернулась, в глазах – смесь надежды и торжества: «Ага, передумала! Сдрейфила!».
– Да? – протянула она высокомерно.
– Ключ, – сказала я тихо, но так, что каждое слово отчеканилось в тишине прихожей. – От моей квартиры. Отдай ключ. Сейчас же.
Ее лицо исказилось от злобы.
– Какой еще ключ?! У меня нет твоего ключа!
– Не ври, – я не отводила взгляда. – Ты сделала дубликат. На второй день. Я видела стружку на столе в гостиной. Отдай.
Мы стояли, измеряя друг друга взглядами. Воздух наэлектризовало. Она пыталась сломить меня взглядом, но моя решимость была непоколебима. Я видела, как в ее глазах борются ярость и понимание, что блеф не прошел.
– Ну и... нашла что придумать! – фыркнула она, но голос дрогнул. – Какая стружка? Ты совсем...
– Ирина, – перебила я ее. – Отдай ключ. Или я прямо сейчас звоню в полицию и заявляю о незаконном изготовлении дубликата без согласия собственника. У меня есть свидетели, что ты жила здесь временно. А дубликат... это уже совсем другая история. Статья 159 УК РФ, мошенничество, если что. Хочешь проверить?
Я не знала, какая именно статья, и вряд ли это было мошенничество, но звучало убедительно. И главное – я была готова это сделать. Видимо, это читалось в моих глазах.
Она побледнела. Злоба сменилась страхом. С рычанием она сунула руку в карман джинсов, выдернула связку ключей и, с силой отцепив один – мой, серебристый, – швырнула его на пол у моих ног.
– На, подавись своим ключиком! И чтоб ноги моей больше в твоей помойке не было! Ясно?! – прошипела она, ее голос сорвался на визг.
– Совершенно ясно, – ответила я спокойно, не наклоняясь за ключом. – И запомни раз и навсегда: твои ноги, твои вещи, твое присутствие – больше никогда в моем доме. Ни под каким предлогом. Ни на час. Ни на минуту. Если появишься – вызову полицию без разговоров. Считай это обещанием.
Она что-то невнятно пробурчала, последний раз метнула в меня ненавидящий взгляд и вышла, громко хлопнув дверью так, что дрогнули стены.
Тишина, наконец, обрушилась на квартиру. Глубокая, звенящая. Я стояла посреди прихожей, слушая, как затихает ее сердитый топот на лестничной площадке, потом – хлопок входной двери подъезда. Ушла.
Я опустилась на табуретку, дрожащими руками подняла с пола холодный металлический ключ. Он лежал в моей ладони, тяжелый и чуждый. Символ ее наглого вторжения. Я сжала его так, что края впились в кожу.
Только сейчас пришло осознание: сколько сил, сколько нервов, сколько унижений я терпела все эти недели? И годы до этого? Из-за ложного чувства долга, из-за сестринской связи, которой она так ловко манипулировала? Она никогда не видела во мне равную, только источник ресурсов и терпимость.
Я подошла к окну. Дождь почти закончился. На мокром асфальте внизу мелькнула знакомая фигура с чемоданом. Она шла быстро, не оглядываясь, поймала такси и скрылась. К «подруге Кате» с ее двушкой. Бесплатно.
Чувство опустошения смешивалось с облегчением. И с горечью. Сестры больше не было. Вернее, той сестры, которой я почему-то старалась верить, несмотря ни на что, больше не было. Была просто Ирина. Чужая женщина с общим прошлым, но без будущего в моей жизни.
Первым делом я позвонила в сервис по замене замков. Мастер приедет через час. Пусть даже старый замок был хороший – я хотела новый. Совершенно новый. Чтобы ни один старый ключ не подошел. Никогда.
Пока ждала мастера, я обошла квартиру. Сняла с вешалки ее забытый шарф (как она могла забыть? Наверняка нарочно, как зацепку). Выбросила в мусорный бак на улице. Сняла постельное белье с дивана, на котором она спала – прямо в стиральную машину, на максимальный режим. Протерла все поверхности в ванной. Проветрила.
Мастер пришел, оказался молчаливым и быстрым. Через сорок минут на двери красовался новый, блестящий замок. Я заплатила, получила два комплекта ключей – гладких, холодных, не оскверненных ее прикосновением. Один комплект убрала в сейф. Другой повесила на свою связку. Звук, с которым ключ лег к остальным, был мелодией свободы.
Вечером я налила себе бокал хорошего красного вина. Не ее дешевого «винишка», а того, что любила сама. Села в свое кресло у окна. Телевизор молчал. Было тихо. Так тихо, что слышалось биение собственного сердца. Не тревожное, а спокойное. Умиротворенное.
Завтра нужно будет позвонить родителям. Объяснить... что-то. Не знаю пока что. Но это уже завтра. Сейчас же я просто сидела в своей квартире. В своем чистом, упорядоченном пространстве. Где каждая вещь знала свое место. Где воздух принадлежал только мне. Где больше не было места хаосу, наглости и вечному долгу перед тем, кто этого долга не заслуживал.
Я сделала глоток вина. Теплая волна разлилась по телу. Дверь была заперта на новый замок. Границы восстановлены. Наконец-то.