«Послевоенная деревня. Женщины живут, работают, смеются, варят борщи и перешептываются на покосе — все как всегда. Только мужиков нет. Бабы поджидают даже тех, кто еще вчера сидел за школьной партой…
Но иногда некоторым жизнь непредсказуемо преподносит подарок…»
Глава 1
В деревне «Березовка» в пятидесятые годы женщин было как грибов после дождя, как, впрочем, и везде после войны, а вот с мужиками все обстояло совсем иначе: почти всех война забрала, а те, что остались живы, — либо к своим женам вернулись, либо давно уже обзавелись хозяйками и детьми.
Претендентов в мужья даже молодым девчонкам не было, а уж бабам — и тем более.
Так и Варя Чернова досиделась в девках до двадцати пяти лет: молодая еще, конечно, красивая, ладная, но с уже уставшим взглядом, в котором было отчетливо видно смирение со своей судьбой.
Мать тоскливо глядела на свою дочь с неустроенной женской долей и вздыхала:
— Варенька, ну ты бы хочь в город ездила почаще. Мабуть, там с кем и познакомилась.
Варя безразлично глядела на мать, вздыхала:
— Мама, а когда мне? Все время на работе. Вы же знаете. А в город мне вроде как и ни к чему.
— Варя, ну с Надюшкой и с Анечкой поехали бы втроем: картину бы посмотрели какую-нибудь, мороженого в сквере поели. Глядишь, и познакомились бы с кем-нибудь.
— С кем? С хулиганами?
— Ну почему с хулиганами? — опешила мать.
— Мама, потому что у всех приличных мужиков, старше нас или наших ровесников, уже есть жены и дети. Оставьте, мама, свои затеи, — отмахивалась Варвара.
Через два двора жила семья Захаровых. У них было трое пацанов: самому старшему из которых, Валентину, исполнилось девятнадцать лет — тот возраст, когда мальчик становится мужчиной и идет отдать свой долг Родине.
Валентин окончил школу и работал на ферме, где Варя работала телятницей. Были девчонки помоложе, но Валек почему-то на Варю стал
заглядываться всерьез, не по-мальчишески, как раньше, а с тем молчаливым жаром, от которого Варваре становилось неловко, и, чтобы как-то спрятать свое смущение, она покрикивала на парня:
— Чего вылупил зенки? А ну займись делом! Глаза, гляди, не сломай!
Но Валек и не думал отступать, а, наоборот, с каждым разом все пристальнее разглядывал Варвару, все чаще останавливая свой взгляд на ее пышной груди.
Доярки и телятницы, видя интерес хлопца, только посмеивались да подшучивали.
— Гляди, Варька, он на тебе дырку проглядит, — кричала одна.
— Валек, а Валек, на меня тоже глянь, а? Да нет, куды уж мне. Не тот размер, — смеялась другая, худая плоскогрудая Прасковья.
Варвара хохотала вместе со всеми. А Вальке все нипочем — пожирает Варвару глазами, да только на том и все — так никуда дело и не двинулось.
Вскоре Варя и сама не заметила, как стала искать его взгляд, улыбаться и, проходя мимо, будто невзначай касаться крутым бедром.
Он был еще почти пацан, тонкий, но плечистый, с руками, уже знавшими работу, и с глазами, которые на нее смотрели так, будто никого другого на свете и не было.
А дальше все пошло как во сне — в клубе танцы были под Новый год, а потом девки и пара парней решили дальше гулять у Ани Вороновой — она одна жила: родители померли.
Там, конечно, как водится, выпили самогонки — кто-то из ребят притащил, — захмелели, и Варя сама увлекла Валентина в Анину светелку, тихонько спросив разрешения у хозяйки. — Завидую я тебе, Варька! — кивнув, прошептала Анюта.
— Ой да ладно тебе! У него никогда не было, у меня тоже. Получится ли?
— Получится! — махнула рукой Анна. — Только вы еще выпейте для смелости.
Получилось…
Варвара проснулась в то утро счастливой: стала женщиной. «Еще бы ребеночка родить», — мелькнула мысль.
Валек спал рядом, посапывая так же, как Варин младший брат Сашка. Варвара застеснялась самой себя: «С ребенком миловалась. Господи, прости ты мою душу грешную».
Варя была комсомолкой, но когда требовалась защита или прощение, то обращалась не к Ленину, а к Богу, как и многие в деревне.
С того самого дня Валек и Варвара стали встречаться по-настоящему, как пара. Валентин готов был владеть Варей каждую минуту. В коровнике он частенько зажимал ее в темном углу и неистово зацеловывал, шепча такие слова, от которых у Варьки кружилась голова. Она для порядку строжилась и называла Вальку охальником. Мысль затяжелеть сопровождала Варвару неотступно, но беременность не наступала.
А весной его забрали в армию, и Варвара, обняв любимого, тихо сказала:
— Ждать тебя буду!
И тут же сложила в уме двадцать пять и два и вечером поделилась с матерью:
— Мама, пока Валька вернется, мне уж двадцать семь будет.
— Охохоюшки, доченька. Дак всю равно нет никого. Двадцать пять аль двадцать семь — какая уж разница.
И пошли письма в Березовку, а из Березовки в Амурский край, где служил Валентин.
Он писал редко, сдержанно, коротко, по-мужски, про казарму, про то, как идет служба и как часто он думает о ней.
А она ему про деревню, про телят, про то, как с девчонками на покос в соседнее село ходили и как розы у крыльца этой весной зацвели так пышно, что все бабки ахали.
Он никогда не писал про любовь, но между строк читалось. Варвара писала всегда, как его сильно любит и как ждет.
Время шло, и жизнь шла со своими заботами и делами. Как-то Варе пришлось поехать в город — мать приболела, фельдшер прописала лекарства, а в Березовке аптеки отродясь не бывало.
В городе, посреди уличной суеты, зазевавшись на витрину, Варвара едва не угодила под грузовик. Машина резко затормозила, из кабины выскочил мужчина — взрослый, лет сорока, с тяжелым, но обеспокоенным взглядом.
— Ну куда ж ты прешь? — спросил грубо, помогая Варе подняться. — Мокрого места бы не осталось от тебя. Хорошо я, а был бы какой пацан за рулем. Все! Пиши пропало. У нас на автобазе нынче пацанов набрали зеленых. Опыта никакого. А что делать? Как тебя звать-то? — спросил чуть поласковее, увидев, что девушка готова расплакаться.
— Варвара, — ответила и все-таки разревелась горько, да так, будто и правда придавил ее грузовик.
— Ну будет, будет тебе! — шофер слегка приобнял Варю. — А меня Игнатом зовут. Нигде не болит? — спохватился он. — Упала все ж таки.
Варя покачала головой. Она никак не могла успокоиться — сильно испугалась.
— Ты где живешь? Давай до дома довезу.
Варвара, всхлипывая, сказала:
— Домой далеко. В Березовке я живу. Знаете?
— Нет.
— В аптеку мне надобно, а потом только домой поеду.
— Ох ты горе мое луковое! Ну поехали, отвезу тебя прямо в центральную. По пути мне. Повезло тебе.
— Правда? — Варя улыбнулась и так посмотрела на Игната, что у него все нутро перевернулось несколько раз и, кажется, забыло встать на место.
— Правда. Айда, — позвал как можно спокойнее, но сердце не хотело успокаиваться, оно почуяло ту единственную, которую ждало после гибели любимой жены в сорок четвертом. Игнат вернулся, а Катя осталась где-то под Гомелем.
Он помог ей сесть в кабину. Вокруг грузовика уже собрались люди и галдели со всякими предложениями.
— В больницу ее надо.
— Чего ж поперлась?
— А глаза-то где?
— По переходу надо.
— Вот деревня!
Игнат хотел было всем им ответить сразу, но не стал и лишь сдержанно сказал:
— Граждане, расходимся, не задерживаемся. У нас все в порядке.
В машине он часто бросал на нее короткие взгляды, а она вдруг почувствовала себя юной девушкой. И это чувство было такое приятное, томлением разлившееся по всему телу.
На память тут же пришло то время, когда она крутила любовь с Валентином и всегда чувствовала себя не то чтобы матерью, но старшей сестрой точно.
А тут все наоборот. Варя вмиг ощутила свою слабость и силу Игната. А он будто бы в подтверждение ее мыслей вдруг сказал:
— Из аптеки буду ждать тебя, а потом довезу до автостанции. А то не ровен час — опять попадешь куда-нибудь.
И было в его словах столько заботы, теплоты и нежности, что Варя снова заплакала.
Он глянул, тут же остановил машину и спросил беспокойно:
— Все-таки болит где-то?
Она кивнула.
— Где? — подался к ней с волнением.
— Вот здесь, — и бедная девушка указала на сердце.
А он впервые посмотрел на красивую Варину грудь и остолбенел. Но быстро заставил себя отвести взгляд.
— Да как же? Ты ж вроде на коленки упала?
Варя кивнула:
— Не знаю, болит, и все.
— Давай тогда сейчас валидолу купим. Или что там еще продают-то от сердца?
Татьяна Алимова
