Когда сюда перевозили вещи, везли на большой машине. Мы ехали следом, на своей. Всю дорогу следили, чтоб ничего не свалилось. Когда начал сползать ковёр, остановились, поправили. А через щелку выпала решётка от холодильника, заметили, подняли. Я даже просила Юру отстать немного, слишком пыльно было ехать. Короче потерять дорогой мы ничего не могли. Приехали, сгрузили всё. А на следующий день, на своей машине, уехали назад. Соседке сказали, что поедем на три дня помочь родителям копать картошку. Можно сказать, сломя голову летели назад. Не могли оторваться. Особенно я. Дом, который нам здесь дали, не закрывался. Замок висел просто так. Мы жили в деревне и не привыкли закрывать дверь на замок. Соседка – пожилая женщина, я сразу ей доверилась как своей мамке. Я даже Юре говорила, что нам опять с соседями повезло.
В Куделе, когда уезжали, мы с соседкой плакали, расстаться не могли.
Вот приезжает Лена со своим женихом Борисом. Просит поменять ей серёжки золотые с цепочкой, на ней моя цепочка. Я поискала, поискала в коробках с вещами коробочку, в которой лежало двое серёжек золотых и цепочка с подвеской Ленина. Ничего не нашла. Думаю: - Может, я стесняюсь Бориса. Говорю: - Леночка, ты уедешь, я тогда спокойно найду и в другой раз поменяю.
Они уехали. Я утром спокойно перебрала все коробки. Нет! У меня только больших, где-то метр на метр из под детских подгузников было шесть коробок. Я уже очень сильно начала беспокоиться. Села и начала думать, а чего у меня ещё не хватает? О, господи! А где мои покрывала, шторы, мои вязанные вещи, новые Светины вещи. Мы её готовили в первый класс, и, когда ездили в Новосибирск на базар, много красивых вещей ей покупали, вязанные платьица, кофточки, колготки. Много новых вещей попало в эту коробку. Там же были и две цигейковые шубы.
Я даже, когда подписывала коробки, чтоб знать где что лежит, особенно вещи первой необходимости. «Папины вещи», «Максимовы вещи», «Спички», «Чай» и т.д. Думаю написать на этой коробке «Золото» - её украдут, посмеялись и я ничего не написала. Приговорила эту коробку, я винила себя. Поняла, что одной коробки не хватает. Сижу – реву. Юра приходит на обед: - Что случилось?
- Юра, у нас одной коробки не хватает!
- А золото там?
- Ой, Юра, и золото там! До меня только сейчас дошло.
Первое, что я подумала, это, то, что мы её потеряли, когда везли сюда. Я так боялась что-нибудь потерять! И мы сразу же поехали искать, может, где в траве, в кувете лежит? Нет. А не обратила внимания, что соседка баба Маша, как то странно себя ведёт, очень сильно начала беспокоится. Юра на обед приходит, она уже у нас под окном стоит, там открыта форточка, подслушивает. Я вышла на улицу, она стоит под окном, руки трясутся. А до меня не доходит. Только я на улицу, она тут как тут: - Таня, что у вас было в этой коробке? Я начинаю ей перечислять. И так за день несколько раз, она устраивала мне экзамен. Я уже даже злится начала: - Тётя Маша, мне горе, а вам какая-то радость. Я сама ей вбила в голову, что мы её где-то потеряли.
Там были две цигейковые шубы. Одну мне родители дарили, когда я первый раз вышла замуж. Я её так не любила, она была длинная и очень тяжёлая. Спокойно ходить я не умела. Если куда торопилась, хватала две полы в руки и бежала. Мамка предупредила: - Не вздумай обрезать. А вторая маленькая, Любе покупали, и она её носила с 4 по 8 класс. Я их обе распорола, отдала в покраску, а сшить в Тогучине не взялись. Думаю, потом в Новосибирске, отдам в ателье и сошью Лене.
Тут соседка начала хвалится, что, у её Любы такой хороший скорняк появился, тогда и слова то такого не знали. А зачем он Любе?
Тут и Люба появилась в чёрной цигейковой шубе и демонстративно прошла по моему двору, у меня под окнами. Да и видать было, что она не фабричная, сшита была полушубком. Там бы на Любу и не получилась длинная. Люба слишком полная, по сравнению со мной, когда я ещё девчонкой была.
Мне говорили, что и серёжки видели на Любиной внучке. Потом эта шуба исчезла и я её больше не видела. Сколько раз тётя Маша показывала Любины домашние фотографии на крыльце кому-нибудь из знакомых, если я подходила посмотреть, она их тут же прятала.
Очень тяжело было, но я понимала, что мой Юра не допустит, чтоб я поругалась с соседями. И я молчала. Не могла я сделать что то такое, что могло не понравиться Юре.
В первую осень, пока не было своей бани, мы уехали в Бердск с ночёвкой в баню к моей сестре. Я сказала соседке, что приедем только утром. Вся скотина, корова, полуторогодовалый бык, телёнок, была в загоне. Когда утром вернулись, Юра сразу пошёл управляться. Приходит и говорит: - Что-то наш бык замёрз, лежит весь в инее. Я загнал его в стайку погреться. Через несколько часов бык сдох.
Мы разговаривали: - Юра, не мог почти двухгодовалый бык, не болея сдохнуть за сутки. Его отравили!
Юра только рукой махнул. Зацепил за ногу трактором и вывез на скотомогильник. Он переживал не меньше меня. Но у меня был мой Юра, а ему надо было всю эту боль брать на себя.
А за год до нашего приезда, у Вали Огородниковой украли нетель. Она мне рассказывала, что договорилась на бойне и завтра должна была повести нетель на забой. Никто об этом не знал, только деду Ткачу, нашему соседу, она рассказала. И в тот же день её украли. На следующий год, мы уже жили там, у нас отравили быка, а у Вали опять украли вторую годовалую тёлку. Как она горевала! Семеро детей, без мужа. На третий год украли у Жеребятниковых корову. Уже поздняя осень, сено накошено. Юра выгоняет корову с телёнком.
Прошу: - Юра не выгоняй, пусть стоит в загоне.
- Да не бойся. Нынче уже одну взяли! До этого по одной голове воровали.
Корова и идти ни куда не хотела. Она до трёх часов ходила по деревне. А ровно в пять, смотрю, идёт один маленький телёнок и, как слепой тычется мордой в забор, ищет ворота. Он никогда от коровы даже на метр не отходил, как приклеенный к ней был. Я сразу всё поняла. В пять часов Юра с работы пришёл. Они с Максимом кинулись, бегали, бегали по лесу. Нет! За два часа коровы не стало.
На следующий год нам родители дали корову. И когда она расстелилась, и снова появилось молоко, то первый блин на этом молоке я съела, и мне кажется, с этим блином камень в груди спал. Так легко на душе стало.
Теперь мы уже стали пасти скотину. Двенадцать голов было в Лесничестве, шесть из них наши. Вот мы шесть дней пасём, следующие шесть дней я только успевала банки перемыть да молоко в порядок привести, и опять шесть дней надо пасти. Я потом говорила: - Лучше бы я второй институт кончила, чем я их шесть лет пасла. Ну и Юра с Максимом помогали. Я утром выгоняла, Максим принимал хлеб в магазине. Прибегал, меня сменял. Я бежала домой, продавала хлеб, что-то готовила, и опять сменяла Максима. Писали заявление в милицию. Да кому это надо, никто даже пальцем не пошевелил! У всех пропадала скотина, у кого одна, у кого две, только у Ткачей ничего не тронули. Не знаю по случайности или нет, у Любы Ткач в подругах оказалась ветеринарный врач с Октябрьского рынка. Потом на ней женился их сын Саша. Сама Люба работала в воинской части. А, у её любовника Захарыча весь автомобильный парк был в руках.
Тяжело было пасти. Скотина от гнуса лезла в такую чащу, я за ней пробраться не могла. А боялась я больше не за своих, а за чужих. Не дай бог пропадёт чужая, чем рассчитываться? А у Ткачей такая пройдоха была, она всегда вольно ходила на свободе, шаталась по свалкам, помойкам, удержать её было невозможно. Приду домой чуть живая: - Юра, я больше не могу, что хочешь, делай!
Юра: - Ты когда-нибудь будешь вспоминать это время, как самое счастливое! И это как то успокаивало. Отпускало немного.
Вот откуда он это знал?
Конечно, он помогал, после работы бежал, сменял меня. В выходной вообще на целый день уходил, я только обед ему носила. Пасли всегда где-то до двадцатых чисел октября. Уже холодно, день не выдержишь, через два, три часа мы сменяли друг друга. Бегу Валю Огородникову менять, а за пазухой старого зимнего пальто у меня горячие пышки. Мамка напекла: - Иди скорей, унеси Вале. И Валя меня уже ждёт. Стоим на поляне с ней, едим эти горячие пышки. Коровы уже не разбегаются, хорошо пасутся, гнуса нет. Но Валя тоже не могла слишком в открытую меня привечать. Зачем ей эти простые человеческие отношения, с которых никакой прибыли. Валю тоже «кормили с руки». Но я её понимаю и не осуждаю. Куда мне до неё. У неё семеро детей и она одна. Дети у неё выросли самостоятельные, работящие.