Окончание. Вот - начало, вот - продолжение. Оригинальный текст - здесь.
окончание отступления
- Холст, - я склонился к другу в непонимании, - вообще-то странно, что вы так безучастны. Мне кажется, нам следовало бы помочь жителям Лондона и гостям столицы. Он ведь сейчас приступит к зрителям.
- Думаю, что начнёт с оркестра. Там их восемнадцать человек. Хотя... зачем я вам напоминаю, вы сами знаете.
- Почему мы с вами не участвуем в расследовании?
- Я что, для этого покупал билеты?
- Но тут обстоятельства особые... две тысячи лондонцев, как и мы, в заложниках у Скотланд-Яда. Надо же что-то делать. Что?
- Ждать пока инспектор не найдёт убийцу, - ответил Холст, - вы, конечно же, не захватили с собой пару-тройку спальных мешков?
Я невесело усмехнулся. Потом снова не выдержал:
- Может, всё же посодействуем, Холст? Ведь вы же видели труп.
- Да и вы тоже.
- Да. И на лице несчастной госпожи Заведующевой гримасу невыразимого ужаса.
- И что вы по этому поводу думаете?
- Что перед смертью она увидела перед собой нечто безумно страшное.
- Почему "увидела"? Почему не услышала?
Я недоверчиво задумался.
- Друг мой, - поучительно напомнил Холст, - помните, я как-то говорил вам: "След гримас - это биография человека".
А вы не запомнили. И были совершенно невнимательны, замеряя сегодня нулевой пульс погибшей и осматривая её саму. Гримасы, Вотштон, надо видеть во всём их комплексе. Ужас на её лице вы определили, а жажду мести на губах абсолютно упустили.
Я поморгал:
- И что это значит?
- Это значит, что дурея от внезапного страха, леди одновременно желала мстить.
- Не понимаю.
- Я поначалу тоже не очень понимал. Но когда ее лицо увидел - стало даже скучно - до того всё ясно. Такое сочетание двух чувств, друг мой, бывает в секунду внезапной ревности.
- Ревности? - оторопел я, - это к кому же? Она была в гримёрке одна.
- Одна. Но ария-то была ей слышна? Послушайте, Вотштон, вы что, действительно хотите, чтоб я рассказал вам, как это убийство произошло?
- Да уж сделайте одолжение. Это и нам, и мирным лондонцам даст шансы на освобождение.
- В таком случае я должен назвать и организатора? Верно?
- Ну разумеется.
Холст вздохнул.
- Организатор тот, кто надоумил и направил убийцу. Так ведь?
- Именно так. И эту гадину надо судить суровее, чем исполнителя. Кто же это?
- Это вы, мой друг.
В порыве онемения я сначала медленно покосился на свою Блинни - не услыхала ли чего, потом затяжным образом прислонился к Холсту.
- С...с...слишком мало смешного в шутке.
- Да вы не волнуйтесь, - равнодушно произнёс Холст, - я ведь тоже соучастник.
Тут уж мне действительно привиделось, что Холст потихонечку спятил.
- Вы с ума не сошли? - внимательно вгляделся я ему в глаза над острым носом.
- С ума сошли вы, мой друг. Когда выпили настой химиката.
Мне стало жарко.
- Нну... пусть, пусть я натворил безобразий, я признаЮсь, но... но я никого не науськивал на низкие проступки.
- Да? А кто же давал солисту записку для озвучания? Разве он сам придумал столь зверский текст. Как там? Блинни... приди ко мне...любовь моя незыблемая.. где ты сидишь? Я к тебе страстно хочу... . И на весь театр такая молитва. А я не сомневаюсь - погибшая хорошо знала сценарий. Подобная отсебятина от собственного мужа не проскочила мимо её музыкальных ушей. Ну и всё. Ревнивое сердце не вынесло. Смерть.
Я был тяжко придавлен. Шевелиться не мог.
Холст попробовал меня утешить:
- Может, пойдём сдадимся Бесстрейду? Вы ещё не соскучились по наручникам?
- Что же делать? Холст, что делать? Ведь как ни крути, я оголтелый убийца-маньяк, - меня вдруг посетило ещё бОльшее страшное озарение - Блинни, там было её имя, и именно к ней обращён текст послания. Значит и она соучастница тоже.
- Холст, - хмуро спросил я, - почему вы меня не увидели до начала оперы? Ведь я вас искал.
- Потому что мы поздно пришли. Ваша невеста с альфонсом где-то гуляли пешком, я по дороге посетил своих мальчишек. Я догнал вас, когда вы уже с военным кличем и проклятиями вламывались через взорванную вами дверь.
Понятно, что я не последовал за вами. Иначе пришлось бы объясняться.
Я тихо пробормотал:
- Как человек честный, я обязан немедленно всё сказать моей дорогой возлюбленной.
- И что вы ей скажете?
- Что это грязное и гнусное убийство на её совести.
- Не надо, Вотштон. Думаю, будет лучше, если мы спокойно отсюда уйдём.
- Как? Что же будет с добрыми русскими актёрами? А со зрителями? - я не на шутку забеспокоился.
- Об этом не переживайте. Я не напрасно провёл то время, когда вас затаптывали в коридоре. Мне было чем заняться.
Мы вчетвером встали и пошли. Краем глаза я видел, с какой тоской смотрел нам вслед инспектор.
- У выхода твёрдый полисмен прегродил нам дорогу.
- Леди и три джентльмена, вернитесь обратно. Это моя обязанность по службе - не допустить до вас свежего воздуха.
Холст быстро и строго ответил:
- Значит, продолжаете заставлять бабушку чистить ваши мундирные пуговицы? Прискорбно, парень. Могли хотя бы толчёный кирпич ей дать, а то, смотрю, только речным песком. Где берёте? Всё так же с городского пляжа тащите? Не далеко ли зайдёте, мистер Хрюклл?
- О сэр, - поспешно остолбенел полисмен, - это не то, что я хотел бы афишировать. Всё правда, но прошу вас, не встречайтесь с нашими, не выдавайте. Идите, пожалуйста, на выход без паузы.
•••
На улице мы расстались. Холст ушёл в неизвестном мне направлении, мистер Мацел сломя голову побежал домой к попугаю, а Блинни Кекс сказала мне:
- Пора.
Остановила кэб и привезла в ЗАГС, где наши фамилии внесли в список оженившихся. Недолго там задержавшись, мы приехали к ней на дом.
Я чувствовал большое утомление и решил слечь. Жена не нашла ничего лучшего как беспощадно пристроиться рядом.
Мы всё позакрывали, погасили свет и в тишине укрылись одеялом.
Блинни была очень беспокойна, её волнение передалось и мне. Заснуть мы не смогли.
Блинни оказалась большой затейницей, прямо в кровати познакомила меня с множеством необычных, хитроумных приёмчиков и разных увлекательных штучек. Это было интересно.
После двух-трёх часов упражнений различной сложности мы сбросили с себя одеяло, чтобы подышать.
Шторы, на удивление, оказались приоткрытыми.
Недалеко от постели, притулившись плечом к стене, был виден старший инспектор Бесстрейд из Скотланд-Яда.
Заметив, что мы не спим, он упрекающе покачал головой и неодобрительно вздохнул:
- Нн-да. Ну вы даёте. Битый час стою слушаю - хоть бы слово о нашем деле. Нет. Всё какие-то охи, ахи. Доктор, так нельзя вести следствие.
- Какого чёрта! - громко возмутился я, а Блинни запустила в инспектора первое, что попало ей под руку - клок моих волос.
- Нельзя, говорю, так, - примирительно повторил Бесстрейд, - что скажут в Скотланд-Яде. А там скажут: "Знаешь, парень, а ведь это уклонение". Вот что там скажут, доктор.
- Я что, опять кого-нибудь убил? - гневно вскричал я, - и как вы сюда вообще попали?
- Наши люди выследили. Вообще-то мне б лучше мистера Холста, но он куда-то скрылся. А вы - нет. Лежите, видите ли. Занимаетесь разной чепухой. Вот скажите на милость: кому какая польза от ваших бесцельных движений? Вотштон, вы же боевой офицер, за плечами походы - возьмите себя в руки.
- Подите прочь! - закричала Блинни, - это вторжение в частный покой!
- Нет. Это нападение на полицию. С вашей стороны. Вспомните. Вы шибанули меня волосяной прядью.
- Послушайте, инспектор, - с достоинством сказал я, - вы сейчас выглядите не лучшим образом.
Бесстрейд, оставляя подошвами сильные следы на ковре, прошёл к шкафному зеркалу, с симпатией глянул на отражение:
- Вы имеете в виду нос? Так это от мамы. Ей уже сто, но она бойкая. Хотите расскажу?
- Чего вам, наконец, надо?
- Вот ей-богу, Вотштон, абсолютно ничего. Вы говорите мне где Холст - и я сразу ухожу. Вас, конечно, заберу с собой. Понимаете, ведь так и не удалось установить убийцу русской актрисы, поднята полиция, Москва готовит ноту. Как в такой обстановке можно беспечничать в постели - ума не наберусь. Кстати, что за барышня с вами в качестве помощника?
- Жена. И это её дом.
- Проверим. Сделаем запрос. Интересно, что скажет нам АББА.
- Какая ещё АББА?
- Не знаете, что такое есть АББА? Это Агенство Безопасности Британских Агломераций. Уж три дня как создано. Если там подтвердят, - то вы отчаянно везучий парень, доктор.
- Выйдите из комнаты, мне надо одеться, - возмущённо надутыми губами прокричала Блинни.
- О моих нервах не заботьтесь, леди. Меня ничем не испугать. Всё должно быть под контролем.
- Отвернитесь хотя бы. И не к зеркалу.
- Нет, так я рискую упустить важные детали.
- Ну тогда мы из-под одеяла не выйдем. Будем спать днём.
- Ну ладно, - пошёл на уступку инспектор, - однако не думайте, что вы меня переиграли, - он постучал в дверь, она открылась, и появились ещё двое в форме.
- Проследите за этой леди, - приказал инспектор, - она сейчас поднимется, попробует одеться. Ваша задача -не должно быть никаких осложнений. Я вынужден быть в стороне.
- С удовольствием послужим отчизне, - синхронно и радостно рявкнули полисмены, и каждый подумал о счастье служить.
- Валяйте, леди. Эти два придурка всё равно ни в чём не разбираются.
Я, надо сказать, ощущал от такой ситуации определённые неудобства. Поэтому, предложив жене оставаться в засаде, встал и оделся сам.
Полицейские явно огорчились серости своей службы.
Повернувшись и увидев только меня одного, Бесстрейд сел на стульчик, сказал:
- Кстати, извините, что без стука.
- Идёмте в гостиную, - мрачно повелел я, - поговорим.
- Ай не стоит. Я пообвыкся тут.
Однако полицейских всё же выгнал на улицу.
- Я присяду? - инспектор скромно переместился на кровать, - давайте, доктор, поступим так: вы сейчас пойдёте в город, поищете Холста. Вдруг он опять побежал на свой водопад.
- Холст никогда не отдыхает дважды в одной и той же пропасти.
- Ну, вам лучше знать. А я тем временем вместо вас полежу здесь, постерегу покой вашей супруги. Вы сразу убьёте двух заек: и друга найдёте, и жена будет под крылом полиции.
Честно говоря, меня не очень устраивал бесстрейдовский план. Оставлять его здесь в постели - было как-то непоследовательно. Опять же Блинни не одета, а инспектор холодный, с улицы недавно.
Бесстрейд посмотрел на меня прозрачно:
- Доктор, нет ли у вас кофе в постель? Я чертовски устал.
- Любовь моя, - обратился я к жене, - нет ли у нас чего-нибудь для скотланд-ядовца?
- На кухне стоит жбан.
Я вышел и только этот жбан увидел, как тут же услыхал крик Блинни:
- Шмони! По простыни кто-то ползёт!
Мгновенно вернувшись, я рассмотрел в кравати под одеялом, натянутым до бороды, голову Бесстрейда в кепке, лежавшую на подушке и глядящую на меня просветлённо.
Я так обалдел, что тут же одурел.
Пока соображал, инспектор, держась за край одеяла, полюбопытствовал у меня:
- Уже ухОдите?
- Что за самоуправство, Бесстрейд? - задохнулся я от негодования, - вы что, замёрзли?
- Нет. Пока будете скитаться, я проведу допрос. Мне так удобнее. Леди, перестаньте крутиться.
- Совсем ополоумели? Какого чёрта в постель в одежде?
- И обувь пусть снимет, - с возмущением подсказала мне жена, - прямо в туфлях залез. Ни кола, ни двора. То есть, это... ни стыда, ни совести.
- Слышите, инспектор, разуйтесь.
- Ну хорошо, хорошо. Вот неугомонные, - заворчал Бесстрейд, нехотя сел, развязал шнурки, и только он это сделал, моя обнажённая Блинни резко выпорхнула из постели, подхватила со стула свою одежду, и мы с ней рванулись на улицу. Пока добежали до первого кэба, она на бегу оделась.
- Вперёд, только вперёд! - скомандовал я, - плачу гинею!
- Моя лошадь, сэр, задом и не ходит.
Мы мчались по Лондону и весело смеялись над тем, как одурачили инспектора.
- ЗдОрово я придумала насчёт обуви? - щебетала возбуждённая Блинни, - теперь пока он обуется, мы полгорода проскочим.
Спокойно, не торопясь, рассчитался я с кэбменом, и мы пошли гулять пешком.
Я рассказывал моей милой весёлые истории о холодных пещерах и ущельях Афганистана, где в нас стреляли, кидали гремучих змей и морили голодом. Иногда впадая в обмороки, Блинни внимательно слушала.
Уклонились к воротам в парк "Хочешскэм".
Моя Блинни вдруг с отвращением скинула с себя какую-то белую тряпку.
- Зацепила случайно, - виновато хныкнула она.
Я узнал носовой платок Бесстрейда. Это им он вытирал слёзы, оплакивая на чердаке Гибонна. Видимо, в спешке бегства он был захвачен вместе с женской одеждой.
- Ничего, выброшу, - улыбнулся я и ногтём мизинца понёс платок к привратному мусорному баку, куда и скинул его с чувством восстановленной справедливости.
Но лучше б я этого не делал.
Послышался вдруг замогильный возглас:
- О, мой платочек, весьма кстати!
Хлам в баке пришёл в колыхание, зашумел, и из мусора восстал во весь рост инспектор Бесстрейд.
Невзирая на богато украшенную смесью поверхность тела, не узнать его было нельзя.
Я отшатнулся, Блинни взвизгнула.
Инспектор, кряхтя, вылез наружу и как щенок, преднамеренно повибрировал телом. С него валило и сыпалось.
- Побег с места дознания, доктор - это грех. Сказать вам об этом - моя священная обречённость, - водя по себе платком, наставительно произнёс инспектор, - как видите, не зря я сел в засаду.
- Да что ж такое творится-то сегодня, - продолжал я ошалевать, - оно кончится или нет?
- Вот именно, доктор. Творится. А вы малодушно самоустраняетесь. Хочу напомнить, что за побег от Скотланд-Яда можно провернуть арест. Устроить такое - это моя священная повинность.
- Боже, инспектор, - проговорил я, - вашу бы энергию да на пользу Скотланд-Яду - уже бы все преступники сдались и с воодушевительной песней шли на виселицу.
- Ну энергия, мастерство - что есть, то есть, однако не станем отвлекаться. Изложите ваш план по пунктам.
- Какой ещё план?
- Обыкновенный план. Со схемами, стрелками, сроками исполнения. Убийцу актрисы, Вотштон, я должен найти, и вам от этого никуда не деться.
- Вы должны? Так вам искать и следует.
- Ошибка. Я всегда появляюсь в финале.
- А я врач, а не полицейский. Врач, - терпение моё иссякало, - я походный военный доктор. Я лечил и генералов, и ефрейторов. Даже ишаков я лечил! Знаете ли вы, что это такое - лечить ишаков!
Бесстрейда не проняло.
- Лечить ишаков - дело нехитрое, много ума не надо. Видал я ваших ишаков, морды глупые, как у ослов.
- Попрошу без оскорблений, сэр! - вскипел я, - ишак - животное величайшей красоты, благороднейшее из творений!
- Ага. А актрису убило. Вспомните о присяге, Вотштон. Не отлынивайте от долга.
Тут он недовольно и криво посмотрел на восхитительное личико моей Блинни:
- А вы, леди? Почему вЫ так по-хамски бездействуете? Вместо того, чтоб рыть носом глину, вы чините разврат на дому. Что там за совместные дела были у вас сегодня в постели? О чём говорили?
Блинни пожала плечами:
- О хозяйстве. Одновременно поносили наше правительство и власть в целом.
- О! Вы не любите власть?
- Ой, а то прямо вы её любите. Небось тоже презираете.
Бесстрейд вздохнул:
- Ну так-то конечно. Малость презираю...
И вдруг! Я не знаю откуда: может, из-за бака, может, из воздуха возник странного вида человек с густыми бакенбардами вокруг лица и шеи. Он приковылял и с подозрительной сумрачностью посмотрел на Бесстрейда.
- Я слышу, сэр, вы тут власть осуждаете?
Инспектор, охваченный мусорными накидками, брезгливо повернулся:
- Кто вы, дохлый человек?
- Ну нищий, допустим.
- Вот и ступайте к себе в мусор, денег не дождётесь.
- Почему вы, сэр, клевещете на власть, - дотошно повторил нищий, - я ведь вас искренне запомню.
- Отстань, индюкообразный, - раскричался инспектор, - перед тобой лицо государства! Полковник Скотланд-Яда.
- Не верить вам, сэр - это мой интимный долг.
Бесстрейд суетливо обратился к нам, - идёмте отсюда, друзья. Мне некогда арестовывать этого тунеядца.
Но внезапно - я не поверил глазам - нищий достал из кармана длинный, почему-то жёлтый пистолет и резко направил его на Бесстрейда.
- Стой, чума иноземная! - со всей строгостью приказал нищий, - стрелять захочу.
И тут Бесстрейд, молодец, не растерялся - мгновенно изогнувшись, он вдруг пнул по длинному пистолету; пистолет взлетел вверх, шмякнулся на брусчатку, пискнул, подскочил, снова шмякнулся и, подпрыгивая мячом на каждом шагу, покатился в сторону.
Нищий, срывая с себя грим-парик, искренне хохотал голосом Чеснока Холста:
- Ну и методы у вас в Скотланд-Яде. А вы, Бесстрейд, смелый полицай. А-ха-ха-ха...
Я хохотал тоже, Блинни также не смогла удержаться, один только инспектор долго не решался к чему приступить: то ли продолжать остолбенело стоять, то ли...
Потом всё-таки махнул рукой и зашёлся таким пронзительным хохотом, что во-первых: послетали с него все остатки мусора, а во вторых - разыгрались мышцы гнущегося живота.
Минут через двадцать, когда всё улеглось, Бесстрейд, утерев смеховые слёзы, сказал:
- Хорошо, что зашли к нам, мистер Холст, мы вас вспоминали. Доктор, скажите.
- Было дело...
- Меня они в гости сегодня приглашали, я побывал. Теперь вот гуляем. Забот никаких. Все дела успешно завершены. Правда, остался ещё этот пустяк с театром, ну так то...
- Тоже завершено, - махнул рукой Холст, - забудьте. Я же потом туда возвращался, интервью дал.
- Ну?...- отуманился инспектор, - и..и...
- Рассказал как вы, инспектор, на глазах двух тысяч зрителей обезвредили и сдали российским властям русского же преступника.
- И кто он? - обрадовался Бесстрейд.
- Поручик Киже. Его этапом увезли на Чукотку.
- Застрелил всё-таки собака?
- Нет. Актриса готовилась к выходу, а этот к ней заглянул. Но по ошибке вместо привычной всем маски упыря, нацепил на себя маску зайца.
Бедняжка солистка так перепугалась заячьей морды, что отдала концы. Разрыв сердца. И медзаключение есть. Всё это дело у русских. Вы по горячим следам нашли убийцу, скрывавшегося среди группы сусликов, а тут и из российского посольства приехали. Вот и всё. Завтра вас ждёт поощрение и хвалебная статья в "Таймс".
Бесстрейд не на шутку пустился в танец.
Потом засмеялся и сказал:
- Непременно отметим, джентльмены. Завтра вечером я у вас. Готовьте ром и херес
(отступлению конец)