Дождь стучал в окна их новой, казалось бы, счастливой квартиры. Но счастье, как дорогая штукатурка, давно потрескалось и осыпалось.
Ольга смотрела на захлопнувшуюся входную дверь. Опять. В пятый раз за полгода. После очередной ссоры – из-за немытой посуды, его позднего возвращения со стройки с запахом перегара, или просто из-за её «слишком эмоциональной» реакции – Максим собрал сумку.
"Мне нужно побыть одному. Я к маме на неделю.Так будет лучше для нас обоих и проще уйти от конфликта, – бросил он, избегая ее глаз.
- Проще?! – Голос Ольги дрожал. – На неделю? Максим, это же не решение! Мы – семья!
- Я знаю. Сердцем я здесь, Оль. Но голова… голова требует тишины, – он потëр виски, выглядев усталым и каким-то… чужим и с отрешëнным взглядом добавил. – Точку не ставлю. Просто дай мне время.
И дверь закрылась. Одиночество, знакомое до боли, снова заполнило квартиру.
Четыре года отношений, два из них – брак. Ей 29, ему 37. Он так хотел ребенка, говорил об этом постоянно. С весны они не предохранялись. Месяцы надежд и отрицательных тестов. Она сходила к врачу – всё в норме. Он? Вечно занят. "Стройка горит, Оль, обязательно схожу, но потом...."
"Потом" так и не наступало. Как не наступало понимания.
Ольга, руководитель в крупной сети, привыкла к порядку и действиям. Её мир рушился от этой неопределенности. Она когда-то ради него ушла от первого мужа, поверив в любовь. Теперь же он уходил… к маме.
Галина Петровна, мать Максима- железная леди их семейного строительного бизнеса.
Ольга чувствовала её холодную неприязнь с первой встречи.
-Она его не отпустит, – шептала Ольга своей подруге по телефону на следующий день. – Как будто пуповину не перерезали. Он - её вечный подмастерья. Работал, как ишак, с детства, расслаблялся только алкоголем. Друзей нет, до меня – отношений толком не было. И теперь…
-А теперь он снова в своём гнезде? – спросила подруга. – И что, Галина Петровна в восторге?
- Она в восторге только от того, что я страдаю! – вырвалось у Ольги. – А Максим… он звонит, говорит с сожалением, что разводиться не хочет. Но хочет отдохнуть от семейной жизни. Согласился даже к психологу пойти. Но когда? Также, как и с обследованием, опять тянет кота за хвост...Пока он там, у маминой юбки…
В душе у Ольги прямо чёрная дыра образовалась от этой неопределённости, разные, порой ужасные мысли и фразы крутились в голове, не давая спокойно жить.
Она пыталась понять, что ему не хватает в отношениях, что он каждый раз пытается, как страус закопаться в песок- под крыло мамы.
Ведь эти перебежки у него уже не в первый раз и сколько ещё их будет одному богу известно.
Порой он возвращался от мамы не просто угрюмым, а… отрешëнным.
Как будто его волю сломали. Однажды она нашла в его кармане странный, зашитый в черную ткань треугольник с непонятными значками. Тогда он отмахнулся: "Мать дала, от сглазу, не парься".
Не парься! Но Ольга парилась. Особенно сейчас, когда он снова пропал на неделю. Их последний разговор висел тяжелым грузом:
"Макс, что происходит? Мы же любим друг друга!" – умоляла она.
"Люблю, Оль. Сердцем – тянет. Но голова… – он замолчал, потом выдавил: – Думаю от меня уже ничего не зависит".
Эти слова резанули как нож. "Ничего не зависит?"
Значит, всё решено где-то там, в родительском доме? Под влиянием матери, которая видела в ней угрозу своему влиянию над сыном?
Ольга стояла у окна, глядя на мокрый асфальт. В голове крутились обрывки мыслей: его странная апатия, угнетëнность после визитов к матери, этот зловещий "оберег"...
Галина Петровна была женщиной старой закалки, из тех, кто верит в "надёжные" методы.
"Что, если её забота о сыне зашла слишком далеко? Что, если за его уходами и метаниями стоит не просто слабость характера, а что-то... тёмное?"- Воображение рисовали Ольге странные картинки, от которых ей становилось не по себе.
Она взяла телефон. Рука дрожала. Набрала его номер. Долгие гудки. Наконец, хриплый, какой-то неестественно усталый голос:
- Алло?
- Максим, это я. Когда ты вернёшься? Нам нужно поговорить. Просто необходимо: и чем быстрее, тем лучше.
Пауза. Потом вздох, полный раздражения и какой-то безысходности:
- Не знаю, Ольга. Не знаю. Не звони пока.
-Максим! А психолог...? Ты же согласился?!
- Потом… Всё потом…– связь прервалась.
Ольга опустила телефон. От него ничего не зависит? Возможно. Но сдаваться она не собиралась. Любовь ещё жила, отчаянная и жгучая.
Но теперь к ней добавился холодный страх: что именно творится с её мужем в том доме под недобрым оком Галины Петровны?
И как разорвать эту невидимую, но такую прочную пуповину, которая тянула его назад, в детство, под материнскую власть, возможно, подкреплëнную чем-то более древним и страшным, чем просто семейные узы?
Она подошла к шкафу, где спрятала тот странный черный треугольник. Может, ответ был здесь? Или это был лишь первый шаг в пропасть? Ольга не знала. Но знала одно: сидеть сложа руки, ожидая, когда он "созреет" или мать "отпустит", больше нельзя. Пора действовать.
Даже если от него, как он сказал, "ничего не зависит". Она сама должна попытаться понять... и, возможно, бороться за него с силами, о которых даже боялась думать.
Пока она сидела в раздумьях, судьба решила внести свои коррективы.
Резкий звонок среди ночи заставил сердце Ольги уйти в пятки. На экране – номер Максима.
Она ответила на звонок, но на той стороне трубки был совсем не голос Максима, а ей звонила… Галина Петровна?
Голос, всегда такой властный и холодный, теперь был слабым, прерывистым, полным беспомощности:
- Ольга… Это… это я. С Максимом… беда. Плохо мне. Очень. Вызвали скорую… Он… он не знает, что делать… как будто в ступор впал. … ну, а дочь мою, ты знаешь… дозвониться не можем, а она далеко, да и не приедет, небось…- Какая бессвязная речь из которой Ольга смогла понять, что там у них что-то случилось очень серьёзное.
В голосе свекрови звучала не просто физическая боль, а животный страх одиночества и краха.
Ольга, ещё секунду назад готовая ненавидеть эту женщину, мгновенно переключилась. Старые обиды, подозрения – всё отступило перед лицом реальной беды.
- Я еду. Сейчас буду. Держитесь, Галина Петровна, – бросила Ольга, уже хватая ключи и сумку.
Любовь к Максиму, пусть сейчас и разбитая, но все ещё живая, пересилила всё.
Когда она подъехала к дому, скорая, которую Ольга незамедлительно вызвала ещё из дома, уже увозила мать Макса с подозрением на гипертонический криз.
В больнице царил ночной полумрак и запах антисептика. Галина Петровна, бледная, постаревшая на десять лет, лежала под капельницей.
Гипертонический криз подтвердился, ещё и отягощëнный хронической усталостью.
Максим сидел на стуле у стены, сгорбившись, с пустым взглядом. Он выглядел потерянным ребёнком, а не мужчиной за сорок, управляющим стройкой.
Вид матери в таком состоянии парализовал его, выбив последнюю опору.
- Ольга? – Он поднял на неё глаза, и в них мелькнуло что-то знакомое, тёплое, почти забытое – растерянность и… надежда. – Как ты…?
- Твоя мама позвонила. Я здесь, – просто сказала Ольга, подходя к койке.
Она не стала упрекать, выяснять отношения. Сейчас нужно было действовать. Она поговорила с врачами, уточнила диагноз, схему лечения. Организовала дежурство. Принесла из дома необходимые вещи для Галины Петровны.
Максим лишь молча наблюдал, как она, уверенная и собранная, берёт ситуацию под контроль. Его собственная беспомощность на её фоне была особенно очевидна.
Неделя в больнице стала переломной. Ольга приходила каждый день. Кормила свекровь с ложки, когда та была слишком слаба, поправляла подушки, читала вслух, терпеливо выслушивала даже ворчание ("Борщ твой, Ольга, жидковат, не умеешь ты варить по-нашему…). Но в этом ворчании уже не было прежней язвительности, а лишь привычка всё держать под своим неусыпным контролем.
Галина Петровна наблюдала. Молча. Пристально. Видела, как Ольга, забыв о своих обидах, ухаживает за ней, женщиной, которая сделала всё, чтобы разрушить её брак.
Видела, как сын смотрит на жену – сначала с недоверием, потом с удивлением, а потом с нарастающей благодарностью и… стыдом.
Видела его растерянность без её указаний и его постепенное "оттаивание" рядом с Ольгой.
Перед выпиской, когда Максим вышел поговорить с врачом, Галина Петровна взяла руку Ольги. Рука была холодной и дрожащей, но крепко сжала её пальцы.
- Ольга… – начала она тихо, глядя в стену, а не на невестку. – Мне… совестно. Перед тобой. И перед ним.
Ольга замерла, не веря своим ушам.
- Я… я думала, знаю, что для него лучше. Думала, без меня он пропадёт. Бизнес развалит. – Она тяжело вздохнула. – А он… он без тебя пропадал. Вот сейчас видела. Я его… калечила. Держала при себе, как ду@ра. Из страха остаться одной, наверное. Или из глупой гордости.
Она повернула голову, и в её глазах стояли редкие, непрошеные слезы.
- Ты пришла. Когда родная дочь не приехала. Когда он растерялся. Ты… ты настоящая. Сильная. За него. За семью.
Ольга не нашлась что ответить. Комок подступил к горлу.
-Возьми его, – прошептала Галина Петровна с усилием, словно отрывая от сердца что-то огромное и тяжелое. – Забери. Домой. Живите. Любите. И… детей. Рожайте. Он хороший, душевный, просто… я ему не давала вырасти. Я его отпускаю. Пусть… пусть будет счастлив. С тобой. Прости меня, если сможешь...
Это было не просто "отпускаю". Это было благословение. Точнее, просьба о прощении и признание её права быть его женой. Главная стена рухнула.
Когда Максим вернулся, мать повторила ему, глядя прямо в глаза:
- Сынок, иди домой. К Ольге. Твоя семья – там. Живите. Я… я справлюсь. И не бойся, больше я не стану звонить по пустякам и ворчать. Обещаю.
Максим стоял, словно громом поражённый.
Он посмотрел на Ольгу, увидел в её глазах не триумф, а слёзы облегчения и усталости, и что-то в нём дрогнуло.
Он кивнул матери, не в силах выговорить слова, потом подошел к Ольге и просто обнял ее. Крепко. Как в первые дни их любви.
В этом объятии была благодарность, стыд, и проблеск того Максима, за которого она когда-то боролась.
Дорога домой была молчаливой, но не тягостной. В их квартире Ольга первым делом достала тот самый чёрный треугольник.
- Держи. Твоей мамы оберег. Больше он мне не нужен, – сказала она, пытаясь говорить легко.
Максим взял его, покрутил в руках, смущенно усмехнулся: - -
- Знаешь, я как-то спросил маму, что это. Она сказала, что купила его лет десять назад на каком-то базаре у гадалки, просто как сувенир. Никакой магии. Просто… глупость. Моя и её.
Ольга рассмеялась, и это был смех, освобождающий от месяцев кошмара и подозрений. Магия оказалась лишь страхом и человеческой слабостью.
Он подошёл, взял её руки:
- Прости меня, Оль. За всё. За уходы. За пьянство. За то, что слушал маму, а не тебя. Я… я был слепым и слабым. Ты дала мне шанс. И маме… спасибо. Я не знаю, как теперь…
- Никак, – перебила его Ольга, прижимаясь к его груди. – Просто будь здесь. Со мной. И давай начнем всё сначала. Медленно вместе. И… может, когда-нибудь, с нашим ребенком?
Он кивнул, прижимая её к себе. -Да. Начнём сначала. Я здесь. Дома.
Тонкая, невидимая пуповина, тянувшая его годами назад, в детство под власть матери, наконец истончилась, порвалась.
На смену ей появилась другая связь – хрупкая, но настоящая, связь между двумя взрослыми людьми, которые выбрали друг друга.
Им предстоял долгий путь восстановления доверия, борьбы с его демонами (алкоголем и привычкой бегства), и выстраивания новых границ с матерью.
Но первый, самый страшный шаг – шаг к свободе от прошлого – был сделан. Благодаря болезни, благодаря ее любви и… неожиданному милосердию той, кто когда-то была их главным врагом.
Игра за его сердце, казалось, была выиграна. Но настоящая игра – игра под названием "совместная жизнь" – только начиналась.
Спасибо, что читаете мои опусы🤲🤲🤲Жду ваши 👍и комментарии! Любви и взаимопонимания вам💕💕💕