Пять листов убористым шрифтом. Частный детектив работал на совесть — каждый день из жизни бывшего мужа за восемнадцать лет как на ладони. Марина сидела на кухне, листала страницы и думала: господи, зачем я это затеяла?
Дети давно выросли, давно перестали верить в сказки про далекого папу. Катя прямо спросила недавно: "Мам, ты что, все еще его любишь?" А я и сама не знала, что ответить.
Любила ли? Трудно сказать. Скорее, не могла отпустить. Восемнадцать лет носила в себе эту занозу — а что, если я не права? Что, если он действительно любил нас, просто обстоятельства так сложились?
Ну да, обстоятельства. Как же.
Помню тот вечер, когда он пришел домой сияющий. Глаза горят, руки трясутся от возбуждения. Гриша приехал — одноклассник его, с которым они в детстве по стройкам лазали. Только теперь этот Гриша был уже не пацаном с окраины, а успешным предпринимателем.
— Марин, такой шанс! — тараторил Андрей, расхаживая по комнате. — Партнерство предлагает! Представляешь, какие перспективы? Через пару лет мы будем жить совсем по-другому!
Я радовалась за него. Честное слово, радовалась. Мы тогда жили скромно, копили на трехкомнатную вместо нашей двушки. Катке пять лет было, в садик ходила, такая серьезная девочка — не по годам рассудительная.
А потом я узнала, что беременна.
Тест показал две полоски рано утром, в субботу. Я еще в халате стояла в ванной, смотрела на эти полоски и улыбалась. Второй ребенок! Катя так братика или сестричку хотела.
Андрей пил кофе на кухне, листал какие-то бумаги по работе. Я подошла, обняла его сзади:
— У меня для тебя новость.
— Какая? — не отрываясь от документов.
— Хорошая.
— Ну говори уже.
— Мы будем втроем.
Он обернулся, не понял сначала. А потом до него дошло. И лицо... господи, как изменилось лицо. Будто я сказала, что у нас рак.
— Сейчас не время, — выдавил он. — Совсем не время, Марин.
— Как это не время? Мы же планировали...
— Планировали! До того, как появилась возможность кардинально изменить жизнь! — он встал, нервно заходил по кухне. — Понимаешь, сколько денег понадобится? Я буду пропадать на работе, может, ездить придется. А тут ребенок, траты...
Я смотрела на него и не узнавала. Этот человек, с которым мы столько лет вместе, говорил о ребенке как о ненужной покупке.
— Можно все решить, — сказал он тише. — Пока еще рано, никто и не узнает...
Тут я поняла, о чем он. И внутри все оборвалось.
— Ты о чем вообще говоришь? — прошептала я.
— Ну подумай сама! Сейчас прервешь, через пару лет, когда дело встанет на ноги, еще одного родим. Или даже двоих.
А я уже ладонь к животу прижала. Инстинктивно, защищая.
— Нет, — сказала я. — Ни за что.
Он еще пытался меня переубедить. Говорил про возможности, про будущее, про то, что я не понимаю, какой шанс нам выпал. А я только качала головой. Мама моя всегда говорила: бог дал ребенка — даст и на ребенка. И никакие перспективы не стоят жизни малыша.
Так началась наша холодная война. Он делал вид, что все нормально, когда Катя рядом. А наедине молчал или говорил только по делу. Начал пропадать — офис, встречи с Гришей, какие-то поездки. Я одна таскала Катьку по врачам, одна ходила на УЗИ. Когда узнала, что мальчик будет, даже некому было рассказать. Муж опять в командировке.
Катя все понимала, хоть и маленькая была. Подходила, гладила мой живот:
— Мама, а братик меня любить будет?
— Конечно, солнышко. Очень любить будет.
— А папа его любить будет?
Что я могла ответить? Только обнимала дочку крепче.
Рожать начала поздно вечером. Схватки такие, что дышать трудно. Звоню Андрею — не берет. Жду, звоню еще раз. Наконец пришло сообщение: "Не могу говорить, перезвоню позже".
Позже! У меня ребенок рождается, а он не может говорить.
Написала ему: "Еду в роддом". Даже не знаю, прочитал ли.
Пришлось спускаться к соседке, Светлане Петровне. Старушка жила одна, мы иногда ей помогали — продукты принести, за квартиру заплатить. Она уже ко сну готовилась, в халате открыла дверь. Увидела меня — сразу все поняла.
— Ох, родная моя! Конечно, присмотрю за Катюшей. Не волнуйся ни о чем.
Катя плакала, не хотела отпускать. А Светлана Петровна ей:
— Не реви, глупышка. Мама скоро вернется с братиком. А я тебе такую сказку расскажу — заслушаешься. И карамельку на палочке сделаю, не то что эти ваши чупа-чупсы.
Скорая приехала быстро. Я еще написала Андрею, что соседка с Катей сидит. Но сообщение так и висело непрочитанным.
В роддоме врач спросила:
— Муж приедет?
— Занят, — говорю. — В командировке.
А сама думаю: какая же я дура. Какая дура, что оправдываю его даже перед чужими людьми.
Максим родился под утро. Здоровенький такой, кричит во все горло. Акушерка смеется:
— Богатырь растет! Папе похвалиться есть чем.
А у меня слезы потекли. Не от радости — от обиды. Нет папы, который будет хвалиться. Есть муж, который считает сына ошибкой.
Четыре дня в роддоме пролетели незаметно. Других женщин навещали семьями — мужья, родители, дети. А ко мне только Светлана Петровна приходила. Принесла фрукты, рассказывала, как Катя ведет себя.
— Такая умница, — говорила она. — Мне помогает, тарелки моет. Говорит: "Баба Света, а когда мама с братиком вернется?" Я ей: "Скоро, родная, скоро".
На выписку Андрей все-таки приехал. Даже сумку с вещами принес, которую я заранее собрала. Но вел себя как посторонний — взял сына на руки на секунду, когда фотографировали, и тут же отдал мне.
По дороге домой молчал. Я попыталась заговорить:
— Похож на тебя, правда?
— Ага.
— Светлана Петровна говорит, Катя очень ждет.
— Понятно.
И все. Больше ни слова.
Дома он помог внести вещи и сразу ушел. "На работу", — бросил через плечо.
Я осталась одна с новорожденным и пятилетней дочкой. Хорошо, что Светлана Петровна рядом была. Без нее я бы точно не справилась.
— Не переживай, — говорила она. — Мужики бывают такие — пока маленький ребенок, не понимают. Подрастет малыш, тогда и оттает твой Андрей.
Но он не оттаял. Наоборот, стал еще более чужим. Домой приходил поздно, ел молча, уходил рано. С Максимом почти не общался — даже на руки не брал.
Я крутилась как белка в колесе. Ночные кормления, пеленки, стирка бесконечная. Катя помогала как могла — игрушки подавала, песенки братику пела. А отец будто не замечал, что у него есть сын.
Две недели так прошло. А потом он пришел домой и начал собирать вещи в спортивную сумку.
— Ты что делаешь? — спросила я.
— Собираюсь.
— Куда?
Он остановился, посмотрел на меня:
— Ты сделала свой выбор, Марина. Еще тогда, когда решила оставить ребенка.
И ушел. Просто взял сумку и ушел.
Я сидела в кресле рядом с кроваткой Максима и плакала. Не громко — чтобы дети не слышали. Просто слезы текли сами собой.
Светлана Петровна пришла утром, увидела мое лицо:
— Ушел?
Я кивнула.
— Сволочь, — тихо сказала она. — Прости меня, господи, но сволочь.
А потом обняла меня и добавила:
— Ничего, родная. Поднимем твоих детишек. Времена и похуже бывали.
Эта женщина стала мне ближе родной матери. Когда я пыталась заговорить о деньгах за помощь, она только махала рукой:
— Твою маму Галю с детства знала. Мы подружками были, несмотря на разницу в возрасте. Она мне как сестра была, многим обязана ей. Не брошу тебя.
И не бросила. Более того, говорила, что с нами даже про свои болячки забыла:
— Своих внуков у меня нет, — смеялась она. — Хоть чужих понянчу.
Детям я правду не говорила. Зачем им знать, что отец их бросил? Придумала историю про дальнюю командировку, про то, как он по ним скучает.
Андрей исчез из нашей жизни полностью. Алименты перечислял через суд, но увидеться с детьми даже не пытался. Я не знала, где он живет, чем занимается.
Однажды в газете увидела заметку про местных предпринимателей. На мутной фотографии узнала его — стоял рядом с Гришей, а с другой стороны какая-то высокая красотка в дорогом платье.
"Ну конечно, — подумала я. — Мужик состоятельный стал, завидный жених. Как мимо такого пройти?"
Может, даже женился уже и детей завел. А мои дети для него так и остались чужими.
Мы жили своей жизнью. Я работала экономистом, пока Светлана Петровна была жива — даже курсы закончила, квалификацию повысила. Потом нашла хорошую работу, с достойной зарплатой. Дети росли, учились. Катя поступила в институт на психолога, Максим в старших классах хорошо учился.
О личной жизни я даже не думала. Светлана Петровна иногда говорила:
— Ты еще молодая, Мариночка. Нельзя на себе крест ставить.
Но я его уже поставила. Привыкла жить одна, воспитывать детей одна. Других отношений у меня не сложилось.
А потом мне в голову пришла дурацкая идея — нанять детектива. Хотелось узнать, как сложилась жизнь у бывшего мужа. Тем более дети уже не верили в сказки про командировки.
Детектив работал тщательно. Оказалось, что все эти годы, пока я разрывалась между работой и воспитанием, Андрей жил припеваючи. Бизнес с Гришей процветал, деньги текли рекой. Он женился на той самой красотке с фотографии, но через три года развелся. Детей не было.
А потом началось самое интересное. С Гришей у них пошли проблемы — разногласия по ведению бизнеса, неудачные вложения. Дело дошло до суда. В результате Гриша остался при деньгах, а Андрею достались одни долги.
"Кинул партнера, — подумала я, читая отчет. — Может, с самого начала так и планировал."
Теперь бывший муж снова работал простым служащим на госпредприятии, жил в однокомнатной квартире. Один.
Никакого злорадства я не испытывала. Только грусть — по тем временам, когда мы были счастливы. И жалость — к человеку, который ради призрачных перспектив разрушил семью.
Дети к тому времени уже выросли. Катя заканчивала институт, Максим поступал. И вдруг — как снег на голову — на пороге появился Андрей.
Просто пришел. В воскресенье утром, когда я поливала цветы на балконе. Дверь открыла — стоит. Постарел, седой стал, но узнаваемый.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
Стояли, смотрели друг на друга. Восемнадцать лет прошло, а я чувствую себя как тогда — когда он собирал сумку.
— Можно войти?
— Зачем?
— Поговорить.
Я пустила его. Не из жалости — из любопытства. Интересно было послушать, что он скажет.
Говорили о пустяках — о погоде, о ремонте в подъезде, о том, что цены выросли. Как чужие люди, случайно встретившиеся.
Потом он ушел. А через неделю пришел снова.
Так началось наше странное общение. Он приходил, мы пили чай, разговаривали ни о чем. Детей дома не было — Катя в институте, Максим у друзей.
Пару раз он все-таки их застал. Поздоровались сухо, дети быстро ушли к себе.
Я решила поговорить с ними по отдельности.
— Он для меня чужой человек, — сказал Максим. — Совершенно чужой. Вот по бабе Свете я скучаю, а этот... где он был все эти годы?
Катя была деликатнее:
— Мам, а ты его все еще любишь?
— Не знаю, — честно ответила я. — Сама не знаю.
— Раз не знаешь — значит, сомневаешься. А если сомневаешься...
Умная девочка выросла. Психолог будет хороший.
Андрей тем временем стал активнее. Принес цветы, потом конфеты. Начал заводить разговоры о прошлом, просить прощения.
— Я был дураком, — говорил он. — Такой дурак, Марин. Потерял самое дорогое ради химеры.
— Не надо, — останавливала я его.
— Надо! Я хочу все исправить. Хочу склеить разбитую чашку.
А я слушала и думала: неужели правда раскаивается? Или это очередная игра?
Если честно, мне было приятно его внимание. Восемнадцать лет одиночества — это много. Приятно, когда мужчина говорит комплименты, дарит цветы.
Дети молчали, но я видела — они не одобряют. Максим как-то сказал Кате:
— Не хочу видеть рядом с мамой того типа, который нас предал. Пусть найдет себе кого-то другого.
— Она его все еще любит, — ответила Катя. — Только не признается даже себе.
А я и правда не знала, что чувствую. Любовь? Привычку? Жалость?
Решение пришло неожиданно. Как озарение.
Мы сидели на кухне, Андрей рассказывал что-то про работу. И вдруг я поняла: мне неинтересно. Совсем неинтересно. Этот человек стал для меня чужим.
— Понимаешь, — сказала я, перебив его, — я тебе больше не верю.
Он замолчал.
— Не верю и не смогу поверить. Ты мучаешь меня этими разговорами. Зачем ты пришел?
— Я люблю тебя, — сказал он. — Правда.
— Поздно.
— Марин...
— Поздно, Андрей. Поиграли в любовь — и хватит.
Он ушел тихо. А я осталась сидеть на кухне и думать: почему так легко стало? Будто гора с плеч свалилась.
Все эти годы я носила в себе вопрос: а что, если он вернется? А что, если попросит прощения? И вот он вернулся, просил прощения. А мне ничего не хотелось — ни мстить, ни прощать. Просто равнодушие.
Андрей еще пытался восстановить отношения. Звонил, писал сообщения. Но я была непреклонна. И он наконец понял — поздно.
А недавно Катя сказала мне:
— Мам, знаешь, что я поняла, изучая психологию? Не ты сделала выбор тогда, а он. Он выбрал деньги вместо семьи, а потом свалил на тебя ответственность за свое решение.
Умная девочка. Не зря в психологи пошла.
И правда — почему я столько лет винила себя? Это он принял решение уйти, когда я забеременела. Это он не приехал на роды. Это он собрал сумку и ушел.
А я просто защитила своего ребенка. И правильно сделала.
Максим вырос хорошим парнем. Поступил в институт, живет в общежитии. Приезжает на выходные, рассказывает про учебу. Никогда не спрашивает об отце.
Катя работает психологом, выходит замуж в следующем году. Жених хороший — Андрея она ему даже не представляла.
А я живу спокойно. Наконец-то спокойно. Больше не жду, что кто-то вернется и попросит прощения. Не ношу в себе вину за чужие поступки.
Жизнь — сложная штука. Нельзя сначала все разрушить, а потом прийти и одним махом восстановить. Некоторые вещи не склеиваются.
Раньше надо было думать.
_ _ _
Встречались ли Вы с людьми, которые пытались вернуться в Вашу жизнь после того, как сами же из нее ушли? Стоит ли давать второй шанс или иногда "поздно" — это единственно правильный ответ? Поделитесь своим мнением — такие истории помогают другим не чувствовать себя одинокими в похожих ситуациях.
Буду рада Вашей подписке!!!