Когда мне было 25, я унаследовал квартиру от бабушки.
Обычная «двушка» в старом панельном доме на окраине. Ничего особенного, но — своя.
Я работал, крутился как мог, и жил скромно, но с уверенностью, что у меня есть хоть какая-то стабильность.
Мама жила отдельно. Ей тогда было чуть за пятьдесят.
Отца не стало, когда я учился в школе.
Она много работала, растила меня одна, не жаловалась, и я всегда чувствовал: я ей обязан.
Может, это и было моей ошибкой.
Однажды она позвонила. Голос дрожал.
— Сынок, у меня проблемы… Я взяла кредит, потом перекрыла другим. Теперь угрожают судом, могут отобрать всё.
— Сколько?
— Почти миллион двести. Я не справляюсь.
— Мам… почему ты раньше не сказала?
— Я думала, выкручусь. Но уже не могу. Я просто… устала.
Пауза. Потом:
— Я понимаю, что прошу невозможного. Но… может, подумаешь про бабушкину квартиру? Это ведь не навсегда. Я всё верну.
Я метался. Советоваться было не с кем.
Сердцем чувствовал: нельзя.
Но голос в голове повторял: «Это же мама. Ты бы не был здесь, если бы не она.»
В итоге — я согласился.
Квартиру продал.
Переехал в съёмное жильё. Её долг — полностью погасил.
Осталось немного на жизнь.
Первое время она звонила.
Благодарила. Обещала «всё вернуть до копейки».
Я старался не жаловаться. Верил.
Через пару месяцев звонки стали реже.
Потом — вообще прекратились.
Я не настаивал. Подумал — занята.
Но потом увидел фото. Через знакомую.
Мама. В новой квартире. Шикарной. С панорамными окнами.
Новая мебель. Новый ремонт. Цветы на балконе.
Я приехал к ней.
Она открыла с удивлением и раздражением.
— Ты чего явился?
— А ты чего в новостройке живёшь?
— Купила.
— На что?
— Нашлись средства.
— Мам… ты купила квартиру на мои деньги?
Пауза.
— Сынок, у меня одна жизнь. Я всю её тащила на себе. Я устала.
Ты ещё молодой. Успеешь всё себе купить.
Я вышел и больше к ней не приходил.
С того дня — тишина.
Год спустя она написала.
«Прости. Заболела. Нужна помощь.»
Я не ответил.
Я не знаю, кто я теперь.
Сын, предавший мать? Или человек, которого предали первым?
Прошло полтора года с того разговора. С той двери, которая захлопнулась не только физически, но и морально.
Мама больше не звонила.
Я переехал — съёмное жильё, работа в два места. Потихоньку начал копить. Не на квартиру, а просто — на что-то своё, чтобы снова чувствовать почву под ногами.
Иногда ловил себя на мысли:
А что, если бы я тогда отказался?
Но гнал это прочь.
Слишком поздно.
Слишком больно.
Недавно мне пришло письмо. Бумажное.
На конверте — её почерк. Я узнал его сразу.
«Сынок. Я знаю, что ты меня ненавидишь.
И, возможно, заслуженно.
Я не могу объяснить, почему поступила так.
Наверное, просто испугалась.
Всю жизнь я была одна. И когда появилась возможность пожить немного для себя — я не удержалась.Но я болею. Диагноз — неутешительный. Врачи говорят, мне нужно лечение.
Я не прошу денег.
Я прошу тебя приехать.
Я бы хотела увидеть тебя.
Просто увидеть.
Пока ещё можно.»
Я сидел с этим письмом полчаса. Потом час. Потом сутки.
Не знал, что чувствовать.
Сострадание? Злость? Грусть?
Сколько раз я просил её быть рядом, а она выбрала удобство.
Я посоветовался с другом. Он сказал:
— Это твой выбор. Никто тебя не осудит, как бы ты ни поступил.
Я поехал.
Она жила в той самой квартире. Всё было… красиво. Но пусто.
Она открыла. Похудевшая, с седыми волосами, в старом халате.
Улыбнулась — неуверенно.
— Привет, сынок.
Я не ответил. Прошёл внутрь.
Мы сидели на кухне. Она говорила, а я молчал.
Иногда — кивал.
Иногда — сжимал кулаки под столом.
Она рассказала всё.
Про кредиты. Про страх остаться ни с чем. Про мужчину, ради которого взяла долги — и который исчез через месяц.
Про то, как думала, что квартира подарит ей покой.
А принесла — одиночество.
— Мне не нужны больше деньги.
Мне жаль, что я не выбрала тебя.
Я ушёл через час. Не пообещал вернуться.
Но через неделю привёз ей лекарства.
Через две — пришёл снова. С супом.
Она больше не говорила о прошлом.
А я — не спрашивал.
Когда её не стало, я был рядом. Один.
Без похорон, без гостей.
Я продал ту квартиру.
Деньги не тронул.
Они лежат на отдельном счёте.
Иногда думаю: отдам их кому-то, кто действительно нуждается.
Потому что теперь я знаю цену жилью, которое построено на предательстве.