— Это уже слишком! — заревел Игорь, хватая пса за ошейник. Грей заскулил, но в его глазах читалось скорее недоумение, чем раскаяние. — Сегодня же куплю клетку! Хватит с меня этого беспредела!
Уход Лениной мамы оставила в их жизни пустоту, которую нечем было заполнить. Разве что наследством — старенькой дачей на шести сотках и пуделем по кличке Грей.
Дача была небольшой, с покосившимся забором и яблоней у крыльца, которая каждую осень осыпала двор мелкими, кисловатыми плодами.
…Собака была крупной, кудрявой и на редкость своевольной. Его густая, пепельно-серая шерсть вечно сбивалась в колтуны, а глаза — умные, почти человеческие — смотрели на мир с невозмутимым высокомерием. Еще при жизни старушки Грей привык к вседозволенности: спал в ее кровати, воровал со стола колбасу и, не стесняясь, вытеснял с дивана любого, кто осмеливался занять его место.
С уходом хозяйки повадки пса не изменились, а вот терпение зятя — да.
— Опять!
Игорь швырнул пульт на диван и вскочил, отряхивая брюки от собачьей шерсти. Только что он вернулся с работы — усталый, раздраженный, мечтая хотя бы полчаса посидеть в тишине. Но едва он опустился на диван, как рядом бесцеремонно устроился Грей.
— Он только что с улицы! — возмущенно провел рукой по ткани брюк, оставляя на ней следы грязи. — Лапы грязные, шерсть — комьями, а он ко мне лезет, как будто так и надо!
Грей невозмутимо устроился на теплом месте, свернувшись калачиком, и лишь приоткрыл один глаз, словно насмехаясь. Его влажный нос вздрагивал, улавливая запах ужина, доносившийся с кухни.
— Ну и что?
Из кухни донесся голос жены. Лена вышла, вытирая руки о полотенце. На ней был старый, выцветший фартук — мамин.
— Пусть полежит.
— Пусть?! — Игорь фыркнул, отодвигаясь от пса. — У него же есть свой коврик! В углу, который ты ему специально постелила!
— При маме он всегда спал на диване, — ответила Лена, и в ее голосе прозвучала та самая нота, которая всегда заставляла Игоря стискивать зубы.
— При маме! — Он сжал кулаки, чувствуя, как гнев подкатывает к горлу. — А теперь мамы нет, а мы живем здесь. Или ты хочешь сказать, что твоя мать позволяла ему еще и на стол залезать?
Лена молча отвернулась. Это и был ответ.
Конфликты участились с каждым днем, становясь все более острыми и частыми. Казалось, сам воздух в их доме пропитался напряжением, которое висело между супругами тяжелым, невысказанным грузом.
Грей, словно чувствуя эту натянутую атмосферу, вел себя все более вызывающе. Он воровал еду — не тайком, украдкой, а с наглой невозмутимостью аристократа, словно это было его неотъемлемым, священным правом. Его действия не были похожи на обычное собачье воровство — это был целый ритуал, исполняемый с королевским достоинством.
Однажды вечером, когда Игорь зашел на кухню за стаканом воды перед сном, он застал потрясающую картину. Грей стоял на столе во весь свой внушительный рост, методично и с явным удовольствием слизывая сливочное масло с краюхи свежего хлеба. Его пушистый хвост медленно покачивался в такт этому занятию, а глаза полуприкрылись от наслаждения.
— Лена! — рявкнул Игорь так громко, что даже сам пес на мгновение замер. — Ты видишь это?!
Она появилась в дверях кухни, вытирая влажные руки о полотенце. Взглянув на сцену с псом на столе, Лена сначала широко раскрыла глаза, а затем... рассмеялась. Этот звонкий, искренний смех, которого Игорь не слышал уже много дней, прозвучал сейчас особенно нелепо.
— Ну и что? — сквозь смех произнесла она. — Мама всегда давала ему кусочек масла перед сном. Это у них был такой ритуал.
— Это не "кусочек"! — Игорь ткнул пальцем в почти чистую тарелку, где от масла остались лишь жалкие следы. — Он все слизал!
— Ну, значит, ему понравилось, — пожала плечами Лена и, подойдя к столу, нежно потрепала Грея по загривку. — Правда, малыш?
Пес снисходительно лизнул ей руку, явно довольный собой, затем спрыгнул на пол с грацией, неожиданной для его размеров, и величественно удалился в гостиную, оставив за собой след жирных лап на линолеуме.
Через несколько дней, когда Игорь, вернувшись с работы, обнаружил в спальне настоящее перьевое побоище. Грей, видимо, соскучившись, устроил настоящий погром — вытащил подушку из чехла и с упоением растрепал ее содержимое по всей комнате. Белые пушинки покрывали кровать, пол и даже люстру плотным слоем, словно в спальне прошел неожиданный снегопад.
— Это уже слишком! — заревел Игорь, хватая пса за ошейник. Грей заскулил, но в его глазах читалось скорее недоумение, чем раскаяние. — Сегодня же куплю клетку! Хватит с меня этого беспредела!
— Не смей! — как фурия ворвалась в комнату Лена и буквально вырвала Грея из его рук. Пес тут же спрятался за ее ноги, будто понимая, что здесь его крепость неприступна. — Он просто играл! Ему было скучно одному!
— Играл?! — Игорь с невероятным усилием сдерживал себя, чтобы не закричать еще громче. — Ты называешь это игрой? Это вандализм!
— Да! — упрямо стояла на своем Лена, гладя дрожащего Грея. — Мама разрешала ему играть с подушками...
— Мама, мама, мама! — не выдержал наконец Игорь и с силой хлопнул дверью, выбежав из комнаты.
Он не понимал. Совершенно не понимал, что происходит. Он терпел, снова и снова отнимал у пса украденные куски, выгонял его из спальни, пытался установить хоть какие-то правила. Но стоило ему отвернуться — Грей снова был там, где ему не положено, делал то, что нельзя, и все с той же наглой уверенностью в своей безнаказанности.
А Лена... Лена смотрела на все это с какой-то странной, почти болезненной нежностью. В ее глазах читалось не просто снисхождение к шалостям пса — там была какая-то глубокая, почти отчаянная потребность сохранить эти моменты, будто в них заключалась частичка чего-то безвозвратно утерянного. Игорь видел это, но не мог понять — пока.
Развязка наступила неожиданно.
Они собрались на прогулку. Лена потянулась за поводком — старым, потертым, с выцветшей пряжкой.
— Давай купим новый, — предложил Игорь. — Этот уже еле держится.
— Нет! — ее голос дрогнул. — Это… мамин.
Она дернула за ремень — и металлическая застежка со звоном отлетела в сторону. Лена замерла, сжимая в руках обрывок кожи.
— Все, — прошептала она. — Больше его не будет…
— Лен, это же просто поводок…
— Нет! — она резко обернулась, и Игорь увидел слезы. — Это последнее, к чему она прикасалась! Она держала его, когда водила Грея гулять… А теперь… теперь ничего не осталось…
И тут его осенило.
Не поводок. Не пудель. Не его выходки.
Лена пыталась сохранить кусочек матери в том, что осталось после нее. В привычках собаки, в вещах, в которых еще теплилась память.
Он осторожно обнял жену.
— Расскажи мне о ней.
И Лена рассказала. О том, как мама водила Грея в парк, как смеялась, когда он воровал у нее с тарелки котлету, как разрешала ему спать у ног, даже если он весь в грязи. Она говорила долго, сбивчиво, а Игорь молча слушал, гладил ее по плечу и понимал: Грей был не просто собакой. Он был ниточкой, связывающей Лену с тем, что она потеряла.
На следующее утро Грей, как обычно, попытался стащить со стола кусок хлеба. Но Лена строго сказала:
— Фу! Нельзя!
Пес насторожил уши.
— Спускайся, — она аккуратно сняла его со стула. — У тебя есть миска.
Игорь поднял бровь.
— Что, передумала?
Лена вздохнула.
— Ты был прав. Мама любила Грея, но… он все-таки собака. И должен понимать, как себя вести.
С тех пор Грей жил по правилам: не лез на кровать, не воровал еду и терпеливо ждал, когда ему дадут команду. А Лена… Лена иногда грустила, глядя на новый поводок. Но теперь она знала: память — не в вещах. И даже не в повадках пуделя.
Она — в сердце.
Спасибо, что дочитали!