Опубликовано с согласия Автора. Оригинал - здесь.
отступление
- Знаете, Вотштон, вы как врач должны меня раскусить - я хочу спать, воскресение и восприятие в себя пуль действует усыпляюще. Дорасскажу после. Этюдов на сегодня не задумываю - вы от них отвыкли. А завтра давайте-ка сходим в оперу. В театре "Ла Гора" дают "Комариный слёт". Приехала российская труппа.
- Что ж, - с удовольствием согласился я, - российские голоса известны на весь мир. Это не итальяшки какие-нибудь.
Назавтра всё так и вышло.
С утра мой друг, чтоб не терять времени, поставил на гостином столе несколько химических опытов, что-то радостно воскликнул и пошёл одеваться.
Холст ушёл первым, пораньше, а я остался, чтоб приготовить себя внешне.
Свою Блинни Кекс я решил взять с собой, для тонуса и смелости хлебнул на дорогу лёгкого вина, простился с миссис Хватсон и выехал.
В дверь, за которой жила моя невеста, стучал долго, хоть и мягко. Когда осыпающаяся штукатурка всё заметнее стала покрывать туфли, ко мне подошла неизвестная леди в фартуке и с руками в муке. Она мне сказала:
- Сэр.
- Я стучу в дверь, - пояснил я ей.
- Я давно слышу. Живу тут через дорогу. А чего ж стучите, когда можно было и мимо пройти?
- Я хочу увидеть одну кроткую леди. Некую Блинни Кекс. В полный рост.
- Тут не увидите, сэр. Она под руку с туманным мистером в оперу пошла. Опять.
- Опять? - удивился я.
- Ну да. Каждый день ходят. Видать денег навалом.
Я немного размыслил.
"Так это и к лучшему. Там и встретимся"
- Не скажете, в какой именно театр?
- Что я вам - Чеснок Холст какой-нибудь? Откуда мне знать? Я только и заметила, что фрак на нём такой, чтоб в ложе сидеть, у неё бинокль трёхкратный - при её хорошем зрении это метров шестьдесят. На талию она себе поясок завязала, а узел такой, какие русские девки делают. Скорей всего они на русских артистов шли. Это Вой-стрит, "Ла Гора".
- Так это же до крайней степени отлично. Я сам туда собираюсь, - мне стало радостно.
- Это на русских что ли? - побрезговала леди.
- Да-да. Там сегодня солирует известная певица Громыхайло Ацетилла Салициловна.
- Это правильно, сэр, - согласилась женщина, - Я бы тоже с вами пошла, но я вся в муке.
- Вот именно, - подтвердил я, - и это всё меняет.
"Что ж, - думалось мне, пока я ехал кэбом, - это прекрасно, что моя будущая жена посещает театры. Это приобщение к искусству. К дыханию веков.
У театра на площади густо толпился народ - как найти в этой непроходимости мою Блинни и Холста, было непонятно. Потолкавшись немного и никого из них не найдя, я озаботился. Подумал сначала " Не пальнуть ли из пистолета в воздух?" Но пистолета в кармане не оказалось.
Тогда на помощь мне пришла военная смекалка. Неподалёку я увидел очень высокую, метров сорок, металлическую мачту, круглую и гладкую, как труба, а на вершине её - британский флаг. С дополнительным изображением Мельпомены.
Если подняться вверх, меня обязательно увидят.
Я живо подскочил к флагштоку, стал стремительно карабкаться по нему, как по канату.
Не очень долго - и вот уже я держусь за флаг. Я увидел как толпа внизу, забыв о своём, пялится на меня с лучезарной любознательностью. Для небольшого куража я ещё выполнил горизонтальную стойку - держась руками за трубу, по-гимнастически выпрямил ноги параллельно флагу. Потом, улыбаясь, съехал вниз в абсолютной уверенности, что наши меня тоже заметили и сейчас подойдут.
Небрежно отдуваясь, в приподнятом настроении, я ступил на землю, сразу же здесь у подножия увидел полисмена, глядящего на меня с укоризной.
- Сэр, - осуждающе произнёс он, - который вам год?
- Ничего-ничего, - отшутился я, - Афганистан... Индия... походы войнЫ...
- Тут недалеко участок, - мягко предложил полисмен, - я просто уверен - вам там надо обязательно побывать. Дадут подписать какую-нибудь бумагу - и всё. Потом придёт свобода. Идёмте со мной, нам туда.
- Извините, сэр, не могу, - рассеяно ответил я, стараясь уловить за его спиной знакомые лица. Обещаю сразу после оперы.
- Хулиганов мы обычно не слушаем, сэр, - очень дружелюбно, но, тем не менее, настойчиво продолжил полисмен, - хотите узнать как я свищу? Я ведь не хожу без подмоги.
- Ни в коем случае, сэр. Вот вам мой штраф. Это гинея. В пабе неплохое пиво. А меня просто поймите. Очень срочно было нужно погладить наш государственный флаг.
Полисмен с печальным равнодушием постарался монету не увидеть.
- Да, сэр, - покачал он головою, - человек вы государственный - это сразу видно. Отчизну уважаете.
- И Конституцию, - дружески дополнил я.
- Тем более, - полисмен выудил из себя скепсис, - необходимо решить: уж не изменник ли вы ей?
Тут я ощутил в диалоге явную затянутость и молниеносно метнулся в сторону, растворяясь в толпе.
Тайком увидел, что полисмен, весь расстроенный, назойливо пошёл меня искать, то и дело поворачивая жезлом встречаемые щёки.
Но мои друзья так нигде и не появились.
Между тем, зрителей погнали в зал, а у меня не было даже билета.
И я решил прибегнуть к радикальному способу, в меру военному - проникнуть через служебный вход за кулисы и дать знать о себе оттуда.
Вход оказался заперт, но не зря я держал в кармане оставшийся с войны небольшой запал и кусочек динамита.
Привязав всё это дело к замку, я вскоре получил желаемый результат - дверь разлетелась в щепки. Однако же сопровождавший процесс адский грохот привлёк изнутри группу любопытных.
- Тревожно тут у вас, - пожаловался им я, вламываясь в проход, - рвусь на оперу. Мне за кулисы... проветриться.
И, чертыхаясь, устремился вглубь.
- Сэр, - завопила сзади женщина, - вы что, поклонник?
- Ещё бы, - зловеще пообещал я и начал продираться сквозь тряпки и фанеру.
Упав незначительное число раз и погрохотав громоздкими предметами, вскоре я вдруг понял, что оказался перед самым выходом на сцену.
Быстро спрятавшись за край занавеса, разглядел в свету как на сцене стоит шарообразный конферансье и, кривляясь, что-то повествует залу.
- А сейчас опера! - неожиданно возопил он, - действие первое: Паук-Чудище! Солирует Бултыхай Иродович Узкокрюкин! Из Костромы-города.
Я немного отклонился от идущих сзади людей, которые что-то волокли, начал пятиться, как вдруг незаметно для себя оказался весь перед огромным зрительным залом у зрителей на виду. На сцене.
Ощутив странную тишину, неожиданно догадался - они от меня чего-то ждут. Наверно, решили, что Узкокрюкин - это я. Я же и Паук-Чудище.
Сбоку из-за кулис отчётливо различались неразборчивые проклятия в мой адрес.
"Ну не петь же мне в самом деле, - твёрдо решил я, вглядываясь в зрительный зал, - я и текста не знаю. К тому же, что за тональность выбрать?"
Из оркестровой ямы дирижёр посмотрел на меня так, будто бы произнёс: "Ведь я же лично попрятал в театре всё спиртное"
Хорошо что своевременно появился рядом настоящий, предусмотренный сценарием паук, разрисованный так, что я даже несколько брезгливо испугался.
Я ему вежливо кивнул, но он вместа ответа оглушительно затянул арию.
- Нашёл время, - с досадой проворчал я сам себе, - чёрт возьми, где ж мои друзья? Какой бесконечный зал.
- Кто ты, гнусный гражданин? - услыхал я вдруг от паука в промежутках текста. Говорил он по-русски, но о смысле я догадался.
Повернулся к нему и дружелюбно кое-что о себе сообщил:
- Я много воевал, сэр... военным врачом был. Случалось, и аббатствовал...
- Проваливай, дура, - вновь, улучив момент, сквозь зубы прошипел паук, - не видишь, люди кругом.
- Послушайте, сэр, - негромко обратился я к поющему, - не могли бы вы...
В глубине души я чувствовал какие-то эфемерные нестыковки, поэтому искал выход. Вытащил из камана блокнот, вырвал лист, карандашом торопливо написал текст по-английски:
С этим листком приблизился к надрывающемуся солисту, тронул его за локоть.
- Добрый день, сэр, как живёте? - с этикетом спросил его, - не сочтите за труд, пропойте вот это.
Узкокрюкин, изрыгая пронзительное пение смотрел на меня ненавистно.
- Там немного, - качнул я добрым лицом, - прошу вас. Как офицера.
Он остервенело выхватил у меня бумажку, с яростью вгляделся в написанное и, не переставая держать сценарную линию арии, всё же, видимо, меня пожалел и моё сочинение вставил. Огромный зал, заледенев, услыхал:
- Мухи, мухи, комарухи! Собирайтесь на субботник! От кусучих ваших действий в мире нет ещё щита... Блинни, Блинни дорогая. Озовись, моя отрада! Что за место под тобою и в котором же ряду?
Всё это Паук-Чудище исполнил, харкаясь от гнева.
Я вдруг заметил как из дальней точки зала вниз по проходу вдоль стены оживлённо ковыляет к сцене мой сегодняшний полисмен.
Мне пришлось настроиться на прыжок, мягко приземлиться в оркестровую яму и преобразиться музыкантом, отобрав у виолончелиста его добро. Я сразу же смычком включился в общую гармоническую каденцию, но так как никаких музыкальных инструментов я прежде в жизни так близко не видел, музыкальное сопровождение оперы подверглось уловимой степени уродства.
Не знаю уж почему, но солист в эти секунды издал такой истошный вопль, что даже невесть откуда выскочивший режиссёр, обхватив голову, пробежал по диагонали сцены, позабыв, что это не его кабинет.
Становилось ясно - не всё идёт гладко. Что-то или кто-то вносит в действие скользкость. Но кто? Вопрос оставался.
- Не переставая маневрировать палочкой, дирижёр, как стебель подсолнуха, гибко изогнулся и проорал мне в ухо:
- Прослушивание ваших музсочинений надо отложить! Мало условий! Будьте любезны, сгиньте в никуда.
- У меня перемены, сэр, - прокричал я ему в ответ, - на хвосте констебль.
Тем временем режиссёр со стоном исчез за кулисами, а на сцене откуда ни возмись, объявился мой неугомонный полисмен. Он воскликнул не свойственное полиции "Ха-ха-ха" и жезлом указал в оркестровую яму:
- Вот вы где, развратник!
Я не знал куда бежать. Поэтому не бежал.
Паук-Чудище подскочил к полисмену сзади, обхватил сильными паучьими отростками и как излишек декорации спихнул вдаль.
Уходя на эллиптическую орбиту, полисмен успел перекреститься и дважды дунуть в свисток.
В то же время музыканты в яме, будто сговорившись, нащупали то, что попалось под руку (а попался я) и по взмаху дирижёра в унисон зашвырнули на сцену. Я вернулся туда, откуда пришёл.
Честно сказать, выступать с пением перед зрительным залом совершенно не хотелось.
"Не сбежать ли за кулисы? "- мелькнула вдруг спасительная мысль, - но я её сразу отогнал. Ведь тогда мои верные товарищи потеряют меня из вида, тогда разлука с любимой затянется ещё больше.
И я удержался от порыва. Выравнялся на сцене во весь рост и как можно громче проорал в зал:
- Не теряйте меня! Я здесь!
Зал ахнул.
И справа, и слева - я обратил внимание - в меня из-за кулис полетели мокрые тряпки, небрежно очищенная морковь и детали табуреток. Я испытывал волнение.
Произнёс в зал ещё раз громкое откровение:
- Леди и джентльмены! Я не паук! Вы не подумайте!
Грянули аплодисменты.
Ободрённый, я добавил:
- Насекомое - это он! - и указал пальцем на солиста, уже бледного и уже распустившего в стороны руки-ноги, - а меня вы сегодня могли видеть чуть ниже британского флага. Да здравствует отечество!
Как из преисподней со стороны пятого ряда услышал вдохновлённый писклявый возглас:
- Отечество славлю которое есть, но трижды которого нету.
Кто-то сильно навалился на меня сзади. Наверно, солист-паук, потому что повёл он себя абсолютно неприветливо. Вцепился пальцами в мою шею.
Я, изогнувшись, справился с ним довольно легко - небольшой военный приём - он на лопатках, а я сосредоточенно кручу вокруг оси обе его руки.
Вместо слов либретто солист, с натугой кривясь, проговаривал отчуждённые темы вольного текста:
- Да что ж за роли-то такие? И почему я не подался в лесорубы?!
Аплодисменты нарастали.
Вдруг я увидел как на центр сцены выбежал режиссёр вместе с конферансье, раздетым по пояс. Музыка всё ещё гремела, и режиссёру пришлось её остановить, швырнув в дирижёра ботинок.
В наступившей тишине режиссёр, заламывая руки, сообщил всему залу плохую весть:
- Леди и джентльмены! Мадам и мсьё! Дамы и господа! Рёбя! Кажется, в нашей оперной труппе есть безобразие. Только что произошло унылое явление. Актриса театра Экспонента Уховна Заведующева, похоже, что не дышит. Или убита что ли? Лежит в нумере своей уборной. А ей вот-вот петь. Я прямо и не знаю к чему теперь стремиться.
По залу проскочила тяжёлая тишина.
- Я мог бы и сам, - торопливо заикаясь, добавил режиссёр, - но разве ж я сумею заменить её белую шею и иголочную талию. Вам будет неприятно. Нет ли в зале среди вас какого-нибудь сопрано? Я буду ходить рядом и подсказывать слова.
Однако из зала никто не решился отдать свой голос.
- Тогда нет ли доктора и полицейского? Ведь мы, о господи, никогда не возим с собой ни врача, ни следователя, - попросил режиссёр ещё жалобнее.
Я оставил паука и, потряхивая себя за лацканы, подошёл к нему сбоку.
- Это хорошо, маэстро, что вы сегодня именно у меня. Врач - это я. Без моего участия не обошлась ни одна битва в Индии. Ведите.
Режиссёр глядел на меня с безнадёжным страхом.
- Вы? Доктор? Я думал, приблудный клоун, не удержанный в клетке. Неужто правда, что слышали о недугах и медицина - это ваша судьбоносная звезда?
Притихшие зрители молчали - во-первых: где-то неподалёку есть труп, а во-вторых: ария под большим вопросом. Мне было очень жаль этих зрителей, и я быстро ощутил в себе главенствующее положение.
- Оставайтесь на своих местах! - ударил я их повелительным наклонением, - то ли ещё будет. Результаты разведки до вас доведут особо.
Режиссёр повёл меня кулисами и коридорами, каждый наш шаг гремел среди фанер. Нас догнал Паук-Чудище:
- Болдуин Тугодумыч, - капризно попросил он, - можно мне тоже?
- Зачем это ещё? - недовольно обернулся режиссёр.
- Ну как-никак супруга всё-таки. Посмотреть охота чё там делается.
- Давайте не будем разводить здесь семейственность. Мы вам потом всё-всё расскажем. Идите, мой дорогой, идите на сцену, спойте там что-нибудь бойкое. Позабавьте зрителей. Не оставляйте их без присмотра. Потому как имя теперь им всем - недоумение. И как бы нам оперу не сорвать.
В актёрской уборной нас ждала дерзкая картина: стулик, столик с зеркалом и ковёр на полу. Тут же на полу и небольшое тело женщины в костюме осы.
- Вот, - прошептал режиссёр, - видите, к чему мы приходим.
Я надменно подошёл к телу, исследовал пульс, ощупал лоб, руки, грудь, колени. Признаки жизни не попались. Лицо женщины было искривлено ужасом - видимо, что-то её так сильно испугало, что она решила лучше скончаться, чем всё это переносить.
Я поднялся, с покровительственной усмешкой похлопал режиссёра по плечу:
- Всё кончено, друг мой. Вызывайте полицию.
- Уже вызвали, - безучастно глядя перед собой, произнёс Болдуин Тугодумович, - кто же будет петь, кто же будет петь.
Он вдруг встрепенулся:
- Всё? Да? Уже точно? Ну хотя б её на один выход...доктор, имейте в виду, я в трудном положении.
Оглянувшись, я вдруг совершенно внезапно увидел Чеснока Холста. Так обрадовался, что чуть не наступил на труп.
- Вы несносны, друг мой, - мрачно произнёс Холст. Опять миссис Хватсон будет меня пилить. Возьмите-ка вот это. Выпейте.
Я принял из его рук бутылёк с серой жидкостью.
- Зачем? - радостно спросил я.
- В себя, - приказал Холст.
После этого я послушно выпил.
- Теперь всё наладится, - вздохнул Холст, - вам будет лучше. Станьте уже наконец более разборчивы в напитках. У нас дома полный бар, а вы хватаете со стола что попало. А там химикаты мои. Винца хотели на дорогу? Надо было миссис Хватсон спросить. Да ладно, я тоже виноват, оставляю где ни попадя. Что, лучше?
Я действительно ощутил благостное расслабление и ясность головы.
- Леди Кекс ожидает вас в коридоре, - сказал Холст, - идите, успокойте её. Ваш артистический дебют она перенесла тяжело. А здесь скоро будет полиция.
(потом)