- Медведи сюда приходят. Надо тогда в дом забежать, закрыть дверь, и он ее не откроет, - серьезно объясняет шестилетняя Капа. – Ты успеешь, потому что собаки залают.Перевалбаза в чукотской тундре – место, куда оленеводы со всех окрестностей подкочевывают на несколько дней, чтобы пополнить запас продуктов, топлива, или если идет забой оленей.Двести километров до ближайшего села. Пара десятков бревенчатых домов из лиственницы, обветренных, обтёсанных, поседевших от долгой зимы.
Маленькие окошки закрыты, где стеклом в один слой, где толстым полиэтиленом. Из труб наверх ровным столбом идет густой дым.
На открытых продуваемых чердаках сушатся оленьи шкуры. В каждый домик два входа – на две семьи.
- Мама ждет, пойдемте, - зовет нас Альбина. Мы вместе с ней летели в вертолете и напросились в гости на интервью. Проходим холодные сени с одеждой и обувью из шкур, толкаем вторую дверь, обитую дерматином с подкладкой, откидываем занавеску из шерстяного одеяла, попадаем в кухоньку. Железная квадратная печка, умывальник, у окошка небольшой стол – еле-еле присесть троим. За проемом спальня. Панцирные кровати или деревянные нары - кому как удобнее.Альбина послезавтра будет соревноваться в верховой езде.
- Когда на оленя Альбину впервые посадили? – спрашиваю.
- Ой, она маленькая еще была. Совсем маленькая. Года три. У нее детский олень был, специально его обучали, смирный.
Лилия – оленевод третьего разряда. И на олене ездит, и на нартах, и охотится, и шкуры выделывает. В тундре узкой специализации нет.
На стенке – портрет в шляпе. Такой ее видит Альбина. Шляпа - мелкая гипербола, я своей маме корону рисовала. В детском саду.
- Как вы без Альбины? Она в школе-интернате, вы здесь…
- Тяжело, конечно. А куда деваться – учиться надо, - Лилия не раздумывает над ответом: действительно, вариантов нет. - Раньше детей в тундре было больше: молодежь возвращалась, маленькие в бригаде всегда были, повеселее как-то. А сейчас все выросли, уехали... студенты уже не возвращаются сюда. Альбина – младшая, трое моих старших в Магадане учатся.
- В тундру вернешься? – спрашиваю Альбину.
- Нет, наверное.
- Почему?
- В селе чисто всегда. Можно красиво одеваться. Завтрак есть, обед, ужин… Хотя еда тут вкуснее.
Еда – не знаю, а вода в тундре точно отменная. В такие запредельные минусы речка промерзает до дна. Поэтому мужчины напиливают огромные глыбы льда, привозят к домам, а хозяйки потом топориком дробят их на куски. Я тоже тюкаю топориком. До утра из твердого агрегатного состояния вода перейдет в более удобное для чая и умывания. Из ведра льда – полведра воды.
У речки стоит баня. Прикидываю – чтобы минималистически помыться, надо, наверное, растопить глыбу размером с человека.
Для гостей на первалбазе построили балки – домики-вагончики. Маленькое окошко в торце, две панцирные железные кровати, стол, умывальник, вешалка. Отапливаются дизель-электростанцией с солнечными панелями. Тепло. Мне кажется, я разденусь, и моя одежда заполнит балок: на мне ее столько - капуста обзавидуется.
Дома маленькие, чтобы собраться всем вместе, есть общая столовая-клуб. Сегодня праздничный концерт: любимый ансамбль «Тиркытир», в переводе с чукотского - «солнце».
Клуб тоже маленький, тесно, и актеры танцуют прямо посереди зрителей. В Москве этот модный формат называется иммерсивный театр. Здесь зрители тоже с удовольствием включаются в представление:
- Ну-ка, громко и быстро повторяем скороговорки! – ведущая вытянула несколько жертв поближе к себе. – Еду я по выбоинам, по выбоинам еду я!
- Еду я по выебо…
Смех.
- Еду я по выебо…
Хохот.
- Еду я по выебо…
Выбоины не преодолел никто. Зато стало весело.