Одно из распространённых заблуждений позднесоветской и ранней постсоветской интеллигенции — вера в то, что западные левые интеллектуалы якобы наивно проглатывали советскую пропаганду, упорно не замечая репрессий и прочих мрачных сторон партократии. При этом, например, «левизна» в биографии Оруэлла объяснялась как простительная ошибка юности, давно им преодолённая. Эта точка зрения встречалась не только у И. Р. Шафаревича, печально известного своей вестернофобией и тем, что он умудрялся возлагать вину за сталинский террор чуть ли не на западных писателей. Парадоксально, но схожую позицию разделял и его идейный антипод Ю. А. Айхенвальд, либеральный автор книги «Дон Кихот на русской почве».
Однако при более внимательном рассмотрении картина оказывается куда более сложной. Бернард Шоу, отметивший своё 75-летие в Москве, назвал Сталина «настоящим кавказским джентльменом», но и он не преминул отметить «плачевное состояние зданий» и огромные очереди. Другие западные левые бывали куда более критичны. Английский журналист М. Маггеридж, переехавший в СССР в 1932 году, уже через год бежал, потрясённый голодом и репрессиями. Ещё раньше, в 1927-м, британская писательница Э. Алек-Твиди назвала Советский Союз «настоящим адом нищеты» и «одной обширной тюрьмой». Критика исходила с двух сторон: анархисты обвиняли большевиков в измене революционным идеалам (Ленин иронично признавал, что они «имели мужество и мудрость сами себя термидоризировать», как записал французский коммунист Жак Садуль), а социал-демократы упрекали СССР в отказе от парламентаризма, настаивая на эволюционном пути перемен. Даже в самом III Интернационале звучали разные голоса: немецкие и голландские левые коммунисты (А. Паннекук и др.) осуждали диктатуру партии, считая революцию в России буржуазной и выдвигая идею «коммунизма рабочих Советов». Герберт Уэллс называл «диктатуру пролетариата» фарсом, но в то же время высоко оценивал сам революционный порыв.
Тем временем в Советской России происходила сложная трансформация. Пропаганда и насильственное подавление памяти стерли представление о Советах как о живом инструменте самоорганизации масс. Вместо этого для интеллигенции советская власть стала ассоциироваться с диктатурой. Между тем ещё в годы Гражданской войны реальная власть перешла к партийной верхушке, а Советы превратились в декоративный придаток. Первоначально же Советы создавались как органы координации различных общественных сил. Их депутаты должны были лишь транслировать волю избирателей, которые могли их отозвать в любой момент. Такая система, в отличие от парламента, не предполагала появления профессиональных политиков. Именно это делало Советы притягательной идеей для многих левых и за пределами России, ведь речь шла о механизме, позволяющем обойтись без партии и лидерства.
О чём напомнит нашим соотечественникам слово «лимерик»? Разумеется, о гротескных пятистишиях, а не об ирландском городе. Для нонконформистской культуры СССР слово «советский Лимерик» звучало бы как абсурд. Но для западных историков оно — часть конкретной истории: в 1919 году в Лимерике рабочие создали стачком, ставший фактически Советом, который регулировал цены, открывал магазины и даже выпускал собственные деньги с лозунгом «Против британского милитаризма». Всего в Ирландии в 1919–1921 годах возникло более сотни подобных Советов. Их борьба сочетала социальные требования с противодействием отправке британских войск на войну с Советской Россией. Эти Советы были связаны с войной за независимость, но вовсе не совпадали с её националистическим крылом.
Другое распространённое заблуждение — убеждённость, что борьба за социальное равенство всегда сливается с борьбой за национальное государство. Подробное рассмотрение событий в Финляндии и Ирландии разрушает этот миф. В Финляндии низовые движения получали поддержку от российских красногвардейцев, борясь против собственного правительства. Ирландские рабочие бастовали независимо от национал-буржуазной партии Шин Фейн, а её представитель — мэр Лимерика — сыграл роль в провале забастовки. В Германии в 1920-х существовало национал-большевистское течение, которое даже пыталось сотрудничать с нацистами, вызывая резкое неприятие у других левых. Таким образом, социальный радикализм обычно сочетался не с национализмом, а с интернационализмом.
Чтобы не «термидоризироваться», многие левые искали новые формы организации, которые не позволили бы скатиться к диктатуре партии. Так родилась идея беспартийных Советов. Анархисты же пошли дальше, считая и сами Советы потенциальной лазейкой для авторитаризма, а профсоюзы — склонными к соглашательству с властью и капиталом. Критике подверглись и узкопрофессиональные союзы, а ключевой стала идея участия всех наёмных работников в управлении экономикой.
Советская и постсоветская либеральная интеллигенция часто восхищалась социальными достижениями западных государств, где без революции удалось достичь высокого уровня жизни. Но забывалось, что именно Октябрьская революция подтолкнула европейские элиты к более социальной политике, чтобы избежать подобных потрясений у себя. Сегодня, когда социальная политика в мире деградирует, интерес к опыту левых движений вновь становится не только делом историков, но и насущной необходимостью.
***
Приобретайте мои книги в электронной и бумажной версии!
Мои книги в электронном виде (в 4-5 раз дешевле бумажных версий).
Вы можете заказать у меня книгу с дарственной надписью — себе или в подарок.
Заказы принимаю на мой мейл cer6042@yandex.ru
«Последняя война Российской империи» (описание)
«Суворов — от победы к победе».
ВКонтакте https://vk.com/id301377172
Мой телеграм-канал Истории от историка.