Утро. 08:12. Я стояла на остановке с рюкзаком за спиной и глухим раздражением внутри. В голове — кофе, которого не было. В ушах — ребёнок, спрашивающий у мамы, почему у маршрутки колёса грязные. Людей становилось больше. И всем — в одно и то же место.
Маршрутка подъехала резко, как будто водитель хотел кого-то обогнать даже стоя. Салон уже был почти полный. Люди двигались к дверям плотной волной. Без очереди, без взглядов, просто кто успел — тот и жив.
Я шагнула вперёд — не резко, не с локтем вперёд, просто по-человечески. Но не тут-то было.
— Девушка! — голос сзади. — Вы что, не видите? Мы тут стоим!
Я обернулась. Мужчина лет пятидесяти с усами и хмурым взглядом смотрел на меня, как будто я отобрала у него пенсию.
— Я тоже стою, — спокойно ответила я. — И не толкалась.
— Как это не толкалась? Вы встали сбоку и теперь хотите влезть! А мы тут с краю с семи стоим!
— Я не спорю, что вы стоите. Но маршрутка не между вами и мной делится. Люди заходят, как могут.
Он фыркнул, но промолчал.
Когда двери открылись, началась самая жёсткая часть. В салоне — узкий проход, по обе стороны сидения, сумки, плечи, локти. Я шагнула внутрь, и буквально в тот же момент кто-то толкнул меня в спину.
— Ну что за люди! — возмущённо проговорила женщина. — Вы зачем сразу в проход становитесь? Пропустите выходящих!
— А я куда встану, если выхода ждать прямо на асфальте? — бросила я.
— Надо головой думать!
— И вы тоже — если честно.
Она замолчала, но начала толкать меня локтем, как будто незаметно. Я сделала шаг вперёд. Кто-то из пассажиров буркнул:
— Ну сколько можно толкаться в этом маленьком коридоре?
— Да потому что каждый сам за себя, — ответил кто-то. — Никто не скажет «извините», все просто прут.
Водитель обернулся:
— Ну чё вы стоите? Проходите уже!
А куда проходить — неясно. Женщина с коробкой стояла поперёк прохода, пожилой мужчина пытался развернуть рюкзак, подросток с наушниками вообще ни на кого не реагировал.
Я втиснулась на свободное место возле окна, вжавшись в куртку соседа.
— Простите, — сказала я.
Он не ответил. Только поджал губы и сделал вид, что спит.
На следующей остановке кто-то пытался выйти. И тут началось заново.
— Дайте пройти! — голос был сердитый, из середины салона.
— Куда ты прёшь, не видишь — тут стою?! — отозвался кто-то с задней части.
— А я что, телепортироваться должна?
— Да просто «извините» скажите — и всё, — влезла другая.
— Да вы все «извините», а потом локтём в бок!
— Ну так не стойте в проходе, если сами не выходите!
— А куда мне? На голову ему залезть?
Все одновременно начали говорить. Кто громко, кто шепотом, кто сквозь зубы. Маршрутка остановилась, шофёр обернулся:
— Успокоились, граждане? Или сейчас вообще никуда не поедем?
Молчание.
Пока шли дальше, рядом кто-то тихо сказал:
— Каждый день как фронт.
Я улыбнулась — не из радости, а от бессилия. Потому что действительно: каждый день кто-то толкает, кто-то бурчит, кто-то молчит — и все делают вид, что это нормально. Но каждый — раздражён. И каждый — один на один с этим маленьким, душным, вечно конфликтным коридором.