«Кавказский Суворов» на пути к последней цитадели
В конце октября 1812 года, когда в заснеженных полях центральной России разворачивалась трагедия отступления Великой армии Наполеона, на южных рубежах империи решалась судьба другой, менее известной, но не менее ожесточенной войны. Здесь, на берегу реки Аракс, у Асландузского брода, русский отряд под командованием 29-летнего генерал-майора Петра Степановича Котляревского наголову разгромил тридцатитысячную персидскую армию наследного принца Аббас-Мирзы. Победа была ошеломительной: имея под рукой чуть более двух тысяч солдат, Котляревский не просто отразил нападение, а обратил противника в паническое бегство, захватив всю артиллерию и обоз. Казалось бы, после такого триумфа можно было дать измотанным войскам отдых. Но у генерала, которого за дерзость и стремительность солдаты прозвали «кавказским Суворовым», были иные планы. Он понимал, что, пока у Персии остается хотя бы один крупный форпост в регионе, война не закончится. Этим форпостом была Ленкорань — столица Талышского ханства и мощная крепость на побережье Каспийского моря.
Сразу после Асландуза Котляревский повел свой отряд на юго-восток, вглубь вражеской территории. Поход этот превратился в настоящее испытание на прочность. Путь лежал через безводную и выжженную Муганскую степь, а затем через заснеженные перевалы Талышских гор. Наступила зима, а солдаты, одетые в летнюю форму, страдали от пронизывающего ветра и морозов. Начались болезни, не хватало провианта. Отряд таял на глазах. Если под Асландузом у Котляревского был 2221 боец, то к стенам Ленкорани он привел войско, едва насчитывавшее 1300 штыков и сабель. Часть людей погибла в боях, многие угасли от ран и болезней во время мучительного перехода. Некоторых пришлось оставить в качестве небольших гарнизонов в занятых по пути селениях, чтобы обезопасить тылы и линии снабжения, которые, впрочем, были скорее условными.
Сам Котляревский, человек железной воли и невероятной отваги, казалось, не замечал трудностей. Сын сельского священника из-под Харькова, он начал службу простым унтер-офицером и всей своей карьерой был обязан исключительно личной храбрости и таланту. Он не знал слова «невозможно». Вся его тактика строилась на стремительности, внезапности и презрении к численному превосходству врага. Он всегда атаковал первым, предпочитая ночные штурмы и стальные объятия штыковой атаки долгой перестрелке. Его солдаты, ветераны бесчисленных кавказских стычек, безгранично верили своему командиру. Они видели, как снова и снова его дерзкие замыслы приводили к победе там, где, по всем канонам военного искусства, их ждало неминуемое поражение. Этот кредит доверия и аура непобедимости были главным капиталом генерала, и он собирался использовать его в полной мере. Ленкорань была ключом ко всему региону. Ее падение не просто лишило бы персов последней опоры, но и произвело бы оглушительное психологическое воздействие на шаха Фетх-Али, заставив его наконец просить мира. И Котляревский, несмотря на малочисленность своих сил и приближающуюся зиму, решил взять этот ключ.
Неприступный бастион на Каспии
Ленкорань к началу 1813 года представляла собой не просто город, а первоклассную по меркам того времени крепость. Осознав ее стратегическое значение, персидский двор не жалел средств на укрепление цитадели. Работами руководили британские военные инженеры, которые применили здесь весь свой опыт фортификационного искусства. Крепость имела форму неправильного четырехугольника и была обнесена высокими каменными стенами толщиной в несколько метров. С внутренней стороны стены были дополнительно укреплены мощной земляной насыпью, что делало их практически неуязвимыми для огня полевой артиллерии — единственной, что была в распоряжении Котляревского. По углам располагались четыре массивных бастиона, вынесенные вперед. Их орудия держали под перекрестным огнем все подступы к стенам, не оставляя мертвых зон. Штурмующие неизбежно попадали бы под фланговый огонь, а то и вовсе принимали бы огненный привет в спину.
Довершал картину глубокий, до четырех метров, ров, частично заполненный ледяной водой. Преодолеть такое препятствие под огнем противника было задачей почти невыполнимой. Гарнизон крепости насчитывал четыре тысячи отборных персидских солдат — сарбазов, обученных по европейскому образцу. Они были хорошо вооружены и имели в достатке пороха и продовольствия, чтобы выдержать долгую осаду. Командовал гарнизоном сардар Садых-хан, человек решительный и уверенный в неприступности вверенной ему твердыни. Он знал о малочисленности русского отряда и смотрел на приближение Котляревского с плохо скрываемым презрением.
Положение русских казалось почти безнадежным. Их малочисленная артиллерия, состоявшая из нескольких легких полевых орудий, могла лишь беспокоить защитников, но никак не пробить брешь в массивных стенах. Вся надежда была на штурм, на отвагу и сталь. Ситуацию несколько улучшило прибытие Каспийской военной флотилии под командованием капитана 1-го ранга Егора Всеволодовича Веселаго. С кораблей на берег был высажен Каспийский морской батальон, насчитывавший около 400 закаленных в боях моряков. Кроме того, флотилия доставила несколько осадных орудий, включая одну мортиру, снятую с канонерской лодки. С этим подкреплением общая численность отряда Котляревского достигла 1761 человека. Соотношение сил все равно оставалось удручающим: более чем двукратное превосходство персов, укрытых за мощными стенами. Тем не менее, Котляревский начал планомерную осаду, приказав закладывать траншеи и устанавливать артиллерийские батареи. Он понимал, что его пушки не разрушат стен, но их огонь должен был измотать противника, держать его в постоянном напряжении и, возможно, поколебать его уверенность.
«Отступления не будет»: ультиматум и подготовка к финалу
Прежде чем прибегать к языку стали, Котляревский, следуя правилам войны, решил предложить противнику сдаться. 27 декабря 1812 года (8 января 1813 года по новому стилю) он направил Садых-хану письмо, в котором, обрисовав безвыходность положения гарнизона после разгрома при Асландузе, предлагал почетную капитуляцию. Он обещал сохранить жизнь, имущество и честь всем защитникам и жителям города, требуя лишь сдать крепость и оружие. Ответ Садых-хана был исполнен восточной витиеватости и гордой спеси. Он писал, что стены Ленкорани высоки, орудий на них достаточно, а в его сердце горит огонь войны, и он скорее примет вечный покой, но не сдаст твердыню, вверенную ему шахом.
Котляревский не отступился. Через два дня, 29 декабря, он отправил второе, куда более лаконичное и грозное послание. В нем он давал хану один час на размышления, предупреждая, что в случае отказа милосердия ждать не придется. Этот ультиматум Садых-хан счел ниже своего достоинства и просто проигнорировал, не удостоив русского генерала ответом. Пути к отступлению были отрезаны для обеих сторон. Котляревский не мог уйти от стен Ленкорани, не взяв ее — это было бы равносильно поражению и свело бы на нет весь эффект от Асландузской победы. Садых-хан, в свою очередь, был заперт в ловушке собственной гордыни.
31 декабря Котляревский отдал свой знаменитый приказ по войскам, который вошел в анналы русского военного искусства как образец психологической подготовки к решающему бою. Он не скрывал от солдат всей опасности предстоящего дела, но и не оставлял им ни малейшего шанса на сомнение или слабость. «Братья! Мы не такие крепости брали, и не у таких неприятелей, как персияне, — говорилось в приказе. — Нам должно взять Ленкорань и взять ее решительно, чтобы доказать признательность нашу Государю Императору за те милости и попечения, коими мы всегда пользуемся». А дальше следовали строки, от которых веяло ледяным холодом: «Отступления не будет. Мы или возьмем крепость, или все здесь ляжем. Кто из начальников увидит, что его подчиненные дрогнули, имеет право и обязанность заколоть труса. Тот, кто в бою бросится на грабеж раньше, чем кончится штурм и будет дан сигнал, будет расстрелян или повешен на месте». Это была не просто угроза, а суровая необходимость. В условиях, когда единственный шанс на успех заключался в едином, отчаянном и неудержимом порыве, любая заминка, любая мысль о спасении или наживе была смертельна. Генерал ставил своих солдат перед выбором: славная гибель от вражеской руки на стенах крепости или бесславный конец от своих же за спиной. Выбор был очевиден.
План штурма был прост и дерзок. Немногочисленные силы разделили на три основные колонны. Первую, самую мощную, составили шесть рот Грузинского гренадерского полка под командованием подполковника Ушакова. Ей предстояло атаковать самый ответственный участок, вблизи реки. Вторую колонну, состоявшую из 350 моряков Каспийского батальона и двух рот Троицкого пехотного полка, повел майор Повалишин. Третья, под началом майора Терешкевича, включала 350 солдат 17-го егерского полка и роту гренадер. Кроме того, были созданы две небольшие вспомогательные группы, которые должны были провести демонстративные атаки на других участках, чтобы отвлечь внимание и силы персов. Штурм назначили на пять часов утра 1 (13) января 1813 года, в предрассветной тьме, рассчитывая на внезапность.
Кровавый рассвет первого января
В полной тишине, окутанные морозной дымкой, русские колонны двинулись к стенам. Солдаты несли на плечах тяжелые штурмовые лестницы. Расчет на внезапность не оправдался. Вероятно, кто-то из местных жителей предупредил осажденных. Едва передовые отряды вышли из-за укрытий, как на стенах Ленкорани вспыхнули сотни огней, и на головы штурмующих обрушилась огненная метель. Заговорили пушки бастионов, посылая навстречу атакующим свой смертоносный груз. Воздух наполнился гулом, криками и свистом. В этот критический момент не оставалось ничего иного, как бежать вперед, к спасительным стенам, чтобы как можно скорее выйти из зоны обстрела и начать приступ.
Огонь персов с высоты стен собирал свою мрачную жатву. Особенно уязвимы были офицеры, которые по традиции шли впереди, увлекая за собой солдат. Одним из первых навеки остался у подножия стен командир главной колонны подполковник Ушаков. Его падение на мгновение повергло гренадер в замешательство. Они остановились в нерешительности у рва, и атака, казалось, захлебнулась, едва начавшись. И тогда произошло то, что решило исход штурма. Котляревский, находившийся в самой гуще боя, несмотря на то, что уже был ранен в колено, лично бросился к остановившимся солдатам. Подняв руку и указывая на лестницы, он хрипло крикнул: «Сюда, ребята! За мной!»
Его появление воодушевило солдат, но и привлекло внимание персидских стрелков. Они сосредоточили огонь на фигуре генерала. Одна пуля исказила его лицо, другая погасила свет в глазу. Багровый туман застелил сознание, и генерал рухнул на землю. Солдаты, решив, что их любимый командир пал, пришли в неописуемую ярость. Чувство страха сменилось жаждой отмщения. Словно обезумев, они с ревом бросились на приступ. Эта волна слепой ярости оказалась страшнее любого тактического расчета. Гренадеры и егеря, не замечая огненного града, преодолели ров, и вскоре на стенах закипел безмолвный и яростный танец стали.
Перелом наступил, когда роте грузинских гренадер под командованием отважного майора Абхазова удалось ворваться на один из бастионов. Очистив его от защитников, гренадеры развернули персидские пушки и обратили их грозное оружие против его вчерашних хозяев. Это внесло сумятицу в ряды обороняющихся и позволило другим русским отрядам взобраться на стены. Участок за участком, башня за башней переходили в руки атакующих. Бой переместился на узкие улочки и внутренний двор цитадели. Здесь уже не было линии фронта — повсюду кипели отчаянные схватки. Персидские сарбазы, поняв, что крепость пала, дрогнули и бросились в бегство. Они пытались найти спасение, перебравшись через речку Ленкоранку, но ледяные воды приняли в свои объятия сотни беглецов, став для них последним пристанищем. Тех, кто остался в крепости, ждала суровая участь. В пылу сражения, омраченного горем от мнимой гибели командира, солдаты не знали снисхождения. К концу трехчасового противостояния гарнизон перестал существовать.
Цена победы и Гюлистанский мир
К девяти часам утра все было кончено. Ленкорань пала. Крепость застыла в траурном молчании, повсюду лежали свидетельства недавней яростной схватки. В бою принял свою судьбу и сардар Садых-хан со всей своей знатью. После того как битва утихла, начались поиски генерала Котляревского. Его нашли среди павших героев, едва живого, но в сознании. Несмотря на тяжелейшие раны, его железная воля не была сломлена. Первым делом он потребовал доложить обстановку и, собрав последние силы, продиктовал адъютанту донесение главнокомандующему в Грузии генералу Николаю Ртищеву. Этот документ, написанный сухим языком, лучше всего передает масштаб и накал сражения:
«У нас убито: штаб- и обер-офицеров шестнадцать, нижних чинов триста двадцать пять; ранено: штаб- и обер-офицеров двадцать пять, нижних чинов пятьсот восемьдесят четыре. Неприятельский же гарнизон весь истреблен совершенно… Сам Сардарь Садых-Хан, с лучшими ханами, положил живот свой в крепости. Пленных нами не взято. Чрезвычайное ожесточение солдат за упорство защиты все подвергало штыкам».
Потери русского отряда были огромны: 977 человек выбыли из строя, что составляло более половины его численности. Но цель была достигнута. Падение Ленкорани, считавшейся неприступной, и исчезновение ее отборного гарнизона произвели на персидский двор шокирующее впечатление. Воля к сопротивлению была окончательно сломлена. Персия запросила мира. 24 (12 по старому стилю) октября 1813 года в карабахском селении Гюлистан был подписан мирный договор, завершивший затяжную русско-персидскую войну. По его условиям, Персия признавала переход к Российской империи Дагестана, Картли, Кахетии, Мегрелии, Имеретии, Гурии, Абхазии, а также Бакинского, Карабахского, Гянджинского, Ширванского, Шекинского, Дербентского, Кубинского и Талышского ханств. Россия также получала исключительное право держать военный флот на Каспийском море. Это был колоссальный геополитический успех, окончательно закрепивший за Россией доминирующее положение в Закавказье.
А что же герой Ленкорани? Петр Степанович Котляревский выжил, но его раны были слишком тяжелы. Он навсегда лишился правого глаза и с трудом говорил из-за последствий ранения. В 30 лет его блестящая военная карьера была окончена. Награжденный за свой подвиг орденом Святого Георгия 2-й степени, он был вынужден уйти в отставку. Остаток жизни — почти сорок лет — он провел в уединении в своем имении под Бахмутом, страдая от незаживающих ран и постепенно забываемый современниками. Герой, одним отчаянным штурмом завершивший войну и присоединивший к империи огромные территории, оказался слишком неудобной и суровой фигурой для столичных салонов. Он так и остался в истории «метеором Кавказа», гением штыковой атаки, чья звезда вспыхнула ослепительно ярко и так же быстро угасла в багровом рассвете над стенами Ленкорани.