О бойскаутах, гимназистах и первых советских школах Уфы
Предисловие публикатора
В давнем теперь уже 1996 году я записал на диктофон интервью с Александром Степановичем Тимченко. Он привёл тогда крайне много интересных подробностей из жизни уфимской молодёжи предреволюционных и первых послереволюционных лет. Выпускник Уфимской гимназии, превратившейся во 2-ю советскую школу, преподаватель, работавший в школах и училищах, Тимченко прожил долгую и красивую жизнь и ушёл от нас в том же 1996-м на 93-м году жизни. И вот теперь на основе этого интервью и опубликованных в газетах статей Александра Степановича я решил подготовить обобщающую статью об учениках тех лет.
Павел Егоров
В августе 1914 года, в связи с началом войны, здание классической гимназии по ул. Большой Ильинской (ныне Валиди. – Ред.) было занято под казармы для новобранцев, а мы учились во вторую смену в помещении второй женской гимназии на углу Успенской и Вавиловской (ныне в нём – факультет романо-германской филологии УУНиТ – Коммунистическая, 19. – Ред.). Барышни же занимались в первую смену.
Директором мужской гимназии был действительный статский советник, опытный педагог Владимир Николаевич Матвеев. Если учителя болели, он мог замещать их по любому предмету. Он входил в класс и просто спрашивал: «На чем вы остановились?» и продолжал урок так, будто всю жизнь ведет этот предмет. Всесторонняя эрудиция дореволюционной гимназии была в порядке вещей, это были учителя с университетским образованием, отлично знающие педагогику и свой предмет. Выделялся преподаватель русского языка и литературы Николай Федорович Сысоев, прекрасный оратор: за большую шевелюру гимназисты называли его «рыжей капустой». Самым строгим и требовательным был преподаватель латинского языка, одного из главных предметов в гимназии, – Константин Васильевич Соколовский по прозвищу Крыса. Французский язык преподавал Александр Федорович Шерф, который гневно и зычно называл двоечников «сапожниками». На высоком уровне шли уроки математики Василия Ивановича Бурсикова, впоследствии профессора Уральского политехнического института. Необычайно интересно проходили уроки истории у Венедикта Афанасьевича Ефремова, помню, на уроки он приносил скульптурные портреты Зевса и Афродиты.
Классный надзиратель, участник экспедиции Пржевальского Николай Васильевич Комаров и Михаил Андрианович Сапегин строго следили за дисциплиной и порядком в гимназии. Успеваемость была хорошей, учителя предъявляли нам высокие требования, ежедневно спрашивая почти каждого гимназиста.
Гимназистов мужской классической гимназии сверстники в городе называли «синей говядиной» – мы носили форменную серую шинель с петлицами синего цвета и белым кантом, отсюда и прозвище. Книгу под таким названием написал выпускник гимназии писатель Борис Дмитриевич Четвериков. Учащихся реального училища дразнили «тухлыми яйцами» за петлицы и фуражки с жёлтым кантом. А учащиеся Коммерческого училища за зеленый кант на петлицах и фуражках в шутку именовались «лягушками».
Суровые требования в усвоении материала и позор провала на экзамене были не для слабонервных. Володин Коля, сын чиновника Крестьянского поземельного банка, был несправедливо обвинен в краже: ребята баловались и выключали свет в гимназии в вечернее время, Коля в темноте по ошибке надел чужие калоши. Толком его никто не выслушал, он был исключен из гимназии. Позже инспектор гимназии, несправедливо обвинивший Колю, был уволен. Вместо него пришёл М. Ф. Зубакин по прозвищу Кабза (он так выговаривал латинское слово causa) – умница, талантливый педагог. Михаил Федорович был потом городским головой и в этой должности торжественно приветствовал А. В. Колчака в 1919 году.
Нормальные занятия в гимназии шли до Февральской революции. Гимназисты ставили спектакли вроде «Бедность – не порок» Островского. Самопроизвольно образовался оркестр народных струнных инструментов, устраивались благотворительные вечера в пользу учеников из малообеспеченных семей. Педагоги и учащиеся с радостью встретили Февральскую революцию. Но так продолжалось недолго, грянул октябрьский переворот, и гимназия закрылась… Но ее история не окончилась, об этом чуть ниже.
Когда-то, в далекие дореволюционные годы, в Уфе существовало бойскаутское движение, охватывавшее много школьной молодежи. Учась в Уфимской гимназии, поступил в бойскауты и я. Журнал «Вокруг света» во главе с редактором Поповым широко пропагандировал идею и практику этого движения в России. На Западе, особенно в Англии и Америке, бойскаутское движение охватывало очень много молодежи. Основал скаутское движение в 1907 году национальный герой Англо-бурской войны английский лорд Роберт Баден-Пауэлл. Им была написана книга «Разведка для мальчиков». Император Николай II, прочитав книгу, велел перевести ее на русский язык, и уже в апреле 1909 года около Царского Села прошел первый в России скаутский сбор. Так возникла ОРЮР – Организация российских юных разведчиков. В годы Первой мировой войны русские скауты разгружали поезда с ранеными, собирали подарки солдатам на фронт. Духовной основой организации скаутов была христианская идея воспитания у молодежи доброты, уважения к людям, особенно к пожилым, смелости, мужества, находчивости, трудолюбия, оказания помощи людям; одна из русских скаутских заповедей звучала так: «Юный разведчик верен Богу, родителям и России». Молодежь воспитывалась в желании делать людям добро.
Из Москвы приехали два мастера, точнее два мастера-скаута – Егоров и Максютов, они и организовали у нас бойскаутскую дружину. С удовольствием вспоминаю те времена. Ребята в дружине подобрались прекрасные, наш девиз был «Делать добро людям». Мы пели скаутские песни. Между отрядами и патрулями проводились состязания: кто больше совершит добрых дел. По Уфе «лазали» стайки «маленьких разведчиков» в поиске добрых дел. Мы не просто помогали старичкам переходить улицы, но и строили, как помню, заборы, помогали донести тяжелую ношу, наколоть дрова и т. п. Вроде будущих тимуровцев. Так что уклон был на привитие трудовых навыков.
У нас были значки «Будь готов», мы носили галстуки – синие, красные, желтые, – у каждого патруля свои. На конце галстука делали узел, который напоминал, что надо ежедневно делать добро. У нас была форма цвета хаки, только рукава короткие, и шорты.
Ну и костры… Сборы в летнее время проходили за городом, на Чертовом городище. С рассказами о героическом прошлом, о событиях в мире, о бурской войне, о человеческой доброте. Сборы были тщательно подготовлены и вызывали большой интерес. В отдельных отрядах человек по двадцать – патрулях на нашем языке, мы, учащиеся гимназий и городских училищ, реального и коммерческого училищ, дети дворян, чиновников, купцов, мелких служащих, приказчиков и т. д. После сдачи экзамена по трудовым навыкам нам присваивались звания: санитар, повар, связист. И на правом рукаве рубашки пришивался значок. Если нас научили готовить обед, то на рукаве появлялся особый значок – кастрюля. Эмалированный между прочим. Мы умели плести циновки из соломы, делать перевязки – тоже соответствующие значки были. У меня значков было штук пять или шесть, в том числе красный крест.
По выходным дням проводились особые игры, например, ориентировка на местности по компасу, приглашали даже специалистов по геодезии и топографии. Учились разбивать палатки, разжигать костры, готовить суп и кашу, плели циновки из соломы, ориентировались с компасом на местности, получали навыки оказания первой помощи, изучали азбуку Морзе. Из нас готовили… разведчиков, так мы назывались – юные разведчики: бойскауты и герлскауты. Даже игра называлась не казаки-разбойники, а казаки-разведчики. Тем не менее обращаться с оружием, приемам борьбы нас не учили. Главным было воспитание доброты – основы, двигателя всего. У нас даже соревнования по деланию добрых дел были. Но той политизации, что позже появилась у пионеров, у нас не было.
Да и с церковью мы практически не были связаны, организация была светская. Зато моя фамилия фигурирует в уставе молодежной организации при Успенской церкви – Союзе православной молодежи. Юрист Алексей Михайлович Каминский помог нам его составить и отпечатать в типографии, а на утверждение мы понесли его в архиерейский дом, к знаменитому владыке Андрею (Ухтомскому). Он нас принял, усадил, приветствовал примерно так: «Вы начали очень хорошее дело, продолжайте его». И сказал (это я помню дословно): «Да благословит Господь сие благое начинание, и Святый Дух да благословит это доброе дело». Владыка-архиерей казался нам большим и очень умным человеком, из которого как бы источается добро. Он ко всем ласков был, хотел, чтобы и мы ласку передавали людям. Позже я его несколько раз встречал у Каминских на Малой Успенской улице, где я бывал у своего приятеля – Мишки Каминского. Еще помню Мишу Зуева, Колю Чудовичева, Алешу Киняпина, Колю Пискунова с этой же улицы…
Мы помогали храму, слушали проповеди. Настоятелем церкви тогда был Константиновский. Священника Надеждина, пожилого такого человека, козлом звали – у него голос такой был. Еще Пинегин там служил. Эти люди запомнились своей доброжелательностью, они вселяли веру в будущее, времена-то ведь наступали грозовые.
Гимназист Коля Пискунов, которого в 1918-м чехи забрали в какую-то охрану, после возвращения красных был расстрелян. Почему я это хорошо помню? Мой отец был судьей, в том числе и при новой власти, в начале 20-х годов, происхождение, надо думать, помогло. Вообще-то мои родители – крестьяне Полтавской губернии. И у отца, и у матери очень рано умерли родители. Рассказывали, что как-то после похорон искали дочку умершей матери, а нашли ее спящей на могиле. У одного судебного работника по фамилии Пистаржецкий там земля была, и вот однажды он приехал, а ему говорят, что, дескать, у нас есть сироты – это мои будущие отец и мать. На Украине существовал тогда такой обычай – приймачество (он был известен еще в Древней Руси), что-то вроде усыновления; Пистаржецкий и взял к себе обоих. Благодаря ему мой отец и стал судьей.
Вообще-то я родился в мае 1904-го в городе Ставрополе, а когда мне было 10 лет, переехали в Уфу, отец стал работать в землеустроительной комиссии. Да и при советской власти тоже работал. Каждую субботу он, будучи судьей, ходил в тюрьму для проверки правильности содержания заключенных в соответствии с решениями суда. Как-то пришел и говорит: «Иду по коридору, а тифозные вши под ногами так и трещат…» Через 13 дней заболел и умер. Ему 42 года всего было.
А незадолго до этого, в конце 1921-го, отец принимал участие в заседаниях по делу убийства епископа Симона. А еще он вел дело бывшего начальника сыскного отделения полиции Уфы Ошурко. Того самого Василия Акимовича Ошурко, что раскрыл Миасскую операцию – ограбление на железной дороге в Миассе. Почти всех участников тогда отправили на каторгу. Помню, когда на суде участника ограбления, большевика с 1904 года, Виктора Галанова спросили, считает ли он извергом Ошурко, тот ответил: «Нет, нисколько, он верно служил своему долгу». А ведь Галанов сам был заместителем председателя Башглавсуда. Стоит добавить, что, когда в 1937-м мужа его дочери С. М. Трайнина (первого директора нашего мединститута) обвинили в троцкизме, Галанов пытался встать на его защиту. Но в результате погиб сам.
Но вернусь к нашей гимназии. Лишь после большой паузы в одном из гимназических боковых зданий (в основном корпусе выломали на дрова все полы, выбили окна) была создана советская школа второй ступени № 2. Во главе ее была назначена историк Ольга Георгиевна Пауль, завучем стала Надежда Евгеньевна Белицкая, историк, бывшая начальница Мариинской женской гимназии; из преподавателей помню Клавдию Ильиничну Лакман. Девочки и мальчики теперь учились вместе. Позже директором назначили жену уже упомянутого известного революционера Лидию Андреевну Галанову, она энергично взялась за ремонт пустующего главного корпуса, разоренного войной. В Уфу в 1923 г. на IV съезд советов, как известно, приезжал «всероссийский староста» М. И. Калинин. Галанова добилась приема и попросила у него помощи. Уходя от него, она уносила записку: «Учитывая громадное значение работы, проделанной Галановой по восстановлению здания бывшей гимназии, обращаю внимание хозяйственных органов и прошу оказать всемерное содействие этому благому начинанию, имеющему целью ликвидацию неграмотности среди детей. М. Калинин, 6/ХII-23 г.» Записка Калинина помогла – за короткий срок здание было восстановлено. Школа из флигеля перешла в старое здание гимназии.
Галанова подобрала отличный педагогический коллектив. Мне посчастливилось поработать в этой школе. Учителя продолжили традиции гимназии, проводили глубокую методработу. Выпускники по-прежнему получали прочные знания, что позволило многим поступить в вузы. Учащиеся получали хорошую закалку. Так, Г. А. Балезин работал партпрофоргом ЦК на строительстве Братской ГЭС, А. Прокофьева стала директором школы № 16, В. Тучкевич – директором института им. Иоффе, лауреатом Ленинской премии; Г. В. Горшков – ученым-астрономом, А. В. Блудоров – ученым-геологом.
Позже по просьбе правительства Галанова уступила здание гимназии под открывающийся мединститут. Школа же была переведена в здание на ул. Центральной (Ленина), где прежде была частная Ницевская гимназия (частная мужская гимназия Верниковской и Ницы. – Ред.), в настоящее время здесь худграф пединститута.
В 1922-м мой отец умер от сыпного типа. Как жить дальше? Мать неграмотная, мне – шестнадцать с половиной, сестре – семнадцать. Мне посоветовали пойти в военный госпиталь – 39-й, на Карла Маркса, рядом с Домом Красной армии (Дом офицеров. – Ред.). Я ведь учился в гимназии и знал латинский язык. Два года я работал в медицинской части госпиталя. А когда он закрылся, комиссар, который принимал в моей судьбе участие, позвонил командиру 67-й стрелковой бригады, которая тогда занимала здание телеграфа на углу Гоголевской и Чернышевского, и меня взяли туда писарем. А вечером я стал ходить в пединститут, он тогда назывался ИНО – институт народного образования. Окончил физмат. Но это уже из моей взрослой жизни.
Автор: Александр Тимченко
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.