Узкая тропинка извивалась, огибая памятники и оградки. Алевтина смотрела на дочь. Марина радовалась, когда приводила сыновей, Глеба и Костю, к их отцу.
— Посмотри, родной, как они подросли!
— Папа, а у меня грамота! — восьмилетний Глеб поднес к портрету отца листок бумаги.
— И у меня! — шестилетний Костя встал рядом.
— Они оба молодцы! Хотят быть такими, как ты! Людей спасать.
Алевтина поменяла в вазе воду, поставила в нее свежий букет цветов. Хороший у нее был зять. Добрый, всегда с улыбкой. Очень любил жену и сыновей. И почему такие люди живут так мало?
В тот день Слава с бригадой спешил на вызов. Бездомный мужчина споткнулся и упал на ступеньках, ведущих в метро. Обошлось без переломов, но синяк на боку вызывал опасения, нет ли там ушиба внутренних органов? Включили сирену и рванули в больницу. На втором повороте удар! КамАЗ въехал прямо в дверь, у которой сидел Слава! Досталось бомжу и тому, кто так спешил к нему на помощь.
Соседка Ольга, медсестра, не отходила от Марины ни на шаг.
— Ей нельзя ехать в больницу, она этого не выдержит. И так на сильных уколах я ее держу.
Пришлось Алевтине вызывать такси. В ритуальном зале два одинаковых groba. Один закрыт, это Славин. Его нельзя открывать. А второй — дважды пострадавшего бомжа. И, странное дело, лицо у него было совершенно целое и удивленное. Будто спрашивало: «За что мне всё это?» Подошли санитары, накрыли его крышкой. «Надо же, совсем одинаковые!» — мелькнуло в голове. Алевтина оглянулась. Взяла искусственный цветок из вазы на столе и засунула его в щель под крышку бомжа. «Мы нашему живых цветов положим». Разболелась голова. Отдала документы, хотела сделать шаг и закачалась, всё поплыло перед глазами, поднялось давление.
— Что мне с вами делать? — Ольга разрывалась между Мариной и Алевтиной. — Значит так! Ты остаешься дома. Без возражений! А мы с Мариной — на кладбище.
Не получилось жене даже близко подойти к закрытому grobu мужа — накрыла истерика. Жесткая, дикая, леденящая krov. Пока врачи пытались привести Марину в чувство, рабочие поспешно кидали землю.
Долгие четыре месяца приходила в себя Марина. Дети всё это время были с бабушкой. Она каждый день рассказывала им о папе, каким замечательным он был человеком, как спасал каждый день людей.
— Мама, посмотри! — Марина протянула рисунок макета памятника. — Тебе нравится?
На листке два огромных крыла будто обнимали большой участок земли.
— Что это? Почему четыре места? Там ведь только Слава и его бабушка?
— Для нас с тобой! Я их тоже выкупила. Правда, круто? Потом сыновьям не надо будет голову ломать, куда нас положить. И какой памятник делать.
— Это так, но всё равно странно. Такие большие крылья! Как их можно туда привезти, да еще и с этим постаментом?
— Не волнуйся, большую часть памятника сделают на месте. Будет очень красиво!
И действительно, памятник получился замечательный. На высоком постаменте два ангельских крыла. Две березки по его краям шелестели листочками, крупная плитка на земле, ажурная лавочка с длинным столиком. Марина часто приходила туда и с детьми, и сама. Могла часами разговаривать с мужем.
— Славик, ты же не будешь меня ругать? Да, я продала нашу дачу, чтобы сделать этот памятник. Я знаю, что ты любил наш дом, но… Без тебя кто его будет достраивать? Я не хочу видеть чужие руки, которые там будут всё трогать. С глаз долой, мне так легче, поверь. Прости, ладно? Зато посмотри, что здесь получилось, мне очень нравится. Я тут просто отдыхаю душой, набираюсь сил, чувствую твою поддержку. Скоро приедут твои родители. Не терпится показать им памятник. Уверена, что им понравится!
Алевтина поправила портрет зятя. Вытерла пыль на полке. Прошло три года после его ухода. Жизнь наладилась. Дочь стала чаще улыбаться, но о том, что ей надо подумать о личной жизни, слышать не хочет. Был у нее Слава, есть и всегда будет. Просто он не рядом, но, главное, он есть! Приезжали его родители. Привезли две огромные мраморные вазы по метру высотой. Красивые! Они дополнили образ памятника, сделали его завершенным. Алевтина поправила стопку дисков. Давно уже их никто не смотрит. Привлекла внимание надпись на одном из них. «Слава, проводы». Захотелось посмотреть, ведь тогда она так туда и не попала, не проводила зятя в последний путь. На видео была лишь дочь, которую пытались привести в чувство врачи. И последними были кадры, как рабочие кидают землю… на искусственный цветок, торчащий из-под крышки. Алевтина застыла на месте! Они похоронили бомжа вместо Славика?! Как такое возможно? Что теперь делать? Где его искать? Дрожащими руками накапала себе капли.
Порывы ветра срывали с крестов венки, опрокидывали вазы с цветами. А на этом бугорке ничего не происходило. Нечего было с него срывать. Здесь не было даже таблички. Алевтина, встав на колени, выдергивала сухие былинки, мысленно прося прощения: «Славик, прости, что так получилось. Я не знаю, что теперь делать. Как сказать Марине? Она опять попадет в больницу. Как это пережить?»
Она с трудом нашла место, где лежал ее зять. Смотритель ходил вместе с ней, сверяя записи в журнале и ища бомжа, похороненного в тот же день.
— Вот здесь! Это точно! Между Ильиным и Соевой. Надо бы табличку поставить.
— Мы сделаем! — Алевтину душили слезы.
— Алло, Аля, зайди ко мне! — голос бывшей одноклассницы звучал слишком сурово.
— Что случилось? — Алевтина не видела Ирину с прошлого года.
— Это ты мне расскажешь, что у тебя случилось. Я проезжала утром мимо центра, видела, как ты шла, задумавшись, на красный свет. Давай через час у меня в кабинете. И без возражений. Я для тебя специально окошко освободила.
Ирина — психолог, от нее так просто не отделаешься. Алевтина открыла шкаф, достала костюм. Ей надо было кому-то рассказать свой секрет. Иначе от мыслей можно сойти с ума. Лучше, чем Ирина, слушателя не найти.
Лицо Ирины менялось по мере рассказа. Удивленно распахнулись глаза, нахмурились брови. Она молчала, давала возможность выговориться, облегчить душу.
— Однозначно, Марина должна всё узнать. Да и Славе это надо. Лежит, получается, всеми заброшенный. Я помогу. Когда дочь домой возвращается? Желательно, чтобы внуков дома не было.
— Они сейчас у родителей Славы, каникулы.
— Вот и замечательно! Пошли.
— Боюсь я за Марину, надо Олю позвать на всякий случай, она медсестра.
— Вместе мы справимся, — Ирина взяла сумку, достала ключи от кабинета.
Ирина закончила рассказ, внимательно следя за Мариной. Алевтина так боялась этого стеклянного неподвижного взгляда у дочери. Та смотрела в одну точку, сцепив руки так, что побелели костяшки пальцев. Стиснутые губы, дрожащее тело. Как скоро начнется истерика?
— Я смогу его проводить, — хриплый голос Марины пугал. — И проститься наконец-то по-настоящему. Ведь тогда… Я ничего не помню.
«Обошлось!» — Алевтина вздохнула облегченно и обняла дочь.
— Спасибо, мама, что заметила. Это очень важно!
Мальчишки бежали наперегонки. Им столько надо рассказать отцу. Глебу юношеский разряд по плаванию дали сразу же, как только ему исполнилось 9 лет. А Костик научился гонять на велике — тоже достижение!
— Сюда, ребята, папа теперь тут! — Марина показала на свежую землю.
— Как это? А там кто? — растерялся Глеб.
— Там один наш дальний родственник. Вы его не знаете.
— Пап, я на велике могу кататься! — Костик смотрел на портрет отца. — Правда, круто?
Алевтина вытерла слезы. Опять секрет? Но зачем детей пугать случившимся. Главное, отец тут, рядом, на своем месте. А бомж…
— Я так не могу, мама. Зачем тревожить его прах? Он же ни в чем не виноват. Я отдаю ему свое место.
Огромные крылья обнимали четыре места в этой ограде. Три из которых уже были заняты. Алевтина оглянулась на дочь. Она смотрела на портрет мужа и улыбалась. Как хорошо, что всё обошлось. И не надо больше прятать в душе эту тайну. Тихонько перекрестила памятник. И вздохнула с облегчением.