— Ты ведь не против, если нашу квартиру я перепишу на сына от первого
брака? — муж стоит в дверях кухни, смотрит прямо мне в глаза.
Я молчу пару секунд — не сразу понимаю, что отвечать. Не потому что растерялась. Просто не ожидала такого.
— Я против, — говорю прямо.
— Почему? — голос спокойный, но в нем что-то новое. Вызов, кажется.
Я закрываю посудомойку, смотрю на него без улыбки:
— Потому что это и моя квартира тоже. Мы вместе покупали. Муж — чуть раздраженно:
— Ну ведь сын… Он же мой! Я хочу, чтобы у него что-то было в жизни.
Я только качаю головой.
— А моя дочь? Ей почему не должно что-то остаться?
— Мария, ну что ты! Мы же своим всё делим. А он у меня один. Ты просто не понимаешь… — Он садится, тревожно щёлкает ручкой.
— Нет, это ты не понимаешь меня, — говорю. — Я не подпишу согласие. Забудь.
Вижу, как сжимается его челюсть. До сих пор не было таких разговоров, и он, похоже, не думал, что я скажу «нет».
— Ты своя, тебе ничего не надо, да? Главное, чтобы у твоей дочери всё было, — говорит муж. В голосе злость.
Я не отвечаю. Не хочу сейчас скандала. Говорю только:
— Всегда знала, что у тебя свои приоритеты…
Он встает, хватает куртку с вешалки и уходит, громко хлопнув дверью. Я
слышу, как сбегает по лестнице, и проваливаюсь на кухонный стул. Всё.
Началось. Теперь, наверное, или война, или разговор по-взрослому, но не
сегодня.
Проходит час. Я готовлю обед, сама себе. Муж не берет трубку. Отправляет короткое сообщение:
«Неужели тебе так жалко для моего сына?»
Я не отвечаю. Не потому что всё равно. А потому что злость.
Вечером дочь приходит с учёбы. Заходит в комнату, бросает рюкзак:
— Мам, что случилось? Тебя не узнать.
— У нас с Виталием разговор был. Он хочет на сына квартиру переписать.
Дочь молчит, потом бросает:
— Даже не думай соглашаться.
Я киваю.
— Не согласна. Теперь будет только хуже — знаю его характер.
Сижу, перебираю вручную бумаги. Нашли на кого давить.
На следующий день атмосфера в квартире другая. Муж приходит позднее обычного, не смотрит в глаза. Я тихо спрашиваю:
— Будешь ужинать?
— Нет, спасибо, — сухо отвечает, уходит в комнату, закрывает дверь.
Вижу, как он вечно что-то пишет на телефоне. Пару раз ловлю его взгляд — в нем обида и отчуждение.
Через пару дней разговор повторяется за ужином. Он говорит без предисловий:
— Я не понимаю, почему ты так упрямишься. Это же не чужой человек —
мой сын. Ты всегда думаешь только о себе. Может быть, я хочу сделать для
него то, чего мне никто не сделал?
Я смотрю в тарелку, откладываю вилку.
— Ты считаешь, что это правильно — выкинуть меня и дочь из общей
квартиры? Или мне всё равно, на чье имя она будет оформлена?
Он резко:
— Почему ты так передергиваешь? Я тебе что, враг? Я хочу помочь сыну,
и считаю, что ты должна понять. Всю жизнь только всем и жертвуешься?
Молчу, потому что не нахожу нужных слов. Понимаю только одно: меня
обвиняют, что думаю о дочери, а не о его сыне. Проходит день за
днем, никто не идет первым на примирение.
Через неделю я звоню сыну мужа. Он отвечает спокойно:
— Здравствуйте…
Я беру себя в руки — не хочу скандалов.
— Слушай, Паш, твой отец говорит, что собирается переписать квартиру на тебя. Ты вообще в курсе?
— Да, конечно… Он сказал, что решил так.
— Может, встретимся поговорим? Хочется без недомолвок всё выяснить.
Встречаемся в кафе рядом с работой. Паша сидит напротив, смотрит куда-то в сторону.
— Я не просил, чтобы он оформлял на меня квартиру, если честно. Я ничего не требовал. Просто он считает, что я всем обделён.
Я тихо:
— Никто тебя не обделяет. Просто я не хочу остаться без своего жилья и чтобы дочь моя страдала из-за ваших разборок.
Паша опускает глаза:
— Я прекрасно понимаю. У меня нет цели поссорить вас. Но папа
говорит, что это единственный способ, чтобы показать, что я ему важен. Я
даже не знаю, как лучше.
— Может, ты поговоришь с ним? Объяснишь, что это не решает проблему?
— Постараюсь, — отвечает Паша, но видно: ему тяжело.
Возвращаюсь домой, с тоской думаю: никто из нас не виноват, просто каждый защищает своё.
Вечером разговор продолжается — теперь между мной и мужем.
— Виделся ты с Пашей? — спрашиваю.
Он вздыхает.
— Не понимаю, с чего ты вообще с ним встречалась. Я всегда знал, что
для тебя твоя семья на первом месте, а я… так, дополнение. Ты говоришь,
что считаешь меня близким человеком, а на деле — ну, сама видишь…
Слова ловят меня врасплох. Я сжимаю ладони.
— И ты решил доказать обратное через квартиру? Через давление?
Неловкая пауза. Он не отвечает.
Тут в разговор вмешивается дочь. Она проходит мимо, останавливается у меня за спиной:
— Мам, не надо снова “жертвовать собой ради мужчин”. Ты и так себя постоянно обделяешь. Почему бы один раз не постоять за себя?
Я молчу, потому что чувствую: она права. В такие моменты так и хочется всё бросить, но так нельзя.
Вечером лежу в кровати, не спится. Муж спит на диване — впервые за долгое время. Каждый в своей комнате, в своих мыслях.
В голове только одно: или идти до конца, или прогнуться. И от этого еще страшнее.
Утро начинается буднично. Я за несколько дней привыкла, что муж
молчит, мы едим в тишине. Тарелки звенят громче слов. Я решаю: больше
ждать не буду. Достаю из шкафа папку с документами — те, что лежали
спокойно с нашего переезда.
Дочь тихо заходит на кухню:
— Мам, ты что делаешь?
— Собираю все бумаги на квартиру, — отвечаю, не оборачиваясь. — Хочу проверить, кто и что вообще может с ней делать.
— А зачем?
— Потому что устала слушать, что тут мне “ничего не принадлежит” и
что я не в праве решать. Надо точно понимать, где мои границы.
Снова и снова перебираю бумажки. Выписка из банка — внесли каждый по
половине суммы. Кредит оформляли вместе. Расписки, переводы. Всё
подтверждено. Совместная собственность.
Вечером жду мужа. Он приходит позже обычного, хмурый. Я встречаю его у порога и ложу перед ним папку.
— Вот. Тут все документы на квартиру. Можешь посмотреть сам: всё
куплено на совместные деньги, в браке, и права у нас равные. Не одна я, и
не ты одни.
Он внимательно смотрит на бумаги, потом на меня. Видно, что растерян.
— Ты что это затеяла? Проверку какую-то? — спрашивает устало.
— Нет, просто устала. Ты разговариваешь так, будто решаешь за меня, будто у меня мнения нет. Я не согласна.
— Ну и что теперь ты собираешься делать? — голос тихий, но злой.
— Я собираюсь защищать свои интересы. Если ты хочешь всё переписать —
готовься к разводу. Квартира будет делиться поровну. Я не буду
подчиняться тому, что считаешь ты справедливым. Мы оба вложились —
значит, оба решаем.
Он впервые по-настоящему слушает меня внимательно, не перебивает.
— Ты не шутишь? — спрашивает тихо.
— Нет, — отвечаю спокойно. — Я больше не собираюсь вставать в очередь
за счастьем. Ни для тебя, ни для кого. У меня тоже есть дочь. У меня
есть жизнь. Я не “жена”, которая живёт, чтобы отдавать всё ради чужих
интересов. Я-то думала, что мы что-то общее делали, а оказывается,
только ты считаешь своё.
Муж садится за стол, молчит. Лицо у него тяжёлое.
— Я думал, ты всё поймёшь… Просто посчитаешь, что раз сын один, раз
мне хочется для него… — он осекается, не договаривает дальше.
— А почему ты считаешь, что дочь хуже? А я сама вообще никто? Или есть только “твои” и “чужие”?
Он резко встаёт, поднимает голос:
— Я не хотел скандала! Я просто хотел уладить всё, чтобы все остались довольны!
— Так не бывает, — отвечаю. — Если делать втихую, кому-то всё равно
будет больно. Я не дам согласия. Или договариваемся — или порознь.
Больше не хочу войны. Не для того строила дом, чтобы всё потерять из-за
чьего-то эгоизма.
Он долго молчит. Потом уходит к себе, хлопает дверью тихо — уже без злости.
Вечером дочка садится рядом, обнимает за плечи:
— Мам, я тобой горжусь. Жаль, что пришлось пройти через такое, но хоть теперь ты себя ценишь.
Я киваю. Спать в ту ночь не могу до утра. Понимаю одно: назад дороги нет. Только вперёд, даже если будет страшно.
Следующее утро. Муж на работу не уходит. Сидит на кухне, будто ждет.
На лице усталость, в чашке недопитый чай. Я захожу и сразу чувствую —
атмосфера натянутая, но злости больше нет.
— Мария… — говорит он. — Я всю ночь думал. Не могу я вот так всё
решить и сделать как мне вздумается. Паша вчера позвонил. Сказал, что не
хочет, чтобы мы из-за него ссорились.
Я удивляюсь — Паша всё же поговорил с отцом. Это что-то меняет.
— Он сказал, — продолжает муж, — что не хочет быть причиной, чтобы мы
разошлись совсем. И если из-за квартиры у нас будет война, то лучше
пусть всё будет, как было. Он взрослый, ему не нужно, чтобы ему “отдали”
мою часть.
Молчу, слушаю внимательно. Первый раз за все дни муж говорит не с обидой, а с каким-то облегчением.
— Я действительно ошибался, — тихо произносит он. — Думал, что если
запишу квартиру на сына, решу сразу все вопросы. И перед собой, и перед
ним. А вышло только хуже. Я не думал, что это для тебя будет так больно.
Прости.
Говорит не торопясь, смотрит прямо мне в лицо. Без привычной раздражённости.
— Я не враг тебе, Мария. Не хочу, чтобы у дочери не было
будущего из-за моего прошлого. Я уже поговорил с Пашей: он не возьмёт
квартиру, если это разрушит нашу семью. Никто из нас этого не хочет.
У меня будто камень с сердца. Я молча киваю головой.
— Я предлагаю так, — продолжает. — Квартира оформлена на нас обоих.
Так и будет. Если когда-нибудь понадобятся бумаги — оформим на наших
детей поровну. Пусть у каждого будет часть. Я больше не хочу делить всё
на “своих” и “чужих”.
Вдруг понимаю: вот она — точка, до которой мы оба доросли.
Я беру его за руку.
— Спасибо, что услышал меня. Просто хотела, чтобы ты увидел во мне не только жену, а человека.
Он улыбается впервые за эти недели.
После этого разговора что-то выравнивается. Мы оба делаем шаг назад, пытаемся больше не наступать на одни и те же грабли.
Вечером с дочкой вместе готовим ужин. Она смеётся:
— Мам, я думала, ты не выдержишь. А ты молодец!
Я улыбаюсь — но всё ещё чувствую усталость. Понимаю: отстояла себя,
своих, но и муж пошёл навстречу. А это уже большой шаг, которого
когда-то не хватило в прежних отношениях.
Позже заходит и Паша. Заходит осторожно, будто не в свой дом.
— Здравствуйте…
Я встаю, наливаю ему чай. Он говорит прямо:
— Я не хочу, чтобы вы из-за меня ругались. Мне не нужно ваше жильё
ценой вашей семьи. У меня всё есть, и мне главное, чтобы ты, папа, не
терял тех, кто тебя любит.
Муж кивает, растерян, но видно — ему важно, что сказал сын.
— Если бы раньше поговорили просто по-человечески… — добавляет Паша.
Потом тихо уходит, оставляя на кухне ощущение покоя.
В этот вечер сидим вместе втроём. Муж и дочка обсуждают что-то своё. Я
вдруг думаю — впервые за долгие годы всё понятно. Нет игры, нет
шантажа. Каждый признал свои ошибки.
Я не победила всех. Просто впервые не предала саму себя.
И вот это ощущение спокойствия важнее любых бумажек.
Если вам понравился этот рассказ — обязательно подпишитесь, чтобы не пропустить новые рассказы, и обязательно оставьте комментарий — всегда интересно узнать ваше мнение!